Сказ о том, как Иван-царевич Кощея одолел

Сорвал Леший с себя кафтан лиственный, накрыл Ивана и дохнул холодом. Оборотился царевич белкой и помчался во весь дух к заветному древу. Глядь: у самых корней птенец лежит, от крику заходится. А на нижней ветке Ворон сидит, глазищами, из-под нависших бровей, зорко поглядывает, клювом железным так и пощёлкивает: того и гляди схватит бедного птенчика! Подхватила белка птенца и помчалась вверх по стволу. В ветвях спряталась, дух перевела, птенца в гнездо положила и дальше полезла – сундук Кощеев искать.

День карабкалась, два, на третий глядит: ноги её не слушаются, хвостик к чему-то прилип. Оглянулась белка: « Батюшки!». Попала она к Мизгирю в сети. Куда не ступи, всюду ловушка. Билась, билась несчастная, только Мизгиря разбудила. Спустился он по серебряной нити, красными глазками поглядывает, мохнатыми лапами белочку в кокон заворачивает. Не дохнуть бедняжке, не охнуть! Ну, думает: « Пропадать приходится!» Вдруг, что такое? Налетела стая птиц-синиц и отбила белочку, унесла на верхние ветви.

– Ты нашего птенчика спасла, а мы тебя освободили. Ступай смело, храбрая белка!

День карабкалась белка по стволу, другой, на третий – попалось ей дупло. Заглянула она внутрь, а оттуда старик Филин вылетел: когтищи – во! Глазищи – уф! Как заухает на белочку, как захлопает тяжёлыми крыльями:

– Что непрошеной явилась? Сброшу тебя сейчас вниз! Али не знаешь куда попала? Уф- Уф- Уф! Ф-ф-ф-р!

Схватил Филин белку когтистой лапой и стращает:

– Коли отгадаешь три загадки– пропущу тебя невредимой. А коли не отгадаешь – тут и смерть свою найдёшь! Уф- Уф- Уф!

Делать нечего, пропищала белка, что согласна.

– Первая загадка такая: «Среди леса ходит дед,

В шубу тёплую одет,

Он в берлоге спит зимой,

Появляется весной.

Любит рыбу, сладкий мёд

Да малину с ветки рвёт!»

– Это я знаю, – отвечает белочка. – Хозяин лесной – медведь это!

– Уф-уф! – загудел недовольный Филин и сильнее сжал когти. – Слушай вторую:

«Сидит птица в темнице,

Сама – белолица,

Три годочка квакала,

По болотам плакала,

А когда царицей стала,

То из глаз она пропала».

– Ой-ё-ёй, да это же Василиса Премудрая! – не стерпела белка.

– А теперь третья, последняя: «Спрятан терем-теремок,

А на нём висит замок.

Заяц с уткой там живут

И яичко стерегут».

– Да это ж Кощеев сундук! – встрепенулась белочка.

Зашипел на неё Филин, затопал, а отпустить пришлось. Побежала белка что есть сил к вершине.

День бежала, два. А на третий глядит – сидит на суку Кика-Горемыка: здоровый детина, собой – образина, рот саженный, сам – блаженный. Сидит, рыдает: золотые слёзки роняет, ножки корявые свесил, буйну голову повесил. Белочка его и спрашивает:

– Что ты так горько плачешь? Чего, милок, убиваешься?

– А как же мне не плакать? – жалуется горемычный. – Заставляет меня Кощей Бессмертный дуб сторожить и при дубе жить. Тридцать лет живу с женой в разлуке, вою и плачу со скуки. Жену мою, Кикимору болотную, да деточек, жабонят ненаглядных, обнять не дозволяет! Вот сижу, никого не пропускаю и тебя не пущу! – сказал так Кика-Горемыка и сунул белочку в свой огромный рот, за щеку. Да давай жевать! Плохо бы пришлось белке, да смекнула она пощекотать злодею горло своим пушистым хвостом. Поперхнулся Кика и проглотил её. Провалилась белка злодею в самый живот, огляделась: темно, смрадно. Однако, делать нечего – надо выбираться. Бежит она по лужам, бежит вдоль заборов, через кости да черепа спотыкается. Вдруг видит слабый свет. « Ага!»,– думает белка,-« Тут и спасение моё, никак это пупок злодейский!» Дождалась она, пока Кика уснул, захрапел на всю лесную округу, и выбралась наружу. Да и давай Бог ноги! К вечеру устала, отдышалась малость, глядит, а она уже на вершине.

– Дедушка Дуб, великан-старинушка, покажи, где сундук Кощеев прячешь? – просит белка.

Зашевелился дуб, заскрипел, ветви могучие раздвинул и увидела белка сундук заветный.

– Давно поджидал я тебя, Иван-царевич, в любом обличье тебя узнаю. Тяжело мне столько лет этот сундук держать. Цепи золотые в ветви вросли. Забирай скорей!

Подбежала белочка к сундуку: и так и эдак, а скинуть-сдвинуть сундук не может.

– Хо-хо-хо, Иван, куда уж тебе, давай-ка я подсоблю! – да как тряхнёт веткой: раз да другой – цепи и порвались, а сундук полетел вниз.

Девять дней и ночей летел, а как упал – на части разбился. А белочка по ветвям вслед бежала, торопилась. Да чуть-чуть не успела! Разлетелся в щепки сундук, а Ворон тут как тут: увидел и полетел Кощею докладывать. Только белка земли коснулась, вмиг добрым молодцем оборотилась. Свистнул Иван коня своего крылатого да поскакал зайца догонять, что из сундука-то выскочил. Как нагнал, лук выхватил, стрелу пустил. Заяц непростой оказался: только лишь стрела его задела, он уткой обернулся. Взметнулась утка к облакам в поднебесье и поминай, как звали!

– Ветер-братик, помоги, сыщи на небе утку с золотым клювом! Она от меня Кощееву смерть унесла! – крикнул царевич.

Завыл, загудел гуляка-ветер, споймал ту утку и Ивану подаёт. Только она его рук коснулась, тут же яйцом обернулась. Не ожидал такого царский сын и выронил его. Покатилось яйцо по тропинке, только Иван его и видел и упало в Синее море. Поскакал Иван к морю, стал он кликать владыку морского:

– Морской царь-государь, выдь-покажись, помоги мне яйцо заветное отыскать. Оно к тебе, в Царство Подводное укатилось!

Забурлило море, вспенились могучие волны, вынырнул молоденький царевич морской, а руках его яйцо так и сияет, так и переливается! Обрадовался Иван, схватил яйцо.

– Ладно, за тобой должок, Иван! – улыбнулся морской царевич и скрылся в глубине.

Хотел было Иван тут же яйцо разбить да иглу разломить, да где там! Яйцо как железное. А Кощей-то вот он, тут, прискакал на вороном коне. Грива у коня смолью отливает, из ноздрей дым валит, копытами землю роет. Схватились Иван-царевич и Кощей Бессмертный. У каждого в руках меч да щит. Бились день, другой, на третий – кони у обоих пали. Сошлись Кощей и Иван врукопашную да так крепко, что земля под ними загудела. Выпало тут у Ивана яйцо из-за пазухи. Вспомнил он про бабкин платочек, накрыл им яйцо и крикнул: «Спаси и оборони!». Яйцо тут же треснуло. Иван недолго собирался: выхватил иглу и разломил пополам! Тут Кощею конец пришёл: превратился он в кучу пепла, а ветер тот пепел по свету развеял – будто и не было вовсе… Вздохнул Иван-царевич: вот и покончено с Кощеем, надобно теперь коня подымать да дальше путь держать. Лёг Иван на землю, прижался щекой и молвит:

– Матушка, сыра земля, помоги, заступница, дай мне мёртвой и живой воды – друга моего, коня крылатого, воскресить!

Зашевелилась под Иваном трава, забил из-под земли ключ. Трава вокруг него вмиг завяла и полегла. Догадался Иван, что это мёртвая вода. Оглянулся молодец, а в стороне другой ключ играет. Цветы вокруг него – красоты несказанной, сам льётся, хрустальным звоном рассыпается. Смекнул царевич, что это живая вода и есть.

– Спасибо, матушка, избавила от беды! – поблагодарил молодец и омыл коня сначала мёртвой водой – три пригоршни: раны у коня заросли, а потом – живой. Вздохнул конь, встрепенулся, будто ото сна очнулся. Позволил ему царевич на лугу попастись, воды ключевой напиться. Да долго отдыхать некогда – надобно за Василисой поспешать.

Летит конь – облака промеж ног пускает. Долетели до дворца Кощеева. Отыскал удалец Василисушку в башне каменной, поломал запоры железные, вывел жену на белый свет. То-то радости у них было! Не наглядятся, не налюбуются друг на дружку. Василиса – чудо, как хороша, только коса серебром отливает. Матушке её, Меланье-Красе, низко поклонился Иван-царевич и так молвил:

– Ты прости меня, тёщенька, Меланья свет Дементьевна, одолел я твоего мужа в честном бою. Не держи на меня зла! Увезу я с собой Василису в своё царство православное. И тебя возьму, коли на то твоя воля будет.

Погостили Иван с Василисушкой сколько пришлось да и в обратный путь отправились. По дороге и к бабе Яге заезжали: платочек и коня возвернуть да «спасибо» сказать. Поглядела на них Яга да порадовалась. Достала она из сундука колечко заветное. Велела Ивану да Василисе на коня сесть и сквозь то кольцо во весь опор проскочить. Так Иван и сделал. А как проскочили, конь под ними подвернулся и упали они в траву. Глядь – нет коня, только корешок на земле лежит. Поглядели они друг на друга и глазам своим не поверили: опять Иван-царевич молод да пригож, а Василиса – ещё краше стала. Распрощались они с Ягой, велела она им друг друга беречь и любить. Воротились Иван-царевич с Василисой Премудрой на родную сторону и жили долго и счастливо.