Другое измерение

Ангелы сорвали с Рады парадайзер, и сразу всё кончилось. Пропали и сами ангелы, и Забота, и весь дом. Рада была одна внутри невыносимо грязных развалин, – груды вонючего мусора, осклизлые останки чего-то прежде живого, щебенка, пепел и раздирающая горло пыль. Она закашлялась, зажала ладонями лицо (хотелось спрятать от вони не только нос, но и все открытые части тела) и побежала к выходу. Заблудиться она не могла – в нужную сторону направляла не только свежая воздушная струя, но и указатели, – на бурых стенах ярко выделялись красные стрелки и слово «Exit». Рада вышла на лестницу, такую же полуразрушенную и мрачную; дышалось чуть-чуть легче. Сзади зашипело. Рада оглянулась: тучная крыса размером с собаку неслась на нее из соседней пещеры. Рада знала, что такая тварь может укусить, и побежала вниз, не оглядываясь. На улице стало лучше, но до свежести ещё было далеко, – вонь не отстанет долго, до тех пор, пока не закончится райская территория. А это практически час пешего хода – до того места, где она оставила транспорт. Поэтому приходилось торопиться – Рада быстро шагала по тропинке, прорезающей мусорную свалку, стараясь не наступать на трупы мелких и крупных животных (мимо лошади пришлось пробежать). Через десять минут стало возможно не только убегать, но и думать. Первое, что вспомнила Рада – как она шла шесть лет назад по этой же грязной пустыне, но, в отличие от сегодняшнего дня, не знала, почему она здесь, и куда её приведут красные указатели, чья аккуратность и деловитость странно контрастировали с отвратительным ландшафтом. Ей пришлось провести в незнании минуть пятнадцать – а затем её встретили сотрудники Службы адаптации, автоматически получавшие маркер новой изгнанницы. Но те пятнадцать минут она запомнила надолго… И вот сейчас она снова в вонючем раю – но зачем? Что она получила от встречи, к которой так долго готовилась, приложила столько усилий, познакомилась со столькими людьми и научилась стольким вещам? Для чего? Чтобы пять минут поговорить с перепуганной сестрой, не понявшей ни слова из сказанного? Чтобы – смешно сказать! – оставить ей не оружие или, скажем не средство стимуляции когнитива, а жалкую брошюрку, которую она даже не сможет прочесть? В итоге она принесла беспомощной тринадцатилетней сестре, влачащей райское существование, еще больше неприятностей и боли. Зачем?

Не знаю, зачем. Попав в ад, Рада не могла думать ни о чём другом. Она так и не вырвалась из рая, потому что настоящий ад это рай, и это нельзя просто так оставить. Просто жить своей жизнью – заселять Марс, другие планеты и другие измерения, когда рядом, на твоей же планете, существует Другое Измерение, где миллиарды людей платят своими жизнями за благополучие золотого миллиарда. Раду мало кто понимал, её единомышленники не отличались многочисленностью, даже Служба адаптации, где она работала, мало кого интересовала. Но смириться было невозможно.

Наверное, аналитики правы, и Распад мира был неизбежен. Возможно, даже необходим. В изоляции, без ненависти и насилия, ад окреп, набрался сил, и теперь пришло время возвращаться. Как? С чего начать? Рада не знала. Не знала даже, как подступиться к этой мысли. В тонкой брошюрке, оставленной Заботе, строились какие-то планы, но Рада не верила в них. Это случится не так, как там описывается, но это случится.

Наверное, это будет нескоро. Наверное, даже не при нашей жизни. Но это случится.

Так или иначе, рай должен быть разрушен.

7.

Перед глазами Заботы трясся ворох непринятых сообщений от матери. Но не понадобилось открывать ни одно – семьевладение явилось во плоти. Мать кричала с порога, чтобы Забота бежала менять пеленки Четвертаку, демонстрирующему самые продвинутые свойства. Материнский индикатор, казалось, лоснился от восторга – впервые в жизни ее любимые параметры («материнский инстинкт», «бабское счастье», «спокойствие матки» и «женственность») поднялись до «похвально». Младшая мать тоже была с прибытком: зеленые стрелочки вверх свидетельствовали о росте «женственности» и «красоты». Она была в новом платке, на котором мельтешило патриотическое слайд-шоу. Из-за этих счастливых треволнений семьевладение умудрилось сразу не заметить ангельскую весть, висевшую прямо посреди гостиной. Это был алерт о том, что все параметры Заботы понижены до «стыда» за пренебрежение бабьими обязанностями и предательство любви. Плоды пренебрежения и предательства – три постыдно разряженных сына – валялись рядом, словно на свалке устаревших детей (зрелище неприятно кольнуло мать, вспомнившую, что модель Маленького Ганса давно вышла из моды). Как только матери прочитали ангельскую весть, их параметры мгновенно усохли на треть. Они одновременно подняли крик, и Забота, сбегая по ступенькам, ещё долго его слышала. Проклятия в её адрес, как обычно, быстро сменились ссорой между проклинавшими. Младшей претило жить с матерью в одной комнате, и при каждой выбивающей из колеи неприятности тема жилплощади неизменно поднималась. «Вы меня взяли с тремя «похвально»! – бушевала младшая. – «А я живу в коробке из-под Сникерса! Сколько можно!» Ответные слова матери звучали невнятно.

Забота бежала вниз, держа в руках свёрток Радости. Её сегодня, наверное, высекут. Впервые. Как говорит Честность, это больно, но может быть и хуже. Это просто боль и раны. Но если отнимут подарок Радости, его уже не вернуть. Нельзя оставлять его дома: кроме постели, прятать негде, а Второй любит сбрасывать покрывало на пол, да и младшая мать часто проверяет симметричность складок. Навстречу по лестнице поднималось соседнее семьевладение, родители её жениха Ума. Господин смерил взглядом Заботу, отвернулся и проследовал дальше, а умовы матери ахнули – «Позорница рогатая!» – и стали кричать, чтобы она вернулась домой, иначе они отключат от неё своего сына. «Ну и отключай! – крикнула в ответ Забота, поражаясь собственной дерзости. – Кому он нужен, у него «патриотизм» на ладан дышит!»

Внизу перед выходом громоздилась еще одна дверь – чугунная, запертая на огромный висячий замок, с размашистой красной надписью «Позорница может покинуть дом только кары ради», ниже белела форма, куда семьевладение должно было поставить галочку, выпускающую бабу на достойное наказание. Забота хихикнула. На ней не было 9D-сенсора, ангел вернул ей только линзы (мультисенсоры ввели недавно, и не все ангелы умели с ними обращаться), поэтому она просто прошла сквозь чугун. На глаза сразу упала «завеса стыда», теперь всё виделось сквозь красную дымку, тогда как линзы были несъёмными вплоть до наказания. Ну ничего, она быстро сбегает и вернется.

На участковой площади, возле жертвенника Старых людей готовился обряд, – старейшинам сегодня предстояло украшать гвоздиками Родовой Знак Коммунизма. Внимание всего участка было приковано к месту грядущего торжества, поэтому Забота смогла пробежать из подъезда в подъезд беспрепятственно, однако и тут незамеченной не осталась. «Скверная баба!» – указал на нее пальцем живорожденный (кажется) малыш лет четырех. Его осенённая нимбом мать (больше пяти «похвально»), посмотрела на Заботу, покачала головой и сделала скрин, чтобы вывесить в паблике участка. Бедные старейшины, – их уже, наверное, забросали алертами – и мать Заботы, и родственники Ума и теперь еще одна соседка. Отвлекают от обряда.

Честность жила на втором этаже. Забота забежала в квартиру подруги, там никого не было. Несмотря на волнение и красноту в глазах, Забота вновь поразилась бедности обстановки – Честность и ее мать жили тем, что продавали богатым бабам свои баллы, заработанные уборкой у этих же баб. Поэтому обстановку не меняли, детей не оформляли и тратились только на еду. Наверное, сейчас они тоже пребывают на милых женских пустяках.

Старомодный брат Честности лежал на диване разряженным, голова его свисала с края. Автоматически (при виде такого непотребства) подняв брови и покачав головой, Забота прошла мимо него – к такому же старомодному домашнему очагу, который, по словам младшей матери, исчез из всех достойных гнезд уже лет как сто. Но не очаг с монотонным, грубо нарисованным пламенем интересовал Заботу, а то, что находилось над ним – полка с рядом столбиков разной толщины. Когда Радость сказала ей про странную вещь книгу, Забота не успела ответить, что знает такую вещь. Она её видела и даже не одну. Дома у её подруги Честности непонятно как и откуда сохранилась дюжина подобных предметов, и подруга открывала их и умела считывать. Она даже пыталась научить Заботу, но у той не получалось – буквы на огромном поле рассыпались, не соединяясь в слова. Но она пыталась всего один раз. Она будет пробовать ещё. Она сможет, хотя её сестра в это не верит. Радость думает, что у неё не получится. Но, хотя Радость родилась и жила здесь, она на самом деле не жила здесь. Она сразу была потусторонним существом, сразу ушла. И не заметила, что странные вещи встречаются и в раю.

Где ещё оставить книгу, как не среди других книг. Забота раскрыла сверток. Книга была белая и мятая. Слова на обложке, то есть внешние слова, читались легко. Забота прочла, после чего поставила книгу на полку, к другим. Она называлась:

«Рай будет разрушен»