Райские кущи. Шпионский роман

– Отнюдь, – спокойно возразил опекун, – вот что вы понимаете под понятием – «свобода женщины», ну, кроме безоговорочной свободы ношения брюк, как элемента мужской одежды. Подражаете Амандине Авроре Люсиль Дюпен, этакая слабость сильной женщины? Вызов обществу, как и ее вызов —вызов известной личности? —

– Да, я не буду отрицать – Жорж Санд входит в круг уважаемых мной писателей и личностей, но ношение брюк всего лишь вынужденная необходимость удобства одежды в моем случае, а писательница… —

– Хорошо, оставим баронессу Дюдеван в покое, – оборвал ее, согласно кивая головой, Андрей Николаевич, – вернемся к изначальному вопросу, что для вас понятие «свобода женщины»? —

– Право принятия самостоятельных решений, – не задумываясь, твердо произнесла Лиза.

– А вот вам моя теория, – опекун даже как-то собрался, видимо для более полного доведения до нее своей теории, или это Лизе только показалось, но выражение лица его было вполне серьезным, – в таком случае вы рискуете превратиться в женщину-хищника и загнать мужа под каблук, либо совсем превратить его в чужого вам человека, живя собственной жизнью.-

– Полнейшая глупость, – горячо возразила Лиза, – я всего лишь собираюсь быть рядом с ним и помогать ему.-

– Тогда вы рискуете подчиниться воле мужчины-хищника.-

Лиза тяжело вздохнула. Господи, с таким серьезным видом произносить немыслимые глупости. Нет, граф просто издевается над ней, воспринимая совершенно несерьезно даже с некоторым снисхождением, как несмышленого избалованного ребенка.

– Значит, для вас не имеет место еще какой-либо тип отношений между мужчиной и женщиной, – с вызовом глядя ему в глаза, проговорила Лиза.

– Да что вы, помилуйте, – всё так же серьезно, продолжал граф, – я просто объяснил вам некие правила, но из правил всегда бывают исключения, хотя очень редко. Именно потому, что они исключения.-

– И в чем же состоят эти исключения? – иронично поинтересовалась Лиза.

– В общности целей людей и не подавления воли любого другого человека. Видите, Елизавета Дмитриевна, я тоже за свободу личности, но несколько в другом ракурсе. Чрезмерная эмансипация – прямая дорога к разнузданному нигилизму, а свобода и нигилизм – несколько разные вещи, в общем, говоря о свободе – не забывайте об обязанностях, и тогда вас ждут гармоничные отношения. Елизавета Дмитриевна, я вам все-таки советую повременить с вашими изысканиями в окрестностях усадьбы, это действительно становиться небезопасным.-

Невероятное окончание философской беседы. Лиза скептически посмотрела на него и, чуть скривив губы, заявила: – я подумаю, – тоном, не оставляющим сомнений об ее обратном решении…

– Лизонька, что это, ты глянь, милая. Вот басурмане, чего их несет, – няня Пелагея озабоченно смотрела в окно Лизиного кабинета. Она только что распахнула створки высокого окна, как обычно, заботясь о чистоте воздуха в кабинете ее голубки.

– Зачитаешься ведь, – выговаривала она частенько Лизе, – голова-то закружится, с лица спадешь, подурнеешь. И зачем молоденькой девушке мучить голову книжками, да науками, что за прихоть? Для замужества надо голову беречь, там совсем другим заморачиваться придется, а наукой и книжными мудростями пусть мужики занимаются, им о своей красоте печься незачем, чай не девицы красные. —

Лиза спокойно отложила книжку и подошла к окну. Деревенские мужики толпой входили во двор, останавливаясь у парадного крыльца. После завтрака с опекуном это, как раз, и было тем событием, о котором Лиза могла только мечтать. Ну, наконец, хоть что-то смутит этого сноба-графа, господина «высокодержитенос». Что он там говорил о серьезности и продуманности его действий?

– Решились все-таки. Посмотрим, – позлорадствовала Лиза. Она выскочила в дверь и бегом спустилась по лестнице. Это зрелище – объяснение графа с мужиками никак нельзя было пропустить. И как теперь будет выкручиваться столичный щеголь? Мужики толпились уже у самого крыльца, гудели, переговаривались. Лиза тихонько встала за колонной, она уж точно не будет влезать в разговор, пусть сам объясняется. Андрей Николаевич не заставил себя долго ждать. Он появился в сопровождении Яна Карловича, уверенно прошел по мраморному крыльцу и остановился перед самими ступенями. При его появлении гул стих.

– Ну что, мужики, чего пришли? – опекун выглядел совершенно спокойным, по крайней мере, внешне его, похоже, совершенно не тронул неожиданный визит такого количества сельских. Высокий, крепкий он стоял, убрав руки за спину, твердо упираясь чуть расставленными ногами в мрамор крыльца, внимательно вглядываясь в мужиков. От него веяло такой силой и уверенностью, что мужики даже замешкались.

– Староста, чего хотите? —

Пантелеймон Данилович от непосредственного к нему обращения, пришел в себя и важно вышел вперед. Он снял картуз и начал мять его в руке.

– Да что, барин, хотим узнать, почто запрет такой вышел, на работу, на найм в город уходить? Мы графине, как оброк платить будем? Покойный барин не противился и препятствий не чинил. Графиня молода, может, чего не понимает, – Пантелеймон Данилович выжидающе посмотрел на графа.

– Что ж, мужики, – все так же спокойно и уверенно начал Андрей Николаевич, – распоряжение такое исходит исключительно от меня.-

Мужики загудели.

– С чего бы? – выкрикнул Петька, придвинувшись ближе к отцу. Гул голосов усилился.

– Да, обскажи, барин, какова рожна? – послышались выкрики из толпы.

– На том основании, – лишь слегка повысил голос Андрей Николаевич, и его спокойный, полный уверенности голос заставил стихнуть толпу мужиков, – на том основании, что я на год по завещанию покойного графа Ланского назначен опекуном юной графини с правом распоряжения над ее движимым и недвижимым имуществом, – и Андрей Николаевич выжидающе смолк. Гул сначала усилился, но тут уже не выдержал Пантелеймон Данилович.

– Тихо мужики, давайте послухаем, чего нам новый барин скажет, раз он теперь главный, – и вопросительно посмотрел на графа, давая тому понять, что ждет от него весомых объяснений.

– Политика ведения хозяйства будет следующей. Я даю вам всем вольную, вам и вашим семьям.-

Глухая тишина повисла над площадкой перед мраморным крыльцом барского дома.

Ни единого возгласа, даже, кажется, мужики и дышать тише стали, от услышанного просто перехватило горло. Состояние Лизы тем более невозможно было описать доступными ей словами. Замешательство, непонимание, может, не дослышала, о чем он вообще говорит? Какая вольная? Как… когда… на каком основании он декларирует подобное решение? Даже Ян Карлович как-то странно глянул на опекуна. А вот уж кто был совершенно невозмутим, так это, конечно, опекун – непосредственный виновник переживаемого сейчас массой народа гнетущего смятения.

– В любом случае, отмена крепостного права дело недалекого будущего, – тоном знатока ничуть не дрогнувшим, наоборот, в этой неестественной тишине, так естественно спокойно звучащим голосом доносил граф до всех свои слова, – всем нарежутся земельные наделы в личное пользование. А вы и ваши семьи по найму за денежную заработную плату будут приняты на работу на предприятия Ланских, кожевенный завод, кирпичный завод, маслобойки и сыроварни. Уже действующие предприятия, которые будут обновляться и расширяться, и на новые, которые непременно будут создаваться. Рабочих рук нужно много, поэтому думайте, если смысл вам уходить в город? – ответом было всё тоже гробовое молчание. Такого поворота мужики явно не ожидали. Ох, долго еще приходить им в себя от таких известий, чеша в затылке, к добру иль к худу. Что касается Лизы – потрясение ее и не думало оставлять. Это уже не походило, ни на легкие реформы, ни на просто реформы, ни на вообще никакие реформы, это было уже …революцией, именно революцией местного масштаба. Она и сама что-то подобное представляла, но решить так всё кардинально, у нее не хватило бы духу.

– Если будет нужда, помогу с реализацией произведенного и выращенного в вашем личном хозяйстве. Спорить не будете, что самим осуществить это очень сложно, – мужики, потихоньку выходящие из ступора, в ответ лишь дружно, словно загипнотизированные взглядом и словами умелого гипнотизера, согласно закивали.

– На следующей неделе приедут писцы из палаты гражданского суда для составления актов по Своду законов. Мужики, неделю вам сроку, обдумайте все серьезно, подготовьте списки желающих и оформим всё, как положено. Да, – Андрей Николаевич обратился уже непосредственно к Пантелеймону Даниловичу, так и стоящему впереди толпы мужиков с картузом в руках, – староста, если не затруднит, пройдемте в кабинет, мне еще с вами нужно кое-что обсудить. Ну, а остальные свободны, – повысив голос, обратился он ко всем мужикам. И мужики послушно, без выкриков и возмущения, постепенно приходя в себя, негромко переговариваясь, заинтересованно обсуждая услышанное, пошли со двора.

– Крут новый барин, эвон чего задумал, – только донеслось до Лизы.

Граф, Ян Карлович и дядька Пантелей прошли в кабинет. Лиза влетела следом.

– Андрей Николаевич, может, теперь мне объясните, о чем сейчас шла речь, – возмущенная Лиза гневной фурией стояла напротив Андрея Николаевича, не обращая внимания на явно смущенного ее воинствующим видом дядьку Пантелея, – что за революция местного масштаба, возомнили себя этаким гениальным экономом? —

– Ну, что ж, Елизавета Дмитриевна, принимаю это за комплимент. Вы умная девушка, я думаю, премного осведомлены о различных теориях ведения хозяйства, я могу лишь повториться, вам остается одно в данной ситуации – довериться моему опыту. Оставьте решение таких серьезных вопросов мужчинам. —

У Лизы не было слов.

– Вы мне глубоко антипатичны, – гневно сверкнув глазами, только и нашла она, что выдать опекуну и, развернувшись, выскочила из кабинета.

– Резко, но правдиво. Искренность – похвальная черта, особенно для юной барышни, – спокойно бросил вслед захлопнувшейся с грохотом двери Андрей Николаевич и, нимало не смущенный случившимся, указал на стул оторопелому дядьке Пантелею.

– Пантелеймон Данилович, у меня к вам серьезный разговор, очень прошу вашей помощи.-

Андрей Николаевич сел на краешек стола напротив старосты. Такое обращение привело в чувство дядьку Пантелея.

«Гляди-ка и имя даже знает», – промелькнуло у него в голове.

– Ну, слухаю, – степенно произнёс он, но пока еще настороженно, подчеркивая недоверие к новому хозяину.

– У нас здесь – в усадьбе, в селе, на берегу, пока до конца не ясно, ожидаются серьезные события. Скорей всего войсковая операция союзников – высадка десанта.-

– Мать честная, святая богородица, – только и выдохнул староста, – да на кой нам беда такая. В прошлом годе Соловки обстреляли и финцев потрясли, не дремучие какие, и мы газеты петербурхские почитываем, слыхивали мы об этом. А у нас чего им понадобилось? —

– Точно пока не скажу. Мне помощь ваша нужна будет. Казаков выделили, но мы не имеем данных, какими силами будет осуществлен десант и есть ли необходимость подтягивать сюда серьезные силы. Привлекать к себе внимание излишними действиями тоже не имеем права, отпугнем их – проведут операцию в другом месте, в общем, сам понимаешь, ситуация серьезная, а данных пока никаких.-

– Да, да, батюшка, – горячо закивал явно взбудораженный такими новостями больше, чем разговором перед крыльцом Пантелеймон Данилович, – ты скажи, чего от нас потребно, а мы уж конечно, что ж не помочь. Пожгут супостаты село – нам горе хлебать.-

– Слышали небось, что продолжено возведение Малого дворца? —

– Ну, а то, – горячо закивал дядька Пантелей, – чай недалеко мы.-