Любовь и полный пансион

Так я и сказала доктору, все же набравшись смелости к нему обратиться. При этом моментально убрала нотки неуверенности из своего голоса, постаравшись, чтобы моя речь не была столь же бессвязной, как мои мысли.

– Единственное, в чем вы можете сейчас нам помочь, юная леди, – заявил тот – Густав Легран, вот как его звали! – когда все-таки удостоил меня пронзительного взгляда через пенсне, – это сию же секунду достроить к госпиталю еще одно крыло. Потому что вот-вот начнется дождь, – он поднял глаза к черному небу, на котором не было видно звезд – их как-то слишком быстро затянуло облаками, – и больным это вряд ли пойдет на пользу. – Затем покачал седой головой: – Монрей никогда еще такого не видел – чтобы так много пострадавших за один раз! Признаюсь, я тоже такого не видел, хотя прожил на свете добрых шестьдесят лет.

Его голос прозвучал устало.

– Нет же, – отозвалась я, – еще одно крыло достроить выше моих сил, зато у меня есть дом, и он совсем рядом. Вот, его даже отсюда видно! Он всего лишь в нескольких минутах ходьбы от госпиталя, а на подводе так еще быстрее. Если вы все время прожили в Монрее, вы должны его знать. Это «Охотничий Уголок»…

– Дом Вестона? – заинтересовался доктор.

– Да, и я его новая владелица. Дом продали мне, – сказала ему, решив не забивать голову доктору еще и своими проблемами. – Мы могли бы… Быть может, мы можем забрать к себе часть пострадавших, которым уже оказали первую помощь? Ну, чтобы они не мокли под дождем. – Потому что он как раз начался, этот самый дождь. С неба срывалась изморось, добавляя новых проблем к уже существующим. – Поди пойми, когда еще построят эти палатки!

Их уже строили, молотки стучали зло и яростно, но до завершения еще было очень и очень далеко.

Доктор уставился на меня внимательным взглядом, а затем дал свое согласие.

Довольно скоро мы обо всем договорились – в этом немалую помощь оказала Лилли. И все потому, что доктора были загружены так, что им и не оторваться, поэтому перевозку раненых в «Охотничий Уголок» организовывали монахини, с которыми она быстро нашла общий язык.

– Скольких мы можем взять, Робин? – спрашивала у меня Лилли, бегая между подводами от меня к сестрам, а я никак не могла взять в толк, которая из них самая главная. Они были для меня на одно лицо – виной тому бесформенные монашеские одеяния и странные головные уборы, надвинутые на лбы и скрывавшие волосы. – Потому что они могут отдать нам многих… Но многих нам не отдадут, так как большая часть здесь из высших кругов, поэтому в дом Вестона хотят отправить именно их. Чтобы потом не было скандалов, потому что у нас… Вернее, у тебя куда уютнее, чем в коридорах госпиталя.

– Или же на траве, – кивнула я. Затем добавила: – Вот что, передай старшей сестре или с кем ты договариваешься, что мы возьмем к себе всех, кому не нашлось места, а не только богатых и с титулами. У нас есть целых десять спален, но в доме можно разместить и больше народа. Мы с тобой и Наной вполне можем устроиться на первом этаже или даже во флигеле. Кстати, о флигеле… Помнишь, Мона говорила, что там много свободных мест? Так что мы с радостью примем столько пациентов, сколько нужно.

– Хорошо! – кивнула Лилли. – Да, я так и скажу сестре Флоренс. – Затем почему-то кинулась ко мне и обняла. – Боги не забудут твоей доброты, Робин!

На это я пожала плечами, после чего спешно отправила Патрика, а затем и сама побежала в «Охотничий Уголок», чтобы предупредить Мону и Нану о том, что у нас будут гости прямиком из лазарета под открытым небом.

И еще, что я понятия не имею, сколько нам привезут этих самых гостей.

Затем снова побежала к госпиталю, чтобы помочь организовать отъезд. И уже очень скоро к крыльцу моего нового дома одна за другой прибыло несколько подвод. На них лежали больные, с которыми только что закончили маги и доктора, и теперь им требовался покой и уход.

По крайней мере, на эту ночь. А дальше уже будет видно.

К этому времени железные ворота «Охотничьего Уголка» были распахнуты, фонари от ограды до крыльца зажжены, а старый Чарльз встречал всех у распахнутых дверей дома, почему-то одетый в парадную ливрею. Лицо у него было спокойным, даже торжественным, и я, глядя на него, тоже постепенно успокоилась.

Мы все делам правильно, сказала я самой себе.

Все мы.

И Мона с Наной, и даже Патрик с Юной – его сестру мы так и не уговорили лечь спать, хотя казалось, что девочка едва держалась на ногах. И Лилли – как же без нее?!

Признаюсь, я испытала истинную гордость за этих людей. За Лилли, спокойно и с достоинством общавшуюся со старшей сестрой, выспрашивая у нее имена пациентов, а потом помогая их размещать и устраивать поудобнее на подводах.

Правда, носили не мы – нашлись крепкие мужчины из госпиталя и близлежащих домов.

За Патрика и Юну, которые стелили кровати наравне со взрослыми; за Мону и Нану, без чьей расторопной помощи девять комнат не стали бы похожими на гостиничные номера за столь короткое время, – и мне лишь оставалось руководить процессом, показывая, куда нести и укладывать пациентов.

Не прошло и часа, как все комнаты на втором этаже были заняты, и у нас оказался полный дом нежданных гостей.

На этом оказалось все – тот самый усталый пожилой доктор лично поблагодарил меня за помощь, пожав руку. Его ладонь была сухой и крепкой, после чего Густав Легран поправил пенсне, повернулся и отправился по своим делам.

Вот и я тоже пошла.

Вернулась в «Охотничий Уголок», двери которого уже закрывал старый Чарльз, после чего занялась нашими гостями.

Уже знала их по именам, которые решила написать на бумажке, прикрепив к дверям вместе с выведенными от руки цифрами. Подумала, что так будет проще для трех сестер из Ордена Святой Виргилии, оставшихся ночевать в «Охотничьем Уголке», чтобы ухаживать за больными, и докторов, пообещавших навестить пациентов следующим утром.

В комнату номер два – потому что первая так и осталась за нами с Наной и Лилли – поместили пожилую даму с сыном. Она была без сознания, только что после проведенной операции, погруженная в магический сон.

Зато ее сын – лет ему было тридцать-тридцать пять – с наложенной на ногу шиной, перебинтованной головой и сочившейся кровью из-под повязки на шее – мне сказали, что он выжил лишь чудом, – уже ковылял сам.

Сам поднялся на второй этаж и напрочь отказался покидать свою мать. Так и заявил сестре Лючии, на что получил ее благословение и два молитвослова. Я собиралась отдать ему первую комнату, но вместо этого их с матерью поместили во второй, и он устроился в гостиной, расположившись на софе.

Звали их лорд и леди Корвин и Филия Диксоны.

В третьей комнате тоже в магическом сне пребывал светловолосый молодой мужчина с волевым лицом. Он серьезно пострадал, и, когда сестра Лючия назвала его имя, то добавила, что очень скоро он сам его назовет.

Но уже не людям, а на Высшем Суде Богов.

На это я упрямо качнула головой, нарисовав на листе бумаги цифру «3» и подписав, что в этой комнате лежит Рекс Миллиган.

Дела нашего четвертого гостя из четвертого номера по сравнению с остальными оказались довольно хороши. По крайней мере, до двери он тоже доковылял сам, хотя на его руки и лоб были наложены повязки, от которых фонило целительской магией – я уже знала, что именно так лечили ожоги.

Зато у пациента оказалось собственное мнение насчет необходимого ему лечения. Он потребовал тотчас же принести бутылку виски, заявив, что это, несомненно, ускорит выздоровление.

Но я покачала головой, возразив, что лечения крепким алкоголем ему не прописано, а вместо этого ему требуются полный покой и сон. Затем прикрепила к дверям комнаты бумагу с номером 4 и подписала: Перси Страут, который… все так же упорно продолжал требовать у меня виски, заявляя, что завтра же напишет жалобу в городской совет на наш госпиталь, обвинив в бесчеловечном обращении с больными.

Не успела я объяснить господину Страуту, что он не в госпитале, как снова подоспела сестра Лючия. Я уже научилась различать трех монахинь, оставшихся в доме, – она была крупной, выше меня на полголовы и шире почти в два раза, с пробивающимися черными усиками над верхней губой.

Так вот, сестра Лючия уверенно завила, что Перси Страуту помогут молитвы и обезболивающая настойка. После чего выдала молитвослов и настойку, заявив, чтобы тот немедленно отправлялся в кровать, иначе она уложит его сама.

В устах сестры Лючии это прозвучало как угроза, и господин Страут покорно поковылял в спальню.

Мы же отправились дальше, к комнатам 5 и 6, где лежали товарищи Перси Страута – Ангус Эванс и Харри Кирк. Я уже знала, что три биржевых дельца решили отметить выгодное дельце, поэтому отправились на выходные в Монрей.

Но вместо веселого праздника в дорогом приморском отеле они очутились в моем доме. Перебинтованные, под воздействием лечебных заклинаний, а двое все еще были погружены в магический сон.

Пусть они крепко спали под действием магии, но сестра Лючия уверенно положила на прикроватный столик каждого по молитвослову, заявив, что им не помешает и что это верный путь к исцелению. А даже если исцеления не наступит, то уж тем более не помешает!..

Так и сказала.

В седьмой комнате лежала худенькая светловолосая девушка, тоже после серьезных лечебных манипуляций и тоже погруженная в магический сон. Звали ее Эстер Миллс, и со слов сестры Лючии выходило, что после взрыва Эстер кинулась спасать тех, кто был в беде.

Потому что она – магичка, только вот огонь все равно оказался сильнее ее. Эстер серьезно пострадала и теперь застыла на грани жизни и смерти.

Да, ее нужно было оставить в госпитале под круглосуточным наблюдением магов и лекарей, но так как Эстер привезли в госпиталь одной из последних, то все места давно уже закончились, и даже в коридоре для нее не нашлось.

Впрочем, если Эстер Миллс доживет до утра, то сестра Лючия собиралась похлопотать, чтобы магичку обязательно перевели в госпиталь.

– Ее жизнь в руках Богов, – произнесла монахиня таким голосом, что я поняла: особой надежды на выздоровление у девушки нет. И даже молитвослов на прикроватной тумбочке сестра Лючия оставлять не стала, что говорило само за себя.