Вкус утекающей воды
– Миш, я слышал, у вас тут не любят, когда кто-то по столбам лазает. Стреляют, говорят?
– Тут надо бояться только меня, – ответил Михаил, – а я пока на твоей стороне.
Когда я откусил от столба все ржавые провода щипцами для выдирания зубов у гиппопотама, и лишил электричества и дом Агафьи Ивановны и её соседа, я уточнил у Михаила, как долго он будет на моей стороне.
– До наступления темноты, – ответил он спокойно и непонятно.
– А потом?
– Потом не обессудь. Если не успеешь до темноты, – в интонации голоса не было никакой угрозы, да только Миша был уж очень здоровый.
– А у вас, вообще-то, электрик в деревне есть? – поинтересовался я с надеждой.
– Был.
– Что, не успел до темноты? – пошутил я, но у Миши с юмором было, вообще никак.
– Умер.
– Я вижу, у вас тут исторически сложилось, что электрик – профессия опасная. Не током, так из ружья, не из ружья так другим каким насильственным способом…
После полученной мотивации я шустрил, Миша тянул, и справились мы быстро. Михаил, глядя, как я прикручиваю новые провода к необесточенной деревенской линии, проникся ко мне таким уважением, что чуть ли не перешёл на «вы». Он даже хотел идти со мной в сени Агафьи Ивановны помогать. Но я отказался, сославшись на то, что работа предстоит мелкая и кропотливая. Вот, если до темноты не успею, тогда приходи, свечку подержишь – я все равно должен сегодня доделать.
Сумерки в сенях наступили раньше. На улице ещё было светло, а я уже заканчивал практически на ощупь. Но с последними лучами солнца сени озарились тёплым электрическим светом. Агафья Ивановна принимала работу, вращая выключатель у двери в избу. Она выглядела очень гордой. Я стоял на пороге крыльца и время от времени вторым выключателем выключал включённый ею свет, или наоборот, включал, когда она выключала. Чтобы продемонстрировать, как это работает. Но это не произвело на неё никакого впечатления. В эти моменты она называла меня «противным» и снова крутила свой выключатель, чтобы изменить ситуацию. Конечно, это её, по-своему, забавило. Но я понял, что для неё само наличие света важнее количества выключателей в сенях и удобства их использования – я зря старался.
Перед ужином мы с Агафьей Ивановной проинспектировали обувное наследие мужа. И я подобрал себе отличные кеды. В таких мы ходили в школе на физкультуру. А потом они куда-то пропали – видимо, резина в стране кончилась или врачи без границ запретили. Кеды всегда считались вредной обувью из-за отсутствия твёрдой подошвы. Агафья Ивановна сказала, что кеды новые, так как Семён очень хотел, чтобы его в них похоронили. В этом месте я не понял особенностей местного диалекта – то ли мужик хохмил, то ли, правда, собирался на том свете в футбол играть. Но у Агафьи Ивановны не побалуешь: похоронила мужа в галстуке. Я вот тоже, например, хочу, чтобы меня похоронили в джинсах. А что из этого выйдет? Надо было завещание у нотариуса составить и носить его всегда с собой. «Нашедшему это тело похоронить его в джинсах». И какую-нибудь угрозу в виде постскриптума: «В случае невыполнения буду являться по ночам. И задолбаю!!!» Может и сработает.
На ужин был символ советско-китайской дружбы – каша с одноименным названием. Агафья Ивановна извлекла из русской печи небольшой чугунок, который томился там целый день. Я с детства помню, самое вкусное в нем это золотисто-коричневая корочка сверху. Я попросил старушку положить мне больше корочки, хотя я так устал, что мне было уже не до чего. Агафья Ивановна собрала в мою тарелку весь верхний слой из чугунка и сверху посыпала мелкими кусками сливочного масла.
– Агафья Ивановна, уж больно вы масло неэкономно расходуете, – заметил я, – У вас же нет коровы?
– А зачем она мне? Я людей лечу. Денег не беру. Вот и идут ко мне с продуктами разными. Иной раз уж и не знаю куда девать-то. Васька, вишь, у меня какой толстый. Бедняга!
– Бедняга? – удивился я. – Да как говорится, Агафья Ивановна, лучше переесть, чем недоспать.
– Вот и давай, кушай, кушай! Я тебе сейчас прибавки положу, а спать позже будешь, – засмеялась старушка. – Тебя бы, Андрюша, тоже полечить? Я же вижу, какой ты заёрзанный.
– Очень Спасибо. Как-нибудь в другой раз, – вежливо отказался я, вспоминая свои собственные подозрения и жалобы соседа Михаила: «Ты пробовал по соседству с колдуньей жить? В собственном дворе пукнуть боюсь».
После ужина я совсем осоловел, и это меня очень мучило – при чем тут соловьи? Но без этой навязчивой мысли, я бы давно свернулся калачиком на Васькином коврике в углу.
– Если любишь тепло, – сказала Агафья Ивановна, – я тебе на печке постелю. Но смотри, она горячая – утром топила. Хорошо от радикулита помогает и болезней суставов. А если любишь на свежем воздухе – тогда ложись в клети.
– Нет, я домой пойду, – сказал я, тут же осознав нелепость своего высказывания. Задай мне старушка логичный вопрос – а где ты живёшь, милок? Чтобы я сказал в ответ?
Нет, далеко мне ещё до идеологии истинного бомжа – БЕЗ ОПРЕДЕЛЕННОГО МЕСТА ЖИТЕЛЬСТВА. А я тут домой собрался. Вот кеды – это да! Это первый шаг на помойку. В смысле путь к мечте.
– В клети буду спать, – определился я с выбором ночлега, а про себя решил: «Завтра надо будет ещё где-нибудь заночевать, получится отличный бомжатский тренинг».
Клетью называлась неотапливаемая часть дома, расположенная за кухней. В конце сеней туда вела отдельная дверь, больше похожая на калитку в заборе. Между досками, приколоченными к петлям, были огромные щели, а внизу в углу двери был выпилен огромный квадрат – лаз для небольшого поросёнка. Для кур вроде слишком большое? Для гордого петуха, чтобы, входя в клеть, он не сгибал голову и не чиркал хохолком о доски? Но нафига куры в доме? Я поинтересовался у старушки, для кого предназначается это отверстие.
– Так для Васьки, чтобы мышей ловил, – ответила старушка.
– Разве можно с таким пузом, ещё и мышей ловить? – усомнился я.
– В этом деле главное, чтобы боялись.
– А, ну да, – согласился я и вспомнил, что сам очень боюсь мышей.
Клеть оказалась размером с кухню. В центре, вдоль правой стены стояла кровать с блестящими металлическими спинками. У всех бабушек в моем детстве были такие кровати. Взрослые их называли «с панцирной сеткой». Я всегда считал это остроумной глупостью. Что может быть общего между панцирем черепахи и батутом, каковым эта кровать и являлась. Вот на этом черепаховом батуте мне и предстояло провести ночь. Весь остальное пространство клети было заставлено каким-то барахлом, которое просто лежало на полу. При свете керосиновой лампы мало что было видно; но какой-то старый самовар, стопки книг, бидоны, картонные коробки, мешки я сумел рассмотреть. Выйти ночью в туалет было бы крайне опасной затеей, и я дал себе установку – не вставать до рассвета! Пока я укладывался, старушка с порога светила мне керосиновой лампой, чтобы я не лёг мимо кровати. Наконец я погрузился в пуховое месиво, расправил все свои корешочки и приготовился отключить сознание. Но старая ведьма все испортила. Она пожелала мне спокойной ночи и предупредила, что де Семён сегодня ночью, строго по графику, пролетая над Попадаловым, заглянет её навестить, и чтобы я не побаивался. И последним лучом керосинового света закрыла скрипучую дверь, отделив меня от реального мира.
Глава 12. На филфаке говорят «оксюморон»
Сон как рукой сняло, и я даже знал – чьей. Я не верю в оксиморон – ходячие покойники, живые мертвецы или наоборот: живые покойники – ходячие мертвецы. Не верю, но боюсь всех! Все четыре категории. В детстве ещё боялся крышки гроба. Когда в подъезде кто-то умирал, я не знал, как попасть домой. Защитникам детей давно было пора запретить выставлять крышку гроба у входа в подъезд. Возможно, фильмы ужасов закалили современных детей. Однако правила игры тоже изменились. Теперь нужно залезть под крышку гроба и набрать код доступа на домофоне. Вот такой вот путь домой!
Я стал прислушиваться ко всему вместо того, чтобы сразу погрузиться в сон. Я слышал, как старушка возилась за стеной, мыла посуду, прибиралась. Но вскоре и она угомонилась. Скрипнула дверь в комнату и наступила тишина. Потом раздался первый шорох. Анализируя природу его происхождения (может мыши?), я укрылся под одеялом с головой. Выступил холодный пот, видимо пока не от страха, а от пуховой перины и ватного одеяла. Мышей я тоже боюсь. И не только потому, что они отвратительно пахнут или переносят все мыслимые формы заболеваний. От просто выговариваемых зараз: чума, бешенство, туляремия (красивое слово!), энцефалит (от последнего или смерть или слабоумие, я болел, я знаю); до трудно выговариваемых и сложно сочинённых инфекций: стрептобацилез, лептоспироз, токсопароз и геморрагическая лихорадка. У меня перед мышами генетический страх – я усну, а они во сне отгрызут мне ноги. Видимо, в прошлой жизни я был слоном. Я недавно об этом узнал: мыши, объедая чувствительную кожу с пальцев ног слона, лишают его органов осязания. А не чувствуя ног никто не может ходить. Вот так вот: убей мыша – спаси героя!
С такой бравурной мыслью, я извлёк свою голову из-под одеяла. Голова осмотрелась и обнаружила небольшое квадратное отверстие в стене, как раз напротив кровати. Обычно такие выпилы оставляют в срубах в местах, где впоследствии планируется вырезать полноценное окно. У Агафьи Ивановны под размер был вставлен кусочек стекла и закреплён с двух сторон несколькими ржавыми гвоздиками. Такое же отверстие было, видимо, в торцевой стене комнаты – узкая лунная дорожка пролегала вдоль моей кровати, и квадрат окна проецировался на дверь. Я понял – любая мушка дрозофила, попавший в этот проектор покажется мне чудовищем и напугает меня до смерти. Надо прикрыть этот кинематограф немедленно. Я воссоединился со своей головой, и мы втроём стали пробираться к дальнему окну. Третьей была подушка, в качестве орудия насилия. Конечно, она была против, но её мнение никого не интересовало. Тем более подушка была чужая. Труднее всех было мне – пробираться среди банок, вёдер, кастрюль, коромысел, пыльных валенок и прочей рухляди. Так всегда и бывает – почти не сломано, а выкинуть жалко. Каждый шаг давался с трудом – с одной цыпочки надо было перешагнуть на другую цыпочку, предварительно высмотрев необходимый плацдарм для следующей цыпочки. И все это в царстве паутины, пыли и мышиных какашек. Вот уж точно, больная голова ногам покоя не даёт. Наконец, все участники движения доцыкали до стены, и я, сжимая подушку двумя руками, приготовился заткнуть ею амбразуру окна. Но меня опередили – чёрная морда, со светящимися красными глазами, прильнула с той стороны стекла. Обратный путь под одеяло я проделал молниеносно. «Эх, не успела, – подумал я про подушку, – ну ничего, без неё даже полезнее, говорят, что двойной подбородок не образуется».
С наружи послышалось скрежетание по стеклу, выворачивающее душу. Я выглянул из-под одеяла и взглянул на окно – два ярко-оранжевых глаза светили прямо на меня. «Господи, за что? Иже еси на небеси… да святится имя твоё… да избави нас от Лукавого». На последнюю фразу про Лукавого, я особенно напирал. Мне казалось, сейчас как раз тот случай, когда пора уже «избавлять». И тут раздался такой сатанинский хохот, что все Попадалово должно было вздрогнуть. Я вспомнил бабу Варю, которая обещала дать мне молитву. «А может, это злые духи Арьи пришли за мной? За что? Ну, не поздоровался один раз, что же теперь всю жизнь кровь пить. И не лень им было тащиться в такую даль. А может я их на себе принёс?! О, боже!»
Скрежетание закончилось. Я заново родился из одеяла весь облитый какой-то жидкостью. Я знал, из прошлых снов (так проще поверить в пережитое), что когда в гости приходят потусторонние силы, тебя парализует – попытки чего-то откусить, отщипнуть, с целью проснуться, бесполезны – ты не можешь даже пошевельнуться. Я же пока оставался прытким, как безумный зайчик c песней «трын-трава». Квадрат окна почти перестал проецироваться на дверь. Луна сделала шаг по небосводу, а «избушка на курьих ножках», слава богу, не повернулась – вот лампа в проекторе и погасла. Я вспомнил архитектуру дома Агафьи Ивановны и представил, какой высоты должно было быть «чудище», чтобы засунуть свою рожу в амбразуру окна. Наверно, у него непропорционально маленькая голова для такого размера. Теоретически небольшой жираф с головой кота Васьки! Нет, не может быть. Васька – друг и жиряга, ему на такую высоту не забраться, даже если там есть выступ. А может это «обещанный» Семён? Вряд ли – тот Мордодыр был Семёном. Значит Семён ещё впереди. Я решительно сел на кровати и начал одевать подаренные кеды. Решение было принято под давлением необоснованных фактов: ночь не задалась – под одеяло больше не полезу – кеды никому не отдам. Ещё бы выручить подушку, но после того, как сломался лунный проектор, в клети снова было темно как в погребе. На ощупь, мелкими шажками, я стал пробираться к двери. В кедах это было делать удобнее. Дверь не поддалась на мои толчки, а только злобно застонала. Это не стало для меня неожиданностью, когда Агафья Ивановна её закрывала, мне послышался металлический звук падающего крючка. Правильно, хорошая традиция запирать рабов и скотов на ночь. Клеть превратилась в клетку. Я руками ощупал квадрат, выпиленный в двери для Василия. Может, пролезу, а может и застряну? Лучше провести ночь на кровати, чем в квадрате. Так проще бороться с насилием.
Только я прилёг на кровать, как Шуршащий угол снова ожил. Я снова сел и попытался нащупать под кроватью какую-нибудь утварь, чтобы швырнуть ею в обитателей угла. Почему то я надеялся найти какую-нибудь старую книгу, так сказать, убить мыша весом знаний. Но вместо этого пальцы воткнулись во что-то тёплое и упругое. Я пружиной выстрелил к потолку и приземлился ногами на кровать. Кровать заходила как батут, а моё сердце снова исполнило барабанную трель дятла. Передоз мозга адреналином, выдал одну единственную мысль: «Может, это Семён? Нет, не Семён. Семён не может быть тёплым?» Из-под кровати поднималось тёмное пятно и поднималось ко мне. Вот тут-то меня и парализовало. Ноги, утонувшие в мягкой перине, не повиновались. Я, выпучив глаза, в упор смотрел на приближающуюся мохнатую тёмную сущность. И представилось мне, как моё сердце выпрыгивает из груди, а это нечто тут же схлопывает его на лету, как жаба мушку. Потом скажут – умер от разрыва сердца во сне. Нифига себе сон!
От разрыва сердца меня спасло знакомое «мрр-яя». Кот воткнулся мне в ноги со словозвуками: «Мя Мря-ся. Мряу, Мря-реей.»
– Ну, ты, Мря-ся, и собака женского пола! – сказал я облегчённо. И промяукал чисто по-кошачьи. – Не мог раньше поздороваться?
Но Васька не обиделся и продолжал бодать меня своей головой и «мря-рить» себе под нос, типа соскучился. А уж как я был рад ему, и не описать. Я внимательно рассмотрел морду кота при почти отсутствующем освещении, и пришёл к выводу, что это не его зелёные глаза таращились на меня. Он все это время беспробудно переваривал блины у меня под кроватью.
– Да, братан, – сказал я, поглаживая его по голове, – проспал ты сегодня ужин. Такая каша была! Я бы, конечно, разбудил! Даже и не сомневайся. Но я же не знал, где тебя искать.
В ответ Васька промурлыкал что-то про завтрак.
– Ну, нет, – я был категоричен, – занимай очередь без меня, не прозевай построения! А я с первыми лучами солнца, если выживу, рву когти.
Последнее выражение коту очень понравилось. А я вспомнил, что у меня под боком есть второе окно-бойница. Я отыскал очки, которые перед сном (ха-ха) зацепил за дужку к спинке кровати. Вооружённый диоптриями, я заглянул в окно. Картина мира по ту сторону была очень тревожная. По подсвеченному Луной небосводу стремительно неслись тёмные облака, верхушки деревьев в саду раскачивались от сильного ветра. А в клети стояла полнейшая тишина, как будто это и не кусочек стекла, отгораживающий меня от внешнего воздействия, а маленький телевизор, на котором сломался звук. Окно действительно было расположено высоко над землёй, но что это за могучие деревья, на кроны которых оно смотрело? Я бы, конечно, сказал – яблони, но я уже знал и про «Зуко», и про то, что яблони в Попадалове не растут. Но у кого не растут, а у колдуньи растут. Не дубы же она в саду выращивает?!
«В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок… Я тебе привезу: ты меня и из рая ждала», – вспомнил я строчки Высоцкого, и защемило в груди.
Щемило недолго: на верхушке одного из деревьев я рассмотрел гробик, сидящий вертикально на ветвях. Похоже, старуха ещё и младенцев на деревьях хоронит? Потом я рассмотрел треугольные ушки сверху у гробика. Может это способ крепления к ветвям? Гробик пошевелился и открыл свои ярко оранжевые глаза. Он смотрел прямо на меня. Эти глаза напротив были мне крайне знакомы, именно они скребли стекло в моем кинематографе. И я понял – сейчас будет атака на ближайшее окно. Но «гробик» взмахнул крылами и полетел восвояси с криком: «У-ууу, у-ууу, у-ууу».
– Сам ты дятел! – крикнул я ему с досады, молча, – Окно с дуплом перепутал, гроб глазастый!
Совиный полет ни с чем не перепутаешь: он плавный и бесшумный. А самая большая сова в семействе совиных отряда совинообразных – это филин. «Бубо бубо» по латыни. И действительно, в отличие от всех остальных сов, филин имеет уши. Правда, есть ещё ушастая сова, но она в разы меньше, просто карлик по сравнению с Бубой бубой. И как я сразу не догадался! Ведь хищные птицы моя давняя любовь, моя специализация.
Мы возлежали с Васькой на кровати. С Васькой было не страшно. Теперь даже жители Шуршащего угла меня уже не волновали. Он примостил свою тяжёлую голову у меня на груди и тихо мурлыкал, поддакивая моим мыслям. А я чесал ему между ушами и думал о филине.
Как интересно устроен мир. Он принимает любые объяснения. Можно – с мистической точки зрения, можно – с научной. Кому что ближе. Черт боится ладана, и трудно с этим спорить. Он боится его уже несколько веков. Может ему просто запах не нравится? Но народ не может петь фальшиво из поколения в поколение. Действительно помогает, иначе все давно бы плюнули на ладан, дышали бы канифолью и паяли микросхемы. И те, кто видят третьим глазом, говорят, что от черта не гарантируют, но мелкие сущности и злые духи действительно разбегаются от его запаха. Но с другой точки зрения, ладан – это смола деревьев рода Босвеллия с Аравийского полуострова, содержит в составе босвеллиевую кислоту и ацетат инценсола. Вот этот самый ацетат инценсола и придаёт дыму ладана антидепрессивное свойство, подавляет страхи и поднимает настроение. Вот вам и психическое воздействие на верующих во время религиозных обрядов, отсюда эйфория и просветление. И чем это объяснение вам не нравится?! Да, ребята, похоже, мир все-таки непознаваем. Или, как всегда поправлял меня Саша, многогранен.
А мой Бубо бубо? Филин, конечно, птица демоническая. Взять хоть этот его сатанинский смех. У меня мурашки не то чтобы пробежали по спине, они пронеслись так, что, наверное, дыру в стене пробили. Я бы тоже рванул за мурашами, да куда мне через сито отбора. А называется это крик у филинов просто – сигнал беспокойства. И ведь целая легенда о черте с красными глазами и летающем гробике могла бы появиться, не узнай я Бубо бубо. И все же мне было жалко, что филин улетел. Встреча с филином – это такая же удача, как увидеть орлана-белохвоста, за которым я иду. Я, конечно, догадываюсь, что численность филинов намного больше, потому что они ведут ночной образ жизни, а по ночам мы, как правило (тут я снова вздохнул), спим. И не подозреваем о существовании филинов. И только когда выпадает, прямо скажем, удивительная ночь! Я бы сказал, непростая ночь. Происходит чудо, и мы встречаем филина.
Тут вмешался Говорящий кот, который целый день дрых, а теперь был полон любопытства. Он «промямрил», что это некрасиво, рассуждать про себя о птицах, когда рядом находится такой благородный собеседник. И попросил продолжить рассказ вслух. Я пытался намекнуть, что неплохо было бы и поспать. Но Васька на это по-кошачьи цыкнул, и стало сразу как-то понятно, что спать уже точно не получится, лучше даже и не пытаться. И я начал нашёптывать Ваське про филина прямо в ухо.
Бубо бубо, на самом деле, демон ночи. Он пожирает всех, кто ведёт ночной образ жизни или мучается бессонницей. Если рано ложиться и поздно вставать, никогда не станешь жертвой и даже не узнаешь, что демон живёт рядом. Вот белки и суслики, например, никогда не становятся добычей филина, потому что ночью спят, как сурки. А вот некоторые представители бродячих котов, и даже собаки, могут легко оказаться жертвой филина. Коготь в спину и ты кусок пушистого, ещё тёплого мяса, воспаряющего в небеса, в буквальном и переносном смысле.
В этот момент Васька выпустил когти, то ли от страха, то ли в знак протеста.
– А ну убери когти, – потребовал я, – а то прерву свой рассказ.
Васька когти убрал.
– Конечно, я слегка преувеличил. Говорящие коты не являются основной добычей филина. А такого импозантного, как ты, ему вообще не утащить.
– Мряя-я! – согласился Вася с данной ему характеристикой.
– Только покалечит, или съест на месте, – продолжил я жёстко. – Или вернётся на следующую ночь доедать. Такие факты известны, когда добыча оказывалась слишком большой.
Васька снова выпустил было когти, но вовремя опомнился, и сумел сохранить кошачье достоинство.
– Да ты не бойся! – произнёс я коронную фразу Васильича с интонацией автора. – Специально они на котов не охотятся. Все, что бегает и летает во тьме, тех и бьют. Без разбора. Будь ты хоть экономка, будь хоть иберийский заяц.
– Мамре, маб мря? – удивился Васька и даже приподнял свою мохнатую морду.
– Какие бабы?! – возмутился я. – Начитался беллетристики, а темой кормовой специализации не владеешь. Полёвка-экономка – это мышь, а не прислуга в доме, начитанный ты мой. Ты, вообще, в мышах хоть немного разбираешься? Или только в блинах?
Васька так надулся, что я понял – перебор! А сориться с говорящими котами неумно.
– Прости, Василий, – произнёс я искренне. – Глупо было предполагать, что Говорящий кот ест мышей. Я тоже не знаю, например, что такое иберийский заяц. А Бубо бубо знает, потому что он его ест. У нас он охотится за зайцем-беляком и за зайцем-русаком, а в Иберии ест исключительно иберийского зайца. Ты, Василий, никогда не хотел бы метнуться в жаркие страны и отведать там что-нибудь необычного? Например, хомячка Кэмпбелла или тушканчика-прыгуна?
В ответ Василий обиженно промяукал такую фразу, от которой я как-то прям взбодрился. А фраза звучала так: «Я не ем низкочастотную пищу, мля». Последний звук, я не сумел перевести, но было в нем что-то загадочно знакомое.
– Мряя мяу мя! – единственное, что я нашёлся промяукать ему в ответ. И наступила долгая пауза. Затем я сумел продолжить разговор. – Цельная вы личность – коты! А нас, людей, хлебом не корми, дай смотаться в тридевятое Королевство Таиланд. Чтобы съесть там какую-нибудь обыкновенную слепушонку. И тем самым внести свой вклад в борьбу с грызунами на местном уровне. А по возвращении будем с гордостью всем рассказывать, что в степи больше не осталось степных пеструшек, и кончилась саранча. В смысле кузнечики.
Кстати, филины даже ежей едят. Причём для них это достаточно лёгкая добыча. Бегают ежи не быстро, а топают как слоны, и пыхтят при этом, как паровозы. Для чуткого совиного уха это все равно, что загулявшие соседи за стенкой. Раз!!! И снова тихо в ночном лесу. Только магнитофон дымится. А нежные ежиные иголки только способствуют процессу пищеварения. Поэтому то, что было ежом, съедается целиком. Но иногда отделяется от шкурки, но это уже на любителя ежиного филе. В любом случае все хищные птицы не мучают свою «попу». Все, что не сумели переварить, крупные кости, мышиные черепа, шерсть, пуговицы от шубки…
– Василий! У тебя шуба на пуговицах или на молнии? – спросил я, оттягивая кожу кота на загривке.
Вася в ответ недовольно «промямрил» что-то непереводимое.
– Понял, на клею, – ответил я за кота. – И что ты все время все принимаешь на свой счёт? Я же просто болтаю, пытаясь выжить – дожить до утренней зари. А ты своим котятским самолюбием все время мне препятствуешь. Тебе что, трудно побыть немного в шкуре вспоротого ежонка?
Василий снова выразил своё несогласие, выпустив когти.
– Хорошо, хорошо, – согласился я, – пуговицы глотать не будем, но все остальное, что не сумели переварить, выплёвываем в виде чёрной плотной колбаски через клюв. Это называется «погадка». У вас, у котов, подобное тоже случается. Намоешь вас в тёплой ванне, да с шампунем от блох… Вы потом вылизываетесь, вылизываетесь. Вылизываетесь, вылизываетесь. А потом на следующий день отрыгиваете комок собственных волос в лужице желудочного сока. У хищных птиц это процесс налажен регулярно и в сухом виде. По составу погадок орнитологи определяют, чем питаются хищники в данной местности. И я тебе скажу, филины проявляют в этом вопросе удивительную гибкость. Кого больше, того и едят. Где больше ежей, там ловят ежей. Где больше расплодилось диких кроликов, цепляют кроликов. Про различных грызунов я вообще молчу. Пернатую дичь бьют всякую, включая тетеревов и крякв. А уж если расплодятся говорящие коты, будут охотиться на котов. Вне всякого сомнения.
