Абхазия на рубеже веков (опыт понятийного анализа)

Версия вторая

Поскольку выдвинутая П. Ингороква версия не достигла той цели, которая преследовалась, грузинской исторической науке пришлось заняться разработкой новой версии. Вскоре такая версия была создана. Суть ее сводилась к идее о двуаборигенности абхазов и грузин в Абхазии.

Сама по себе такая идея не может считаться научной и не обсуждается в академических кругах в силу ее недоказуемости ни логикой, ни фактами. Однако это не помешало грузинским историкам на протяжении не одного десятилетия развивать эту мысль. Судя по всему, для грузинской историографии сегодня нет более важной задачи, чем обоснование этой версии. Хотя, если вспомнить, и в советское время любая иная точка зрения, не соответствующая идее двуаборигенности, встречалась в штыки и оценивалась как «антинаучная», «антигрузинская», «антисоветская», «националистическая», мешающая «абхазо-грузинской дружбе» и т. д. и т. и., а авторов таких точек зрения подвергали научному и политическому остракизму.

Если попытаться мысленно охватить всю огромную грузинскую историографию по данному вопросу и подвергнуть ее логико-методологическому анализу, то нетрудно заметить, что она построена на базе одного аргумента – на территории Абхазии встречаются отдельные памятники грузинской культуры. Имеются в виду, в частности, отдельные надписи на грузинском языке, которые на самом деле обнаружены в Абхазии. Но может ли это служить аргументом для отстаивания тезиса: «Абхазия – часть Грузии»?

Для обоснования идеи двуаборигенности грузинскими авторами используются также памятники археологии, архитектуры и др., хотя их этническое истолкование в полиэтничном пространстве Кавказа, как известно, весьма рискованно. К тому же в Абхазии имеются надписи не только на грузинском, но и на других языках, скажем, на древнегреческом, латинском, причем сделаны они гораздо раньше, чем грузинские. Но дает ли это основание утверждать, что Абхазия является частью Греции, Италии и т. д.?

Вместе с тем отдельные памятники грузинской письменности встречаются, кроме Абазии, далеко за пределами собственно Грузии, в той же Греции, на Северном Кавказе и в других местах. Если следовать логике современных грузинских авторов, то не только Абхазию, но и Грецию, Северный Кавказ также следует считать частями Грузии! Разве в самой Грузии не встречаются памятники иных культур, скажем, той же абхазской культуры, о чем свидетельствует, в частности, топонимика Западной Грузии (Колхидская низменность)?

Приводимые грузинской стороной факты свидетельствуют лишь в пользу имевших здесь место межкультурных контактов, в том числе Абхазии и Грузии, но не в пользу отстаиваемой грузинскими историками версии о двуаборигенности. Других же фактов в их распоряжении нет. И вообще следует заметить, что грузинская истор иогр афия по Абхазии испытывает острый дефицит репрезентативных источников. Именно этот пробел призвана была восполнить политика искусственного «огрузинивания» абхазской культуры (языка, письменности, образования, топонимики, науки и др.), политика, которая столь настойчиво проводилась в Абхазии в прошлом веке.

Единственное, что осталось в арсенале грузинских авторов, – это субъективистское толкование фактов культурно-исторической реальности. Но таким путем научные проблемы не решаются. В лучшем случае можно создать лишь видимость решения проблем, что и продемонстрировал и грузинские авторы в аргументации отстаиваемой ими версии.

Идея двуаборигенности и логика этнообразования

При всем кажущемся обосновании идеи двуаборигенности абхазов и грузин в Абхазии на поверку оказывается, что фактами эту идею доказать невозможно, так как фактов в пользу нее просто нет. Как нет ни в одной науке, в том числе этнологии, такого научного понятия, как «двуаборигенностъ». Между тем эта идея стала парадигмой в развитии современной грузинской историографии. Поэтому необходимо разобраться в самой логике этнообразования, чтобы в ее контексте рассмотреть степень адекватности идеи двуаборигенности тем реалиям, которые при этом осмысливаются.

Образование этноса, как известно, – сложный, длительный, но объективный и закономерный процесс. Коль скоро этот процесс объективный и закономерный, то он не может протекать произвольно и одновременно по различным сценариям. Объективность и закономерность развития этногенетических процессов означают, что эти процессы имеют определенную логику, являющуюся всеобщей. Согласно этой логике происходило образование абхазов, грузин как самостоятельных этносоциальных общностей – не иначе. Никто ведь из грузинских авторов не осмелился утверждать, что формирование абхазов и грузин происходило в порядке какого-то исключения или отклонения от этой всеобщей закономерности. Бесперспективность таких утверждений очевидна.

При этом следует заметить, что двуаборигенность преподносится грузинской общественности и воспринимается ею как процесс формирования абхазской и картвельской этнических общностей на одной и той же территории, т. е. на территории современной Абхазии. Если и допустить возможность образования на небольшой территории Абхазии двух различных (абхазской и картвельской) этносоциальных общностей, то оно могло происходить только путем взаимного обособления. Это значит, что формировавшиеся этносоциальные общности, каждая со своим этнонимом, должны были не просто делить, а разделить территорию между собой, обозначить границу между «Своим» и «Чужим» миром и строить взаимоотношения по схеме «Мы» – «Они».

Образование этноса – это процесс объединения некоторого множества людей на некоторой единице пространства в социокультурную общность. Причем объединяются люди в общность, поскольку у них нет другого способа выживания, кроме как быть вместе. Такое объединение происходит в процессе совместного освоения определенной территории. Потому любая этносоциальная общность – это величина, отнесенная к некоторой единице пространства. Без этой единицы пространства образование и развитие этносоциальной общности просто немыслимы.

Происхождение этноса и освоение им определенной территории – это единый и нерасчленимый процесс приспособления к ней и преобразования ее. Это значит, что этнос не только приспосабливается к условиям природной среды своего обитания, как это делают животные, но, в отличие от последних, изменяет эти условия и приспосабливает их к своим социальным потребностям. Следствием такого преобразования (приспособления) является превращение среды обитания в этническую территорию, которая становится собственностью данного этноса.

Такое освоение природной территории (освоение как приспособление) имеет место даже на уровне биологической формы жизни. Вся территория планеты распределена между различными видами и подвидами живых организмов. Каждый из этих видов «произошел» из своей природной среды, имеет свою территорию и, только владея такой территорией, он может поддерживать свое существование.

Территория играет ключевую роль в жизнеобеспечении вида (видов), поскольку содержит в себе те необходимые жизненные ресурсы, без которых его (их) существование просто невозможно. Борьба за существование, выражающая общую закономерность эволюции живых существ, есть не что иное, как борьба за ресурсы. Потому охрана своей территории (среды своего обитания) – важнейший инстинкт любого вида животных, важнейшая функция любой биологической формы жизни.

Эта закономерность действует и в эволюции социальной формы жизни, но, разумеется, на еще более высоком уровне. Климат, атмосфера, литосфера, гидросфера, словом, вся биота и абиота той или иной территории в совокупности составляют те жизненные ресурсы, благодаря которым осуществляется жизнеобеспечение этноса, владеющего этой территорией. Охрана этой территории и ее ресурсов от внешних посягательств – важная составляющая социального гомеостаза.

Не потому ли человек вырабатывает в себе и постоянно совершенствует специализированные навыки и умения защищаться и нападать. Не только волчица обучает своих волчат охоте, но и люди учат своих детей такому сложному делу, каким является военное ремесло. В этом отношении очень показателен пример Древнего Египта, когда именно «слабо выраженная агрессивность», «неразвитость военной функции» древнеегипетского общества явилась, по мнению современных египтологов, одной из причин распада этой уникальной цивилизации [18]. Это дает основание считать, что многие противоречия, конфликты, войны, столкновения, которыми так изобилует мир человека, возникают главным образом из-за перераспределения ресурсов жизни. Основные противоречия современного мира, в том числе локальные этнополитические войны, не составляют исключения.

Однако вернемся к предмету нашего непосредственного анализа. Взаимообособление как механизм этнообразования отнюдь не означает, что каждая из обособляющихся этнических общностей ограждает себя китайской стеной. Границы, которые разделяют одну общность от другой, – это одновременно зона контактов, активного взаимодействия и противодействия (встреч, общений, столкновений и т. д.). Этносы могут враждовать, воевать друг с другом (вплоть до взаимного истребления), но в то же время взаимодополнять и взаимообогащать друг друга, смешиваясь (ассимилируясь) и образуя другую, более крупную, общность. Но пока этносы существуют, они никому не отдадут своей территории, не будут делить ее с кем-либо, как не будут раздваиваться в этнокультурной самоидентификации «Мы». И не важно, – какая это территория: маленькая или большая (хотя, как правило, она соразмерна численности этноса). Важно другое – территория должна быть как таковая и как «своя». Другого пути этнообразования просто нет.

Разумеется, этническая территория не остается неизменной и, в зависимости от различных обстоятельств и причин, может расширяться или же уменьшаться. Но, повторяю, она должна быть и должна быть как территория этноса. Результатом этого процесса становится политоним – название «земли» или государства коренного этноса.

Территория, будучи природной, не является, как уже отмечалось, только внешней стороной жизни этноса. Осваивая эту территорию, т. е. приспосабливаясь к ней и изменяя ее, этнос превращает эту территорию во внутренний элемент своего социального организма. Иначе говоря, природная среда обитания (территория) – не коммунальная квартира, в которой этносы выступают в качестве простых квартиросъемщиков, а пространство сотворчества языка, культуры, норм, правил жизни людей на этой территории и с этой территорией.

Важно здесь также и то, что взаимообособление и противопоставление различных этносоциальных общностей – это не какая-то аномалия на фоне объединения как общей закономерности процессов социального развития и не ущербная сторона эволюции вида Homo sapiens, от которой надо избавляться. Этнокультурное разнообразие есть форма и способ формирования единства человеческого рода – отнюдь не аморфного образования. Само единство как таковое возможно при наличии в нем различающихся друг от друга элементов, взаимодействие (и противодействие) которых является источником его генезиса и последующего развития. Этнокультурное разнообразие человечества – результат не только адаптации к природному разнообразию, но и итог социального творчества – условия самоосуществления как надбиологической формы жизни.

Проведенный анализ свидетельствует о том, что обоснование идеи двуаборигенности невозможно ни по сути, ни по форме. Тем более, эта идея невозможна как научная проблема, а само понятие – как научное. Попытка использования такой идеи в объяснении непростых этногенетических процессов ведет к путанице и неустранимым противоречиям. Очевидно, что идея двуаборигенности не поддается рационализации. Поэтому идею эту следует считать мифологизированной формой субъективного отношения некоторых грузинских исследователей к феноменам «Абхазия» и «абхазы».

О роли этнического фактора в формировании социальной общности

В процессе естественно-исторической эволюции человечества выработалось много различных форм объединения (общности) людей. Этнос является одной из этих форм. Различаются эти формы по степени сложности своей структурной организации. В этой иерархии этнос выступает сравнительно более сложной формой социальной организации и, в свою очередь, состоит из различных структур (индивид, семья, род, племя, касты, классы и т. д.).

Выше уже отмечалось, что необходимым условием образования этноса является наличие у него «своей» территории. Но этого тоже недостаточно, поскольку люди, проживающие на одной территории, составляют не просто произвольно собранную массу, а определенную организацию (систему). Иными словами, люди, составляющие этносоциальную общность, определенным образом организованы, а их жизнь в границах этнической территории (природной среды обитания) упорядочена. Именно этот порядок и есть структурная организация социальной системы – этноса.

Что собой представляет порядок внутри этносоциальной общности?

В своих границах этническая территория играет роль единого смыслового, информационного, правового, культурного, языкового и др. пространства. Без его наличия люди не могут объединиться и вести совместную жизнедеятельность. Сама совместная жизнедеятельность как таковая возможна только при соблюдении ее участниками общих правил и норм в осуществляемых ими действиях. Подобное универсальное социокультурное пространство в готовом виде люди не могут застать так, как застают, например, природную территорию (среду). Оно создается в каждом случае конкретной этносоциальной общностью и в соответствии с природными условиями той территории, на которой формируется данная общность. При этом степень жизнеспособности последней во многом определяется уровнем ее адаптации к природной среде обитания.

Создаваемое на отдельной этнической территории социокультурное пространство должно отвечать требованию непрерывности этнокультурной матрицы во времени и пространстве. Иначе говоря, культура этноса наследуется и транслируется во времени в рамках территории этноса, обеспечивая, таким образом, сохранность и преемственность всех элементов матрицы. Создать свою культуру, непрерывно ее воспроизводить, обеспечивая тем самым этническое «лицо» территории, можно только при условии как численного, так и пассионарного (Л. Гумилев) доминирования. Если же население территории состоит из небольших этнических или этнографических групп, то речь может идти лишь о синтезе культур территориальной общности, в котором культура ни одной из групп, ее составляющих, не доминирует.

Об этом приходится говорить специально, поскольку часто наблюдается некритическая экстраполяция на ранние периоды этногенеза абхазского народа той этнодемографической картины, которая сложилась на его территории после русско-кавказской войны. Речь идет о той этнической пестроте населения, которая наблюдается в последние два столетия и при которой вряд ли вообще мог образоваться абхазский этнос, тем более страна абхазов – Абхазия.

Если население Абхазии исторически всегда было этнически смешанным и абхазы всегда составляли в нем меньшинство, как в этом нас уверяют многие грузинские авторы, то как вообще мог образоваться абхазский этнос? Как абхазы, не будучи доминирующим этносом на этой территории, могли дать ей свое имя? И каким образом абхазам и грузинам (согласно тем же авторам) – на протяжении тысячелетий двум аборигенам Абхазии – так и не удалось избежать исторически закономерной интеграции в единый этнос с общей идентификацией «Мы», общим самоназванием (этнонимом), зафиксированным в названии их общей территории?

О чем глаголет культура?

В понимании феномена Абхазии грузинская историография оказалась в затяжном кризисе, и нет сегодня оснований думать, что в ближайшее время она выберется из этого состояния. Несостоятельность версии П. Ингороква (неавтохтонность происхождения абхазов и появление их на территории современного проживания лишь в XVII–XVIII вв.) слишком очевидна, чтобы опровергать ее специально. Самое главное, она не поддается научному обоснованию. Сегодня мало кто всерьез может думать, не рискуя стать интеллектуальным маргиналом, что абхазы – это те же грузины, которые, смешавшись со спустившимися с гор апсуйцами, утратили свою картвельскую идентичность. Поэтому, повторяю, эта версия не получила поддержки в академических кругах грузинского общества. Тем не менее в мифологизированном виде она муссируется в массовом сознании и используется определенными политическими кругами в своих конъюнктурных интересах.

Мифологизирована и вторая версия – о двуаборигенности абхазов и грузин в Абхазии, поскольку и она, как уже отмечалось, не выдерживает научной критики. Несмотря на это, грузинские историки пытаются придать этой версии наукообразный характер и создать видимость ее обоснованности.

О несостоятельности концепции двуаборигенности абхазов и грузин в Абхазии свидетельствует и культура, как абхазская, так и грузинская. Если абхазы и грузины – аборигены в Абхазии, то почему же так мало информации друг о друге в созданных ими культурных артефактах? Например, грузины мало что знают об абхазском нартском эпосе, как, впрочем, и абхазы – о грузинском эпосе «Амираниани». Более того, почему у абхазов свой язык, свой фольклор, свои морально-правовые нормы и т. д., а у грузин – свои?

Зачем абхазам понадобилось создавать особый, отличный от грузинского, социокультурный мир, если они (абхазы), как утверждают грузинские авторы, исторически всегда жили в грузинской культурной среде, которая, кстати, так же могла бы удовлетворять их социальные потребности, как собственно абхазская культура? И если абхазы на самом деле всегда жили в грузинской культурной среде, то почему они не стали носителями этой культуры, тем более что грузинская культура давно обладала преимуществами письменности? И, кстати, почему абхазы не восприняли грузинскую письменность, а стали создавать свою собственную?

Если грузины на самом деле являются аборигенами в Абхазии и жили здесь на протяжении всей обозримой истории, то почему же не осталось подтверждающих это следов? Если же такие следы здесь имеются, то почему понадобилось Грузии целенаправленно проводить специальную политику насильственного «огрузинивания» Абхазии?

Сколько-нибудь удовлетворительного ответа на эти вопросы концепция двуаборигенности дать не может. Не может она, в рамках хоть какой-нибудь концепции, обосновать и тезис о том, что Абхазия является частью Грузии. Тем не менее из накопленного грузинскими историками опыта можно извлечь определенные полезные уроки.

1. Если исходить из посылки «абхазы и грузины – двуаборигенные этносы», то заключение, полученное из нее, – «Абхазия есть часть Грузии» – не может быть истинным, так как исходная посылка (двуаборигенность) не исключает другого заключения – «Грузия есть часть Абхазии». Поскольку научно доказано, что этот тезис ложный, то ложным будет и первый – «Абхазия есть часть Грузии».

2. Если невозможно объяснить феномен «Абхазия», исходя из ложной посылки грузинских историков («Абхазия есть часть Грузии»), то, может быть, стоит изменить сам подход к решаемой задаче? А именно – рассмотреть Абхазию не в привычном для грузинской историографии этнокультурном контексте грузин и Грузии, а в ее собственном?

Факт существования двух разных народов (абхазов и грузин), двух разных культур (абхазской и грузинской) однозначно свидетельствует об их взаимообособленности, в том числе и территориальной. Территориально неопределенного (территориально неограниченного) народа, повторяю, не бывает. Именно внутри своей территории каждый отдельный народ (этнос) создает единое смысловое пространство, единые правила, нормы и законы совместной жизнедеятельности. Только таким образом каждый народ может поддерживать свое существование и саморазвиваться. Другого опыта воспроизводства история человечества не выработала. Закономерность процессов исторического развития как раз и является той самой логикой, согласно которой можно раскрыть и понять суть этнических процессов.

Закономерно, что народы как таковые территориально разделены, взаимообособлены. Только в этом случае у каждого из них в отдельности возникает надобность (потребность) в обустройстве своей территории, т. е. создании культуры. Каждый из них отдельно для себя и на своей территории создает свой особый социокультурный мир, соответствующий его потребностям, возможностям, способностям, идеалам, а также условиям природной среды (территории). Но создается этот мир, разумеется, с учетом опыта других, так как ни один народ не существует изолированно, напротив, он находится в различных связях и отношениях с другими, образуя со временем макросообщество. В этом сообществе народ сохраняет определенную самостоятельность, выступая в качестве одного из его субъектов. И это тоже закономерно. Разделенность (взаимообособленность) народов, таким образом, условна. В процессе взаимодействия народы обмениваются ценностями, смешиваются через межэтнические браки и др.

Основные тенденции этногенетических процессов – это образование, распад и новое образование родов, племен, этносов, наций и др. Причем образование и распад являются единым диалектическим процессом, ведущим к новой форме этнической общности. Старая форма распадается, но распад является одновременно частью процесса образования новой общности, но на более высоком уровне ее развития.

Так же и народы, страны, цивилизации, составляющие человечество, образуют в ходе исторического развития самые разнообразные конфигурации. Формы конфигурации меняются, но сами общности как таковые остаются. Границы, разделяющие народы и страны, во времени и пространстве меняются, но граница как таковая остается.

В свете накопленного человечеством опыта социального обустройства, в том числе абхазами и грузинами, нетрудно понять суть исторической реальности, ставшей для современной грузинской историографии своеобразной зеноновской апорией: абхазы и грузины – это два самостоятельных (самобытных) соседних народа, которые территориально разделены и культурно взаимообособлены. Разделявшая их граница исторически менялась, но она всегда была и оберегалась каждым из них.

Подчеркну еще раз. Абхазы никогда не осознавали и не осознают себя через грузинскую культуру, они осознавали себя через собственную культуру, которая является действительно частью, но не грузинской, а кавказской культуры. Это не мешало абхазам и грузинам поддерживать друг с другом различные взаимоотношения, в том числе и политические. С 1931 по 1992 г. Абхазия входила в состав Грузинской ССР. Но этого недостаточно для утверждения «Абхазия является частью Грузии». Впрочем, в свое время территория Западной Грузии входила в состав Абхазского царства, и было бы нелепо на этом основании добиваться присоединения ее к современной Абхазии.

Территориальная и социокультурная разделенность абхазского и грузинского народов – не помеха на пути урегулирования конфликта между ними. Эта разделенность как раз и показывает, что политическая формула ненасильственного урегулирования может быть построена на базе понимания и правового признания равносубъектности абхазов и грузин.

Кризис сознания

Абхазо-грузинскому диалогу мешал и мешает, в первую очередь, дефицит взаимопонимания. Все попытки сторон убедить друг друга каждый раз оказывались тщетными. Иначе и не могло быть. Преследовавшиеся сторонами стратегические цели, как уже отмечалось, не могли быть совмещены в рамках единой государственной системы.

Правда, Абхазия была в составе Грузинской ССР в рамках единой советской государственной системы. Но эта система была федеративной, устроенной по национально-территориальному признаку, что позволяло входившим в нее республикам, особенно союзным, в какой-то степени защищать и развивать свои национальные интересы. Однако этому развитию было задано определенное направление. Стратегическая цель, преследовавшаяся советской системой, состояла в формировании надэтнической, так называемой «новой исторической общности людей – советский народ». Такая система не могла быть гарантом безопасности национальной идентичности Абхазии и Грузии.