Я горько плачу от бессилья,
когда читаю чей-то стих
и ощущаю акт насилья.
Когда ж свои прочту, друзья,
то чувствую себя уютно, —
они нестрашны донельзя
и безобидны абсолютно.
Плоды одиночества
(Василий Нацентов)
Что сказать о светлой боли,
странной боли о былом?
В помертвевшем чистом поле
я один, как в горле ком.
Остается след цензуры
черной тушью из письма.
Это не литература.
Это музыка сама.
Что сказать? Я странно болен
светлой болью о былом.
Что там было – я не волен
говорить, трясти быльем.
Я один, как в поле воин,
я один, как в фиге перст,
На бумажном чистом поле
я влачу свой тяжкий крест.
Я один, как спинка в кресле,
я один, как в горле ком…
Я в миноре, – это если
музыкальным языком.
Я страдаю, как на зоне
поминает счастье зек.
Я один, как хвост в питоне
и варюсь, как в супе хек.
Нет печальней этой саги,
но дела не так плохи —
излагаю на бумаге
и на волю шлю стихи.
Чифирем подстроен сенсор,
в голове стихов сума…
Их вымарывает цензор
черной тушью из письма.
Метаморфоз
(Юрий Кублановский)
«Metamorphosis»
Шустрящим сусликом,
медлительным червем
я в землю русскую
еще вернусь потом.
Подлещик с красною
под жаброй бахромой,
волну грабастая,
еще вплыву домой.
А лучше прилечу
гневливым вороном
На белом ослике,
на в яблоках коне
в страну, откуда сослан,
не воротиться мне.
Пролезу скромненько,
охрану обману,
граничной кромкою,
как хитрый кот-манул.
В черве и в суслике
крестраж души создам.
В пределы русские,
хотя бы по частям,
проникну аистом,
гневливым вороньем.