Ты понимешь Клара
словно божья кара.
На меня так давит небосвод.
И теперь не знаю
в жизни что признаю
и какой глотать мне кислород.
Вот порой иду
как больной в бреду.
Ощущаю просто мысли жар.
Словно бы еду
жру свою беду
Это очень сложный жанр.
Скоро ли конец
а я ведь отец.
Ты права ему нужна опека.
Что же я беглец
и видать подлец
Что кусок от плоти человека.
Пролетят года
жизнь моя вода.
Что по каплям вниз падает с крыши.
только иногда
вижу города.
Или Клара ты меня не слышишь.
Что же мне теперь
глянь как загнан зверь.
* * *
Спрятал чувства в карман
нет душевного покоя.
А кругом один обман
лаской грязного прибоя.
Как слепой юнец
бьюсь о стены гладкие.
Подглядел бы творец
души наши галкие.
Кто плетёт эту сеть
дышет век презреньем.
Машет алчную плеть
всем на обозрение.
И возносится крылатый
силу слова ощутив
неужели непонятный
вам доносится мотив.
* * *
Люди все бумажные
и кажутся в заплатах.
А глаза какие влажные
так и хочеться заплакать.
Почему то нужен плачь
или слёзы крупным планом.
Ты смятение припрячь
и взлети аэропланом.
Ощути своё в полёте
и скажи довольно грёз.
А в бумажном переплёте
капли капли горьких слёз.
* * *
Изнемогая от усталости
сошёл я с тропы.
Уж позади осталися
проклятия толпы.
Под сенью кипариса
заманчивый тенёк.
И веришь мне Лариса
присел я на пенёк.
Вокруг такая прелесть
что за душу берёт.
А мне житьё приелось
и мочи нет вперёд.
Внизу огромной чашей
сверкает моря даль.
И всё же в жизни нашей
главенствует печаль.
И взгляд свой по неволе
отводишь на тропу.
Веками плещет море
а мне идти. Пойду.
* * *
Тысяча и одна ночь
и я невольницы герой.
Заключена богини дочь
за той крутой горой.