Записки ящикового еврея. Книга третья. Киев. В ящике

Тогда Андрей решил сделать подарок Нине, и мы купили новаторское произведение киевской легкой промышленности – шубу из искусственного каракуля. Выглядела шуба шикарно – лучше настоящей. Но в Ленинграде…, впрочем, об этом дальше.

Папа решил, что у невесты должны наличествовать белые туфли и сумка. Естественно, импортные. Где их достать зимой, если и летом-то их днем с огнем не сыщешь? Папа вспомнил про свойственника Сеню – мужа кузины, которому он подсказывал ответы раввину, когда пара стояла под хупой в нашей квартире на Саксаганского ([Рог], стр. 95). Они с Ниной, прихватив меня, поехали к нему на Житный рынок, где у Сени была лавка (магазинчик). Естественно не частная, но кажется и не государственная, а кооперативная. У Сени туфель конечно, не нашлось. Подождите, сказал он и исчез. День был полувыходной, многие магазины были закрыты. Появился минут через сорок. С коробкой, в которой лежали югославские белые туфли. Откуда появилась белая сумка, не помню.

Если к нашим намерениям не «играть» свадьбу мама отнеслась с пониманием, то по поводу нашего намерения зарегистрироваться в Карпатах, она решительно возразила и сказала, что не отпустит нас из Киева без штампов в паспорте. У нее был нелегкий опыт во время войны, когда вдруг стали нужны зарегистрированные браки – молодежь до войны считала это мещанством.[9 - Маленков и Голубцова всю жизнь прожили в незарегистриро-ванном браке, так же как Хрущев и многие партийные бонзы.]

И тут нас вдруг ожидал отказ. Районный ЗАГС отправил в Горсовет – в Киеве тоже молодоженов «выдерживали». В Горсовете дородная тiтка вся в намистах, сказала, что наша бумага о том, что мы подали заявление месяц назад в Ленинграде, в Киеве и на Украине недействительна – «в нас незалежна республiка i нiякi росiйскi папери тут не чиннi». Мои увещевания на нее не действовали, как и намеки на проявление национализма. Мы с ней разругались. Может быть и зря, так как моя надежда, что недоразумение разрешит первый зампред Горсовета Аркадьев (отец моего одноклассника) не оправдалась – он был в командировке. А тетка не поленилась и позвонила во все отделения ЗАГСов Киева, и нас везде ждал отказ. Некоторые находили и предлог: а вы здесь не прописаны. Мы застряли в Киеве.

Мама нашла выход из положения. В Боярке было одно из строительно-монтажных управлений, подчи-нявшихся «Укргазпрому» (ул. Ленина 6), в котором работала мама. Ее там уважали и устроили так, что тамошний ЗАГС нас принял и 25 февраля 1964 года выдал нам «корочки» – первый наш совместный документ на гербовой бумаге. Нина взяла фамилию Рогозовская (я предлагал Рогозовская-Галанова).

Роспись собирались отметить в узком семейном кругу, но школьные друзья прознали и ввалились вечером с шампанским, цветами и гитарой. Было дружно и весело. Шутили, пели и даже пытались танцевать. Помню, как раскрепостившаяся Нина под аккомпанемент гитары Вадика Гомона спела на грузинском песню «Мтацминда», чем удивила и обрадовала не только нас, но, кажется и себя.

Вадик Гомон в студенческие годы

На встречу в Карпатах мы безнадежно опаздывали, но «если я чего решу, выпью обязательно», и мы поехали. Как правильно ехать мы не знали, да и билетов не было, и мы сначала доехали до Станислава (так местные жители называли Ивано-Франковск), где нам, как новобрачным выделили номер с какой-то умопомрачительной ванной, в которой даже имелась горячая вода, и куда нужно было забираться по ступенькам, как на трон (или эшафот).

Когда мы, наконец, добрались до Ясиней, оказалось, что мест там нет наглухо, а остатки тех, кого мы надеялись встретить, перебрались в Яремчу. Туда мы не поехали и сняли хату где-то на горе. Подъемников тогда не было – нужно было забираться на гору пешком, оттуда скатываться и повторять эту процедуру до тех пор, пока не надоест. Нина вверх шла бодро, но вниз спускаться отказалась и сказала, что подождет меня наверху. Там она нашла себе развлечения – рассматривала соседние горы и долины. Зрение у Нины тогда было 2 (в два раза лучше единицы) – на Невском за 25 метров она видела лежащую на тротуаре монетку под ногами пешеходов. На мороженое в «Лягутшатнике» перед Мойкой всегда можно было набрать. Жаль, что этим воспользоваться не пришлось – не хватило времени.

В Карпатах она рассматривала детали нарядных зимних тулупчиков девушек и парней, стоявших на вершинах соседних гор – километра за два от нас. Я там видел при зрении единица только какие-то столбики.

К сожалению, день на второй у меня заболел зуб. Через день его вырвал чуть ли не кузнечными клещами какой-то местный эскулап – до зубного врача, да еще в какой-то местный праздник, было не добраться. Чтобы включить Нину в лыжный способ передвижения стали спускаться вниз по обочине дороги по проложенной лыжне, а обратно возвращаться на автобусе. Пока ждали автобуса, угощались «кипяченим» – горячим вином с кореньями и травами. На одном из спусков встретили двоих оставшихся из ленинградских ребят – назавтра они тоже уезжали. Так что отмечать было не с кем – просто выпили в колыбе кипячене за то, чтобы через пятьдесят лет встретиться на лыжах в горах.

Мы свое обещание сдержали – но оказалось, что пространственно-временное разделение, над которым мне приходилось работать в течение этого времени, самопроизвольно осуществилось.

В назначенное время мы отмечали это событие в Давосе, в надежде, что другие это время тоже проводят в горах. Сомнительно, что это было в Карпатах.

После Карпат мы заехали ненадолго в Киев и отправились в Ленинград. Прощались с друзьями. Приодетая Нина произвела впечатление на своих соседок по комнате. Особенно ее шуба. До первого дождя. После него шуба запахла, да так, что спать в одной комнате с ней было нельзя.

Наскоро простились с теми, кто еще оставался в общежитии. С ленинградцами как-то и не прощались – ведь они, как и город, оставались на месте – можно было вернуться и всех увидеть.

Собрали вещички – их набралось на половину маленького контейнера (включая книги и кофейный столик) и отправили их в Свердловск. За вещами поехал и я – обустраиваться. Нина уехала в Купавну. Где-то между делом выяснилось, что Нина институт бросила – она даже сессию не досдала. Все перебила другая новость – Нина ждала ребенка.

Ракетами будут управлять без меня

В Свердловске, в отделе промышленности Уральского совнархоза, «руководившего» оборонкой, выяснилось, что место, куда меня направили, находится в лесу. Правда, туда можно было добраться автобусом, который отправлялся не из центра – до него нужно было еще доехать.

Тихая опушка соснового леса. Стоит какой-то деревянный дом барачного типа, несколько новых трехэтажных зданий, два недостроенных. Вроде бы нет (по крайней мере, не помню) ни заборов, ни колючки. Какая-то приемная комната, куда бодрым шагом вошел молодой человек, чуть старше меня и радостно меня приветствовал – нашего полку прибыло! Заканчивал он то ли ЛГУ, то ли ЛИТМО, и стал увлеченно рассказывать, какие интересные задачи предстоит решать и все с нуля. Суть задач формулировалась в очень общем виде, но можно было догадываться, что, скорее всего, это управление ракетами.

Только потом (через несколько лет) до меня дошло, что речь могла идти о крылатых ракетах средней, а потом и большой дальности. Но в 1964 году о них еще конкретно не думали. Задачи там действительно решали интересные, сложнее, чем для баллистических ракет. И руководитель там был незаурядный – Л. В. Люльев (Л. В. Люльев biblio28.ru). Но, может быть, это было свердловское подразделение ОКБ Макеева в Челябинске-40, работающее совместно с НИИ Семихатова, делавшего для морских баллистических ракет Макеева системы управления.

Итак, заманивали глобальными (в прямом смысле) и перспективными задачами.

Энтузиазм моего собеседника угас, когда я сказал, что в фирме должно находиться мое письмо с согласием на работу у них при условии предоставления жилья семейным.

Оказалось, что для семьи здесь места нет. Мне с трудом нашли место для того, чтобы переночевать. С грустью показывал мой вербовщик недостроенные трехэтажные здания, среди них и общежитие. Хрущев снял деньги, сказал он. Кукуризация закончилась, теперь все брошено на ускоренную химизацию. О внутренних интригах среди ракетных баронов, принадлежавших разным ведомствам, и входивших в разные совнархозы он умолчал – скорее всего, и не знал.

Ни о каком другом жилье, кроме комнаты в общежитии мы и не думали. Но и без комнаты обойтись было нельзя. Мой собеседник посоветовал посмотреть частный сектор. Находился он километрах в двух-трех от фирмы, автобусы туда ходили раза три в день. Пройтись пешком в хорошую погоду по дороге среди соснового леса было не в тягость. Частный сектор являл собой татарскую деревушку, поразившую меня своей неблагоустроенностью по сравнению с деревнями в Татарии. Думаю, там жили высланные в тридцатые годы татары, только после 1956 года начавшие обустраиваться. За жилье – проходную комнатушку – нужно было платить чуть ли не треть зарплаты. Ни поликлиники, ни магазинов, ни почты, ни телефона.

Если бы мы были одни, то как-нибудь можно было перетерпеть, но в свете ожидавшегося ребенка и одной зарплаты это было малопредставимо.

Стал искать варианты. Если жить в самом Свердловске… В НИИ автоматики Семихатова меня не направляли. Но туда бы взяли, если бы это не квалифицировалось как переманивание молодого специалиста, на что решительно не был согласен отдел совнархоза, через который шло мое оформление. С жильем в НИИ было не лучше, чем в «лесной» фирме.

В НИИ автоматики работал выпускник нашей кафедры Виталий, на год раньше окончивший ее. Ничего хорошего он о фирме не рассказывал, как и о «социалке» в ней. Более того, он работал по проблемам прочности, что мне совсем было не в «жилу».

Возможность работы для Нины, чтобы заочно продолжить образование по специальности, тоже отсутствовала. Фирма подходящего для нее профиля возле Верх-Исетского металлургического комбината в кадрах не нуждалась – спрос был гораздо больше предложения. Об экологии в Свердловске тогда говорить не приходилось – получше, чем в Челябинске, не говоря уже о Челябинске-40,[10 - Кстати о Челябинске-512, который оказался Челябинском-40, в ста километрах от Свердловска и в ста от Челябинска. Когда мы учились в ЛПИ, кому-то из физмехов приходили оттуда письма следующего содержания. «Работа интересная, но несколько монотонная. С жильем хорошо. Снабжение отличное. На водку тратим денег в десять раз больше чем на книги, но все, кто хотел, собрали уже большую библиотеку. Природа очень красивая, кругом озера, подальше горы. В лесу полно грибов и дичи, в речке и озерах – рыбы. Жаль, что нельзя ни собирать, ни стрелять, ни ловить».Речь шла о городе Озёрске и комбинате «Маяк». Специальность «физика изотопов» физмеха ЛПИ распределяла туда часть выпускников, пока не появились местные кафедры. Страшная авария на «Маяке» (радиоактивный выброс – 20 Мегакюри) унесла больше жизней, чем Чернобыль (50 Мегакюри). Ни мир, ни страна (кроме специально допущенных и молчащих) о ней не знали до Чернобыльской аварии. После нее разрешили говорить и писать о катастрофе на «Маяке». С подтекстом: ну чего там, не в первый раз, уже такое было.] но тоже неважно.

Пришлось еще и еще раз разговаривать в отделе совнархоза. Наконец его начальник, очень загруженный работой, уделил мне внимание (при отказе переадресовать мое назначение хотя бы в НИИ автоматики, я почувствовал, что его могла не устроить моя анкета). Подробно расспросив меня о специализации, у кого кончал – он, может быть, знал ленинградские вузы, поинтересовался, где живут мои родители, где жена, и ее родственники. Узнав, что все находится в треугольнике Ленинград – Киев – Москва, сказал: «Все равно здесь не останешься – нам до тамошних условий далеко, а учить тебя напрасно три года тоже нерационально. Все, выписываю тебе свободное распределение, после того, как вернешь подъемные».

Написал домой, обрисовал ситуацию. Получил ответ, написанный папой: «Мы тоже так начинали. Трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать». Ни о каких деньгах речи не было. Не выдержал и поступил совершенно недопустимо: разорвал письмо на клочки и отправил их обратно домой.

Пришлось все объяснять Нине. На помощь пришла ее любимая тетка Надя, приславшая телеграфом немаленькую по тем временам сумму – 300 рублей (больше трех моих зарплат). По наивности я даже забыл, что нужно еще платить за еду. Где спал, что ел несколько дней, не помню. Наконец, получил свободное распределение (специальный бланк на гербовой бумаге). На билет в общем вагоне денег не хватило и пришлось занимать у физмеха из НИИ автоматики десять рублей. Он дал ценный совет: у него брат работал в Подлипках и мог меня если не протежировать, то, по крайней мере, просветить, как и что. Деньги я должен был отдать ему.

Двое суток я надеялся продержаться на чае и купленных сухарях. Лег на верхнюю полку и стал читать. Но сосредоточиться не мог: внизу ехала какая-то тетка, чуть ли не с Сахалина, непрерывно со всеми игравшая в дурака, а в перерывах рассказывавшая всякие истории, смеявшаяся над анекдотами и так далее. В конце концов, я слез вниз и принял участие в игре. Хотя она почти все время выигрывала, но карт не помнила. Желая как-то остановить этот хэппенинг, я выиграл у нее раз пять подряд. Она сильно увяла. Мне стало ее жаль. Вопреки натуре, я проиграл ей последнюю партию. Она очень обрадовалась и сказала – есть повод выпить и закусить. Пить было мало чего – по стопочке, а вот есть… Давно я не видел такого рыбного богатства, включая икру. Моим взносом был еще теплый лаваш, каким-то чудом продававшийся на какой-то небольшой станции кавказскими женщинами – бывшими ссыльными?

С теткой разговорились, я спросил, почему она едет в общем вагоне, а не в купейном или даже в мягком? «Люблю веселую публику» – сказала она – а где ее там найдешь? Мой желудок «разговение» выдержал и до Москвы я доехал благополучно.

В Москве работа есть, жилья нет

В Купавне я жить не хочу, сказала Нина; а ведь она до этого согласилась ехать к черту на кулички за «милым, с которым рай и в шалаше». В поисках работы с какими-то перспективами на жилье – хотя бы комнаты в общежитии я прочесал ближнее Подмосковье.

Конечно, сначала я поехал в Подлипки – теперь город Королев. Ехать было очень неудобно, с двумя или даже тремя пересадками. Брат свердловского физмеха Виталия сказал, что шансов мало, а жилья точно нет.

Я расстроился и забыл даже отдать десятку.

Хотел повидать папиного товарища еще по техникуму Илью Марковича Рапопорта, работавшего в Подлипках. То, что это называлось ОКБ-1 Королева, а он занимался динамикой ракет (и преподавал эту динамику в МАИ, по указанию шефа), я узнал позже. Его не было в городе, а жаль, так как он, в отличие от брата физмеха Виталия, говорившего обтекаемо, мог бы ясно сказать, что таких, как я, сюда не берут.

Куда идти и что искать, я не знал. Больше всего времени я провел в районе Балашихи – там много было всяких фирм, в том числе оборонных. В некоторые брали, но ни о каком жилье, даже в обозримом будущем, речь не шла. Через много лет испытал дополнительное удовольствие, узнав, что проект, в котором я участвовал («Камертон»), победил проект одной из успешных балашихинских контор, с академической поддержкой кафедры физики МГУ с профессором (тогда доцентом) Буровым.

Однажды в какой-то фирме, куда я хотел устроиться, встретился посетитель, который узнав, что я ищу, сказал: на кой ляд тебе автоматика, иди к нам – мы закупаем оборудование за рубежом и нам нужны толковые ребята. Через полгода – за границу, до этого какое-то жилье подыщем или будем оплачивать. Не знаю, насколько серьезно он говорил, но терять «специальность», которой на самом деле у меня еще не было, я не хотел.

С родителями после своего демарша я не общался – считал себя отрезанным ломтем. Жили мы пока у Нининой тетки Клаши – она отдала нам свою спаленку и кровать, а сама спала на диванчике, в комнате, ставшей проходной.

Нина с девятого класса, со времени экскурсии купавинской школы в Ленинград, хотела в нем учиться и жить. Для этого она не стала поступать в Московский вуз (училась хорошо, и проблем не ожидалось) и решила зарабатывать производственный стаж. Завод «Акрихин», на который она поступила, посылал своих сотрудников (в основном девочек) на обучение в ленинградский Химико-фармацевтический институт, обеспечивая их стипендией. Правда, после этого все равно нужно было вернуться в Купавну, но это было еще в «далеком» будущем.[11 - Все женщины моей семьи (буба, мама и Нина) мечтали жить в Ленинграде. Как говорила буба, они готовы пойти туда пешком по шпалам. Папа всегда хотел жить в Киеве и три раза (из Ленин-града, Кореи и Бугульмы) возвращался с семьей в него [Рог15].] Остаться теперь в ней без диплома и жилья рассматривалось всеми как неудача.

Мы повисли в неопределенности.

И тут, как всегда в трудную минуту, на выручку пришла мама. Не помню, письмо или телефонный звонок, но прозвучало: «Приезжайте!». Впоследствии выяснилось, что важную роль сыграла и Таня – она решительно поддержала маму.

Киев в пятый раз

Специальность подходит.

Ваша анкета – нет.

В этот раз торжественную встречу, да еще в будний день, не устраивали. Ехали мы в трамвае одни. «Тридцатка» ходила от вокзала до Печерского моста. В начале мая в Киеве, в отличие от Купавны, было жарко. Нина куталась в теплое пальто, я пару раз предлагал снять его. Ждали, когда мама приедет с работы. Дома мама почувствовала, что у Нины жар. Измерили температуру – оказалась под 40?. Вызвали врача. Это была не простуда – токсикоз при беременности. Здравствуй, Киев!

Нина достаточно быстро поправилась. Я пошел искать работу. Да, конечно, возьмем, но сначала прописка. В паспорте стоял штамп о браке, и прописываться нужно было вдвоем.

С моим будущим коллегой Лёпой Половинкой произошла следующая история. После института он был направлен на таганрогский завод «Прибой», серийно производящий гидроакустическую аппаратуру. Его маме удалось сохранить прописку, в Таганроге у него была временная в общежитии. Там он серьезно заболел: много работал, плохо питался, открылась язва. Его оперировали – не вполне удачно. С Лёпой работала чертежница со странным именем Ко?за, которая стала навещать его в больнице. Она уговорила маму, врача, привезти его после больницы домой – без ухода он мог не выжить. Родительница согласилась. Лёпа в квартире задержался. Ко?за ухаживала за ним уже не как за больным, а как за мужчиной в соку. Лёпа, «как честный офицер», посчитал себя обязанным жениться – к восторгу верной сотрудницы. Она уговорила Лёпу, не дожидаясь окончания отработки после диплома, вернуться в Киев, а медицинские обоснования она обеспечит. Лёпу отпустили.