В шкафу скелет и крылья

– Ты как? Нормально себя чувствуешь?

Евдокия сидела напротив него в пижаме и игривом голубом халатике. Зябко подбирала ноги в смешных тапочках-зайчиках и совершенно не переживала за то, что волосы растрепаны, в глазах прибитая собачья грусть, растрескавшиеся, искусанные губы без помады, а в комнате бардак – как приехала Дуся ночью с четверга на пятницу, как побросала одежду куда попало, так и не собрала. Хорошо, что хоть белье осталось в ванной. Навряд ли б теперь вспомнила прибрать перед мужчиной бюстгальтер.

На вопрос Дуся только пожала плечами. Паршин помолчал немного, вздохнул:

– Выпить – есть? Я сегодня у тебя останусь.

Прозвучи эти слова недели две назад, да даже в среду, Евдокия мигом вспомнила б и о прическе, и о помаде, о малосексуальных тапочках… Запрыгала б, замельтешила, охорашиваясь.

Но тут лишь слабо мотнула головой по направлению кухни и холодильника. Неподалеку, в двух шагах, зеркальный бар с ликерами и коньяком, но Паршин предпочитал схваченную морозом водку.

Вот и пригодилась… Всегда держала.

Олег сходил на кухню, принес себе полстакана водки. Совершенно по-хозяйски достал из бара коньяк и пузатый бокал, наполнил его прилично и втиснул в Дусины пальцы.

– Выпей, – приказал. И неловко, чувствуя неуместность, хмыкнул: – Помнишь?.. Раньше тебе помогало.

Было дело, молча, кивком понуро согласилась прибитая Дуся. При первом знакомстве только солидная для непьющей девчонки порция коньяку позволил расслабиться и не завалить все дело.

Дуся послушно отхлебнула коньяк, закашлялась, как было у них с Паршиным заведено… Олег, как принято, сел рядом и мягко по спине похлопал. Через пару минут, все еще удерживая теплую ладонь на выступающем девичьем позвоночнике, спросил:

– Немного отпустило? – заглянул в глаза. Дуся поймала непривычно смущенный, даже заискивающий взгляд сыщика.

Взмахнула влажными ресницами.

– Олег… ты меня не ругаешь?.. Почему? Я же… я ведь…

– Евдокия, – перебил детектив, – выслушай меня. Ты ничего не знаешь. На кухне Юли, ну, там, где вы сидели… – Паршин отчего-то мямлил, трудно подбирал слова. – В общем, в твоем бокале с шампанским обнаружен яд. – Подбородок молоденькой сыщицы уполз вниз. – Ты ведь не пила шампанское? Не успела даже глотка сделать?

Если б Землероева прежде не приняла на грудь граммов тридцать коньячку, то не исключено – свалилась в обморок.

А так, скинув дружественную руку с плеча, встала на ноги и посмотрела сверху вниз.

– Повтори. Что ты сказал?

– Повторяю: в твоем бокале обнаружен яд.

Евдокия недоуменно застыла над Паршиным.

Как только сыщик переступил порог ее квартиры, Дуся в первую очередь задала вопрос: как Юлия? Олег ответил: в реанимации, отравление, надежды мало. Вечером Евдокия слышала, как отоларинголог общается с реаниматологами в прихожей – кардиограмма не обнаружила неполадок в работе сердца, предварительно врачи склонялись к версии отравления. Несколько ночных часов Евдокия ломала голову над их словами и прекратила только потому, что признала версию ошибочной. Юлию невозможно было отравить, поскольку – НЕКОМУ.

И теперь Паршин заявлял: отравлено было и шампанское, налитое из бутылки, хлопнувшей пробкой в Дусином присутствии.

– И что вы думаете об этом? – Евдокия потрясенно разглядывала макушку сгорбившегося Командира. – Ты и Ханькин?

– Попытка самоубийства и неудачное покушение на тебя. Крохотный шприц со следами яда найден в заднем кармане джинсов Юлии, – не поднимая головы, ответил сыщик.

Евдокии показалось, что в комнату проник морозный ветер. Заполз под штанины пижамы, прокрался выше и выстудил ей душу. Зубы стиснулись от невозможной внутренней стужи. Чтобы проговорить хоть что-то, Евдокия расцепила челюсти с неимоверным усилием, – подбородок прыгал так, что зубы постукивали.

– Паршин, – трудно шевеля языком, прошелестела Дуся, – вы что там, очумели? В даунов решили поиграть? – Голос набирал обороты. – Юлька хотела отравить меня и сама траванулась, да?! Долго с Ханькиным думали?

– Евдокия. Яд обнаружен в грейпфрутовом соке, ты не стала пить коктейль, и яд пришлось добавить в шампанское… Может быть, Юля не ожидала, что ты откажешься от коктейля? Поторопилась выпить свой, а ты даже к шампанскому не притронулась… Так было?

– Да. И что? – Евдокия положила кулак на выгнутое бедро. – Что с того? Юлька открыла шампанское и выжала сок из грейпфрутов на моих глазах!! Я, не отрываясь, смотрела, как она коктейли делает!! Ты чё, в натуре, Паршин, очумел?! Юлька?.. Отравительница?! Убийца?!! – Евдокия всплеснула руками, потом скрестила их на груди, отдышалась и фыркнула: – Да пошел ты, Паршин, к черту.

– С чего это вдруг ты стала в ней так уверена? – неловко хмыкнул Олег. – Раньше ты как раз…

– Да что ты понимаешь?! – не дала договорить Землероева.

У Дусиной мамы есть две приятельницы. Много лет назад они заочно воевали из-за одного мужика, потом познакомились, нашли много общего – вкусы на парней, к примеру, – подобия притянулись, как шаровые молнии к железке. В результате, послав неподеленного мужика на фиг, девчонки задружились крепко, на всю жизнь. Влюбленность в одного на двоих противного кобеля стала темой для застольных шуток.

– Юля не могла меня отравить!! И себя тоже – не могла!!

– Но вас в квартире было только двое, – сумрачно проговорил Олег. – По опросу свидетелей и записям камер слежения было установлено, что в течении суток к вам никто не заходил. Домработница Котовых сунула через порог пакет с грейпфрутами и виноградом, и все. В квартиру Люся не заходила, Юля взяла покупки и дверь захлопнула.

– Вот, – удовлетворенно кивнула Дуся. – Яд мог быть в грейпфрутах. Кроме них и винограда, к нам ничто не проникало.

– Эксперты исследовали каждую виноградину, помойное ведро, – собирая на лоб трагические морщины, покачал головой Олег. – На грейпфрутовых шкурках не обнаружено следов прокола, остатки мякоти – безвредны. – Сыщик выдержал паузу, подождал, пока до хмурой Дуси дойдет первая часть информативной лекции, и продолжил: – Но главное, Евдокия, тот же яд был найден и в твоем бокале шампанского. Пустой шприц со следами отравляющего вещества лежал в кармане Юли.

– Его могли ей подложить, – быстро вставила Землероева. – Народу прибежало – тьма.

– Тьма, – горестно кивнул сыщик. – Но как яд оказался в соке для коктейля? Когда Юля делала коктейли, вас, Евдокия, было только двое.

Паршин сделал непонятный голосовой акцент на последнем слове. И поглядел так тоскливо, что Евдокия начала привередливо обкатывать в повторе все предложение полностью…

Ну а потом до нее – наконец-то! – дошел весь смысл, вся фраза. Евдокия догадалась, почему Олег смотрит на нее тоскливо.

– Паршин… тебе, что… тебе предложили выбрать… кого СДАТЬ? – голос прозвучал так хрипло и тихо, что Дуся даже наклонилась над Командиром и надавила ладонями на грудь, словно пытаясь еще раз, наверняка, выдавить из себя дикие слова: – Тебе предложили выбор – я или Юля?!

Прежде чем ответить с притворной кислой усмешкой: «Не пори чепуху, Дуська», Олег выдержал слишком долгую паузу.

Евдокия отвернулась. Прогулялась до окна. Постояла, глядя, но не видя загорающий под зимним солнцем родимый «фольксваген» на родимой парковке. Собрала в узду нервы и мысли и вернулась в кресло.

Смело положила ногу на ногу (халатик распахнулся и показал кружевные оборочки на пижамных штанишках в мелкий цветочек, но Дуся – ноль внимания, не до того) и усмехнулась:

– Ну, со мной у Ханькина обломится. Да, Олег? Нет смысла, нет мотива, на первом убийстве я вообще отсутствовала… Думаю, Олег, выбирать тебе было легко. Юльку – не отмазать, меня… Чего меня понапрасну таскать? Только время и чернила зря переводить.

Лицо частного сыщика налилось малиновым цветом, глаза вылезли из орбит…

– Ты что несешь, Евдокия?! – нагнетая, прорычал Паршин. – Ты чё несешь?! Совсем нюх потеряла?!!

– Да ладно тебе, Паршин, – притворно беспечно отмахнулась Землероева. – Я что, не знаю, как это делается? Есть вещи, которые обходят молчанием. Но делают так, как будто все оговорено. – Дуся высказалась четко. В глаза смотрела твердо. Сыщик скуксился. – Сдал ты Юльку, Паршин. Не хотел, Ханькин-Павлов тебя не просил, но – сдал.

Никогда еще бывшему капитану Олегу Паршину не было так горько, паршиво, гадко. Даже когда из ментуры выгоняли. Точнее, мягко вытесняли «по собственному». Мол, взрослый человек, Сергеич, должен понимать: не уволишься – на «красную» зону загремишь. Мы – за тебя, мы – понимаем: сорвался человек, расквасил морду и ребра поломал – мерзавцу. Но – жизнь есть жизнь. Мерзавец – сын папаши в высоком крепком кресле.

Тогда напротив капитана сидел подполковник Свиткин, в глазах у подпола сидела зеркально отраженная тоска и злость на обстоятельства. Понимание сидело. И обещание: все перемелется, вернешься, я назад возьму.

Сегодня глаза девчонки не работали зеркально. Паршин видел там себя уродливо, карикатурно, как в парке развлечений в комнате кривых зеркал: сидит здоровый мужик да только пальцы в кулаках ломает.