Сухие бессмертники. Боевик

Она трепетала перед пожелтевшими текстами с "ятями". Только с ними Евангелие выглядело настоящим и его банальные теперь истины – сокровенными.

Затаив дыхание, Полина разломила слежавшиеся страницы. Пахнуло кислой затхлостью ломкой бумаги и сафьяна. Она любила солидную древность томов больше чем их добропорядочные тексты. Вот с такой же солидностью отставший от жизни старик-профессор изрекает обветшавшие благоглупости. Может быть, уродство ей было ниспослано Небесами именно за то, что она была слишком современной для своих антикварных книг…

Евангелие открылось на Главе пятнадцатой. Первый Стих в переложении на современный русский гласил:

" И приходили к Нему многие мытари и грешники, чтобы послушать Его".

"Вот тебе и пророчество. – Вздохнула с усмешкой Каравайникова. – И мне приспичило "придти". Только не к Богу"… Ха! К Фаддей Капитонычу. Это невыносимо. Каждый шаг, каждая мысль, каждое преступление мое предопределено. Что бы я ни замыслила сотворить, – все давно известно. На все даны мне ответы. Предсказаны специально для меня все последствия моих безумных намерений, но я ничего о них не знаю. Даже где искать эти откровения – не знаю. Но меня это не остановит. "Мне отмщение и аз воздам".

Из книги выпала закладка. Костистая оберточная бумага революционных лет. Чуть дрожащим почерком, очень похожим на классическую каллиграфию отца, вылинявшими фиолетовыми чернилами было неспешно выведено. Не для потомков, для собственной ежедневной памяти:

" Душа моя была во мне, как дитя, отнятое от груди".

Буквами помельче, поспешнее, – приписка:

"Псалом СХХХ".

Полина поместила клочок памяти о деде Георгии Георгиевиче под стекло на своем рабочем столе. Евангелие, кажется, начинает открывать свои откровения. Полина устроилась в кожаном кресле отца, закрыла Евангелие и тут же снова открыла наугад, надеясь на новый сюрприз. Но ничего удивительного по своей мистической многозначительности более не случилось. Просто она слишком редко заглядывает в дедовские книги и потому преувеличила значение выпавшей из тома закладки.

Захлопнув евангелие, Полина набрала номер Фаддей Капитоновича. Это получилось как-то буднично. Все-таки он экстрасенс, что-то наподобие доктора. А доктор обязан хранить тайну, распирающую душу занемогшего пациента.

– Фаддей Капитонович, это снова я…

– Да что же это такое! Ночь на дворе! Мочи моей нет! Что вам от меня надо!? Звоните в милицию! Немедленно позвоните 09 и честно сознайтесь в своем преступлении!

Экстрасенс замер, соображая в панике, чем рискует, ввязываясь в неуместную дискуссию с убийцей.

Полина надеялась, что собеседник психанет, бросит трубку и тем возьмет на себя вину за несостоявшуюся исповедь будущего душегуба. Дыхание перехватило. Полина с трудом сделала несколько глотательных движений. Еще секунда и последний шанс избежать смертоубийства будет утрачен.

– Женщина, вы меня слышите? – Часто дыша, проговорил экстрасенс шепотом.

Полина все не могла проглотить комок, закупоривший горло.

– Учтите, явка с повинной смягчает наказание… Вы слышите меня?

Полина почувствовала свое превосходство. Она наслаждается чужой паникой. Фаддей Капитонович лопотал как нашкодивший мальчишка. Разве это мужчина?

Полина покосилась на антикварную зеркальную горку с золоченым сервизом на двенадцать персон, на правах старинного друга дома, высокомерно наблюдавшую за хозяйкой. Сквозь изморозь наследственного хрусталя в зеркале задней стенки маячило расчлененное отражение ее съежившегося от ехидства лица…

" Как плохо я себя знала. Не зря меня подозревают в извращенности. Это уже попахивает садизмом. Значит, я не такая уж хлипкая, как себе казалась… Стало быть, и на убийство я гожусь".

Полина знала, со слов подруги детства Клариссы Закревской, что Фаддей Капитонович – сентиментальный влюбленный тюфяк, а теперь выяснилось, – он еще и трус. Позвонив трусу, она совершила непростительную ошибку… А может быть, она позвонила, чтобы насладиться страхом Мужчины? Покрасоваться своей жестокостью перед Особью Сильного Пола? Стало быть, не такой уж этот Пол и Сильный"?

"И я дрянь порядочная?" – Бросила Полина своему отражению в зеркале.

– Уважаемая, ну что ж вы молчите? Поймите меня правильно! Я понимаю, вам тяжело, но я не обслуживаю уголовников, пожелавших облегчить душу.

– Я понимаю, я не одна такая. – Вдумчиво заговорила Полина, с трудом преодолевая отвращение к трусу.

– Вот и славно, – вкрадчиво вставил экстрасенс, надеясь, что к звонившей идиотке начало возвращаться благоразумие.

– Я не первая и не последняя… Каждая женщина должна быть готова однажды нарваться… Но…

"Какой же, все-таки, скрипучий голос у меня. – Подумала Полина. – Настоящая мегера, притворившаяся голубкой сизокрылой. Если сейчас резко порвать отношения, колдун может пустить в ход свою магию и все испортит. Нужно притвориться смиренной овечкой, поддакивать колдуну".

– Но дело не во мне… – мягко заметила Полина. – Я растерялась, я не вижу, кто, кроме меня, может наказать негодяя…

– Абсурд! Человеку не дано право казнить и миловать. Это право принадлежит Космическому Разуму, который мы по простоте своей называем Господом Богом. Не сомневайтесь, негодяй от возмездия не уйдет и без вашего вмешательства в дела Вселенной.

– Это я слыхала. Но что мне делать, если я не верю в потусторонние силы и в потустороннюю справедливость. Вернее, я боюсь, что жизни моей не хватит. Не увижу я как осуществится возмездие. – Просительным голосом пробубнила Каравайникова. – Да и есть ли та Гиена огненная, обязанная устрашать грешников при жизни. Чтобы ее бояться. Надо быть хоть чуточку верующим, чтобы бояться небесной кары на Том свете. А какие из негодяев верующие…

– Но это уж слишком. Слишком по-женски. Но мы с вами не на торжище: утром деньги, – вечером стулья.

– От немилости Бога так легко откупиться… Да тем же покаянием. Вы предлагаете мне представить, как негодяй отправится в церковь, хорошенько покается, может быть, что-то пожертвует, и получит отпущение грехов?

– А как же иначе!? Конечно же, получит отпущение. Такова высшая тайна христианского милосердия. – Невозмутимо парировал Фаддей Капитонович доводы Каравайниковой.

– Да как так можно! Фаддей Капитонович! Разве может быть всепрощение справедливым!? Вы почитайте Библию повнимательнее! По божьим заповедям простить раскаявшегося грешника, точнее – раскаявшегося преступника может только тот кто от преступника пострадал. Жертва только может простить, а не Закон, не люди!

– Даже так!? – Опешил экстрасенс.

– Да, именно так! – Все больше горячилась Каравайникова. – Да, Иисус просил Господа простить своих мучителей. Только своих мучителей. Он не просил Господа простить всех других негодяев, мучавших других невинных людей. Или мы больше знаем, чем знал Иисус? Мы же своим несправедливым милосердием заменяем Господа, претендуем на роль Господа на земле! Хорошо ли это? Получается, что мы прощаем негодяев, только потому, что нам приятно быть милосердными, так нам спокойнее.

– Господи! Полина Георгиевна! Вы меня совсем запутали! Обязательно еще раз перечту Библию. Понятно, карая, отнимая жизнь у негодяя, мы берем на себя слишком большой груз ответственности. Эту ношу мы будем чувствовать на своих плечах, вернее – на своей душе всю оставшуюся жизнь. А кому хочется иметь столько беспокойства?

– Я понимаю вас. Человек слаб. Но я хочу взять на себя ответственность возмездия. Я, кажется, вынесу этот груз…

– Да полно вам, душечка Полина Георгиевна! – Засмеялся невесело экстрасенс. – Давайте не будем углубляться в теологию. А вы помните притчу о 12 разбойниках и атамане Кудеяре? Чудно поет эту притчу Шаляпин.

– О! Чудесное исполнение. – Поддакнула поспешно Каравайникова. – У меня есть восемь граммофонных пластинок Шаляпина.

– Вот и прекрасно. Вы изнемогаете от вашей ненависти. Ненависть вас погубит. Учтите! Никакой вы не мститель. Вы – палач!

– А я вовсе не мщу, – успокаиваясь, проговорила Полина, – я именно караю по праву, данному мне Господом – наказывать или миловать негодяя. А вы прощайте своих обидчиков, если так вам спокойнее. Своих негодяев, а не моих. Кара – дело святое… Святое, но хлопотное уж больно. Послушайте на сон грядущий еще раз притчу о 12 разбойниках и ложитесь-ка вы спать. А утром идите в милицию и расскажите, что вы там натворили. Чужую беду рукой отведу?

– Господи. Какая же вы дерзкая, однако. Прощайте, не звоните мне больше. Я выключу аппарат.

– Минуточку! Я… Я… Если бы я была Богом, я бы не суетилась. Я спокойно, и год, и два, и десять лет ждала бы, когда Судьба накажет мерзавца. Но я не Бог, я простая одинокая, слабая женщина. Я не вынесу ожидания. Под моей ответственностью только моя собственная жизнь. И я защищаю ее так, как по силам слабой женщине. Пусть я рассуждаю как примитивная дура, но у меня нет такого могущества, как у вашего Высшего Разума, чтобы расточать свою щедрость подонкам. Я хочу своими глазами увидеть как Возмездие совершится. В моем конкретном случае. В обозримом будущем и полной мерой. И оставите мне мою ненависть, без нее я как пустой воздушный шарик. Да и не ненависть это. Это жажда справедливости.

– Ну, хорошо, хорошо. – Почти выкрикнул экстрасенс раздраженным голоском. – В крайнем случае, сходите в церковь, пусть они вас исповедуют. И вам тоже отпустят грех душегубства… Я же просто экстрасенс! Поймите меня правильно и не обижайтесь! Справедливость в наше время такая роскошь, что о ней лучше не мечтать. Всего вам наилучшего!

– Фадей Капитоныч… Не бросайте трубку… – Взмолилась Полина, с хрустом ломая свое гордое превосходство над мужчиной, заметно полинявшее за последнюю неделю.

На третью попытку обратиться к окружающим людям за помощью ее уже не хватит.

– Нет, вы скажите! Имеет женщина право на Справедливость?

– Имеет, имеет, – отмахнулся экстрасенс. – Только вот хлопот с этим слишком много…