Последний ход за белой королевой

– Ну, Евгений Николаевич, вы уже совсем освоились? – услышал я веселый голос Тростникова, незаметно появившегося в комнате.

– Где бы нам с тобой потолковать?

– Есть тут маленький ресторанчик рядом. Очень любопытный.

Ресторан и правда был любопытный. В качестве основного блюда подавали семгу в малиновом сиропе. Я засомневался.

– Соглашайтесь, Евгений Николаевич. Не пожалеете. Белого местного?

Я согласился и на семгу в малиновом сиропе, и на «белое местное».

«Местное белое» белым назвать было трудно.

– Оно у вас зеленое! – удивился я.

– Так ведь и виноград зеленый, – весело отпарировал Володя.

Выпили первый бокал.

– Мне нужно прикрытие послезавтра. Время уточню.

Послезавтра я встречаюсь с агентом. Володя агента не знает, но в курсе, что обычно я встречаюсь с ним в кабинете доктора Лоретты Пирелли.

– Понял. В том же месте?

– Да. По обычному плану.

– Прикрытие организуем. Когда уточните время?

– Скорее всего, сегодня вечером.

– Позвоните в посольство и скажите, чтобы я заказал билет в Москву. Дату назовете на три дня после даты встречи.

– А время?

– Неважно. Мы все равно начнем прикрытие с утра. Если будет что-то не так, то, как обычно, мимо пройдет кто-нибудь из наших. Это означает…

– Что мне надо ехать в посольство. Потому что у меня скоропостижно скончался отец, который умер десять лет назад.

Тростников засмеялся.

– А за Пирелли мы поглядываем. У нее поклонник завелся. На сером «Альфа-Ромео». Один раз даже машина оставалась на ночь у ее дома. Но вы не волнуйтесь, Евгений Николаевич. Ничего у него не получится.

– Почему?

– Агентурная работа у нас на высоте. Мы проследили, он болеет за «Лацио». А она… она ведь в компартии.

– Была.

– Неважно. Они все там болеют за «Рому». Знаете, как это в Риме важно.

Это я знал и поэтому, чтобы не наживать себе врагов, когда меня спрашивали, за какую команду болею, отвечал «Tifo Vincenza», болею за Винченцу. И что удивительно, все воспринимали это как должное.

– Ваш паспорт мы получили. Вам он нужен?

– Пока не знаю. На всякий случай проставьте вылет из Монреаля вчера и прилет в Рим сегодня.

– Будет сделано.

Принесли семгу. Чтобы угодить Володе, я принялся восхищаться. Он обрадовался:

– Вы первый, кому она понравилась.

– Теперь напомни, кого ты хочешь мне показать.

Резидентура нашла двоих, с которыми намеревались установить «особые» отношения. Колосов хотел, чтобы я с ними встретился и составил о них хотя бы поверхностное представление.

– Художник. Очень прогрессивных взглядов. И дама. Дура набитая. Левая до умопомрачения. Жена президента компании, выпускающей лазерные устройства.

– Когда я смогу на них посмотреть?

– Завтра.

Договорились, что завтра утром он заедет за мной.

– А теперь отвези меня в отель.

50. Дама и прогрессивный художник

Тростников заехал в одиннадцать часов.

– Сначала дама. Она сейчас на каком-то заседании в ФАО. Мы поедем к Читову. Он вас с ней познакомит.

Петр Христофорович Читов уже лет восемь без перерыва работал в ФАО, что в переводе на русский язык означает «Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН». В международные чиновники он попал случайно. В партком Московского пищевого института, где он преподавал без малого два десятка лет, пришла разнарядка на просмотр в ФАО. В тот год он оказался избранным в партком и, к его счастью, никто из партийного начальства желания уходить из института не выказал. Его и рекомендовали.

Тихий, незарывающийся, он трезво оценил свое положение в посольстве: регулярно приносил в резидентуру все интересное, что проходило через его руки, первые годы – до отмены приказа – безропотно отдавал в кассу посольства часть зарплаты, получаемой в ФАО, во всем соглашался не только с послом и резидентом, но и со всеми влиятельными дипломатами.

Настоящая фамилия его была Шитов. Но чиновник из Консульского отдела МИДа решил, что она неблагозвучна по-английски. И хотя в Италии мало кто догадался бы об этом, фамилию ему все-таки изменили. И в паспорте вместо положенного «Shitov» красовалось «Chitov». Это было и смешно, и даже обидно, потому что в посольстве его жену и дочку сразу стали звать «Читами», как легендарную обезьяну Тарзана. Но он молчал. А лет через пять так привык к новой фамилии, что уже во время отпуска в Москве сам себя называл Читовым.

Читов встретил меня у входа. Человек разумный, деликатный, он не стал расспрашивать о Москве, о семье, а сразу повел в зал заседаний. По дороге я рассказал ему о цели визита.

Мы прошли через большой холл, где на полу мозаикой (все-таки это Рим!) было написано Food and Agriculture Organization of the United Nations и поднялись в большую комнату.

Собрание уже закончилось, и заседавшие, в основном женщины, разбившись на группки, что-то продолжали обсуждать. Говорили тихо, не горячась.

Все слушали полную седовласую даму.

– Это она, – шепнул мне Читов.