Между двух миров
Эти же новые ружья готовили только пока для дворцовой гвардии и моряков, для которых лишние искры на кораблях – совершенно лишними могут стать.
Митька, а это был именно он, натянул поводья и прокричал издалека:
– Государь, Перт Алексеевич, князь, Алексей Михайлович, послал за тобой. Говорит, что всё получилось у него и он отдать тебе бумаги хочет лично в руки!
Я на мгновение прикрыл глаза. Да! Молодец Черкасский, я в нём всё-таки не ошибся, поручая ещё перед моим отъездом в Европу заняться этим весьма непростым делом.
– Возвращаемся, – скомандовал я и повернул Цезаря в сторону Москвы.
В небе всё ещё парил воздушный шар, сегодня время его нахождения в воздухе заметно увеличилось по сравнению даже со вчерашним. Невольно взглянув в ту сторону, я вспомнил, как вообще получилось его в небо с офицером воздухоплавателем запустить.
Эйлер выпросил для себя аудиенцию через неделю после памятного разноса в лаборатории. Войдя в мой кабинет, он несколько мгновений стоял возле стола, не решаясь присесть, а затем, вздохнул и, сев, обратился ко мне по-немецки.
– Я знаю, ваше императорское величество, что вы не любите, когда в вашем присутствии объясняются на языке, отличном от того, который является для вас родным, но, я прошу меня простить, так мне будет легче донести свою мысль.
– Говорите, господин Эйлер, если у вас есть что мне сказать, то я, так уж и быть, потерплю некоторые неудобства.
– Ваше императорское величество, то, что вы требуете от меня – это невозможно по определению, – он снова вздохнул. Ошибаешься, возможно, но, конечно же, не сейчас. Не до того, как запустится полноценный паровой двигатель. Я не перебивал его, и Леонард продолжил. – Я работаю вместе с Брюсом над творением вашего уникального деда, передача сообщений на расстоянии и уже имеем некоторые сдвиги, но до полноценного успеха ещё, конечно, далеко. Я долго думал и пришёл к выводу, что с моими шарами вполне могу на время заменить то устройство, которое чудесным образом улучшит нашу жизнь, как только мы придумаем, как довести её до ума.
– И как же вы предлагаете решить эту проблему? – я смотрел на него с любопытством.
– Я выяснил опытным путём, что подъём в воздух не вредит жизни живых существ, правда, человек ещё не поднимался на моём шаре в воздух, но свинья, которая была последним пассажиром, спустилась на землю в полном здравии, лишь слегка испуганная. Полагаю, что мы сможем прекрасно поднимать в корзине человека, который к тому же будет способен поддерживать огонь в горелке, чтобы тёплый воздух в шаре не остывал.
– Это всё замечательно, но никак не помогает мне понять, каким именно образом человек в воздухе способен заменить изобретение деда?
– Я сейчас всё объясню, ваше императорское величество, – Эйлер всплеснул руками. – Тот шифр, который предложил использовать ваш дед, Пётр Великий, я смогу перевести в световые сигналы. Представьте, если поднять шары в воздух на определённом расстоянии друг от друга, и поместить в них человека, то они смогут передать очень быстро любое сообщение по цепочке. Я понимаю, что так не охватишь большое расстояние, но начинать нужно с меньшего. – Я задумчиво смотрел на него. Неплохо придумано. Мне просто жизненно необходима информация, и я готов вкладывать в её получение очень большие деньги.
– Ну, хорошо, господин Эйлер, я выделю определённое финансирование и создам специальный полк, состоящий из младших офицеров, потому что человек в корзине должен читать и писать элементарно быть обучен. Посмотрим, что у вас получится. Но мою первую задачу всё же не теряйте и пытайтесь её решить, дабы время вам будет позволять.
– Поберегись! – вопль откуда-то сбоку заставил меня пришпорить Цезаря, чтобы проскочить опасный участок, где вовсю шло строительство. Москва была перекопана, но кое-где уже можно было оценить тот результат, который я пытался получить.
– Фонари нужны, – пробормотал я. – Как только основные строительные работы закончатся, начнём ставить освещение сначала на центральные улицы.
– И что будем в фонарях жечь? – деловито поинтересовался Репнин.
– Не знаю пока, надо думать. Не масло – это точно.
Лефортово уже было оснащено почти нормальной канализацией, и даже сливным бочком в моём личном царском унитазе. Вообще, конструкция его была примитивной, главное – это подача воды. И для этой цели в стратегических точках города строились водонапорные башни.
Вода пока подводилась из Москвы-реки и текла по деревянным трубам, но теперь предусматривалось быстрое добавление очередного элемента, при появлении в нём нужды.
Вот здесь я приложил руки на все двести процентов. Почти все чертежи были сделаны мною, с учётом местных реалий. Всё чаще и чаще я слышал про «дедову кровь», которая так внезапно во мне проявилась. Пётр первый тоже постоянно что-то чертил и строгал, так что я никого не удивил проснувшимися талантами.
Собственно, кое-какой водопровод в Москве уже лет сто как был, но я очень сильно его расширил и слегка усложнил. Опять же связав с канализацией, которую делали пока что на манер Римской «Большой клоаки». Не то, к чему я стремился, но на первое время сойдёт. Эйлер прав, нужно начинать с малого.
Князь Черкасский ждал меня в моём кабинете. Он был на редкость возбуждён и ходил из угла в угол, размахивая руками с зажатыми в них бумагами. Когда я стремительно вошёл в кабинет, он подбежал ко мне и практически силой вложил бумаги в мои руки.
– Получилось, государь, Пётр Алексеевич, у нас всё получилось! – и он снова забегал по кабинету. – Я даже не думал, что удастся немцев уговорить, о, сколько же крови мне немчура попортила! – и он погрозил кулаком невидимому мне собеседнику. – Теперь нужно все станции укрупнить, разъезды организовать опять же. – Я не мешал ему выражать эмоции.
Развернув бумаги, углубился в чтение. Когда дошёл до итоговой суммы за сделку, то поморщился. Ничего не могу с собой поделать, но не люблю много тратить на любые проекты.
Вот понимаю же их ценность, но пока не посчитаю приобретаемую выгоду, хрен кто у меня хоть копейку получит. Даже Миних притих, потому что, когда мне в последний раз намекнули на его заявку о своих гонорарах, я уже без намёков спросил, а не пора ли ревизию финансовых затрат на строительство Ладожских каналов провести?
Так что всё, что касалось денег, вызывало у меня предынфарктное состояние и ощущение, что казна пуста, и я голодранец.
Дочитав бумаги до конца, я аккуратно их свернул и протянул Митьке, чтобы тот их оформил и поместил в рабочий архив. После этого сел за стол и ещё пару минут наблюдал за бегающим Черкасским.
– Алексей Михайлович, да присядь ты уже, не мечись, а то уже голова от твоей беготни кружиться начала. – Дождавшись, когда он сядет в кресло напротив, я потёр подбородок, и произнёс. – Нужно изначально создать Первое государственное почтовое управление. И уж не обессудь, а на тебе оно пока повиснет, так как ты с ним мне помог знатно, но тебе его и тащить покуда.
– Ну что же, видимо, это крест мой, – он вздохнул, но расстроенным не выглядел. И правильно, канцлеров во всей истории до хрена было и будет ещё, а вот создатель Российской почты – это уже историческая величина. И отдельная марка ему точно будет обеспечена. Князь Черкасский очень богат. Но некоторым слухам – он даже богаче меня. И теперь всё, о чём он думает – это какую память оставит после себя. Понимаю, называется такой порок тщеславием, но я буду его тщательно поощрять, лелеять и беречь, потому что Черкасский единственный из всего дворянства, кто точно не замарает себя взяткой. Просто потому, что ему это не нужно. Так что почту он организует в лучшем виде.
– Вот и славно, а теперь можешь бежать дальше, Алексей Михайлович, да думать на бегу, что именно необходимо сделать, да и смету составить честную, – он словно ждал от меня этого разрешения удалиться. Вскочив и лишь кивнув на прощанье, князь выскочил из кабинета. Работы ему предстоит много, так что, пущай бежит.
Неслышной тенью в кабинет проскользнул Митька.
– Ушакова зови, – я откинулся на спинку кресла. – Скажи, что Черкасскому удалось полностью выкупить поту из лап немцев. Пущай сюда выдвигается и Гольбаха с собой захватит. Будем думать, как «чёрные кабинеты» при почте лучше организовать. И, Митя, кофе мне принеси, а то, что-то уже башка не соображает ничего.
– Загонишь ты себя, государь, Пётр Алексеевич, – нахмурившись, сообщил мне Митька. Я же только покачал головой.
– На том свете отоспимся. Ты пойми, не могу я пока остановиться, чувство у меня, вот здесь, – я положил руку на грудь как раз напротив того места, где билось сердце, – что времени у нас осталось очень мало. Что-то должно произойти, и мы должны быть готовы. Мы, именно мы, Митя, должны вершить историю, а не то… – я замолчал, уставясь в одну точку.
– А не то… – Митька подтолкнул меня к продолжению.
– А не то, история нас похоронит, – мы оба замолчали, и лишь спустя минуту я проворчал. – Ну и долго мне ждать, пока ты начнёшь мои повеления выполнять? – Митька моргнул, словно выйдя из транса, и быстро направился к двери. Когда он уже взялся за ручку, я его остановил. – И, Митя, вели отряд готовить. Надобно мне уже Петербург навестить, в частности, Адмиралтейство.
Глава 5
– Ваше императорское величество, – я повернул голову и кивнул Фридриху, который направил свою лошадь ко мне, и теперь ехал рядом, игнорируя злобно косящегося на него Цезаря, который мало кого терпел в непосредственной близости от своей персоны. – Я по вашему поручению совместно с графом Минихом объезжал некоторые воинские части, во время проверки их боеготовности, и готов поделиться своими наблюдениями.
– Если я вас понял правильно, после нашего выезда из Австрии от Евгения Савойского, вам неинтересна война, воинская служба и всё, что с ними связано.
– Мне неинтересен и вызывает отвращение тот образ жизни, что навязывал мне мой отец, но это не значит, что я испытываю отвращение ко всему воинскому. Более того, мне интересен сам принцип создания боеспособной армии, а также планирование различных кампаний. Кроме морских, – добавил он после секундной задержки. – Да, определённо, морские бои меня ничуть не вдохновляют.
– Думаю, куда важнее то, что вас вдохновляют победы сухопутные, – я улыбнулся. – Так что же вы хотите мне предложить для улучшения существующей армии Российской империи?
– Вы говорите таким тоном, словно не доверяете моему суждению, ваше императорское величество, – Фридрих вздохнул. Разговаривали мы на немецком, так как русский язык прусского принца оставлял желать лучшего.
– Дело не в доверии, – я покачал головой и придержал Цезаря, попуская вперёд Петьку, которого знаком подозвал к себе Трубецкой, чтобы что-то обсудить. – Дело в том, что прусские методы могут не подойти российской армии. Что бы кто ни говорил, но люди мы всё-таки разные.
Сзади скрипнули рессоры кареты. Миних чихал сегодня всё утро, и я его от греха подальше усадил в карету, чтобы ещё больше не просквозило на ветру. Чем ближе мы подъезжали к Петербургу, тем чаще портилась погода. Туманы сменялись мелким, противным дождём, а небо практически постоянно было затянуто тяжёлыми серыми тучами.
– О, если всё дело в этом, то я, конечно же, учёл подобный момент, – моментально ответил Фридрих. – И, уверяю вас, ваше императорское величество, мои предложения не будут касаться самой сути людей, которым мы доверяем наши жизни.
– Так поделитесь вашими наблюдениями, – я невольно нахмурился, потому что в колоне началось какое-то не слишком здоровое шевеление.
Михайлов отдавал резкие команды, и шло перестроение, вследствие которого я с принцем оказались чуть ли не прижатыми к карете, а вокруг нас образовалось плотное кольцо гвардейцев.
От самой кареты меня теперь отделяли трое охранников. С боков и спереди и того больше. Что происходит? Но Михайлов не выглядел слишком напряжённым, словно просто перестраховался, сделав перестановку.
Ладно, подождём. Если не спешит с докладом, то, скорее всего, действительно всего лишь перестраховка.
– Я увидел, что ваши полки расквартированы у местных жителей, в тех поселениях, куда они прикомандированы. Особенно подобное касается офицеров. Это крайне неправильно, поведение господ офицеров оставляет желать лучшего, и подобное вызывает недовольство местных жителей, что, в свою очередь, вызывает напряжённость в целом.
– И что вы предлагаете? – я посмотрел на Фридриха уже более внимательно, потому что сам думал о некоторых вещах, просто руки пока не доходили, а тот же Миних не мог разорваться для выполнения сразу четырёх-пяти поручений, что я на него навесил.
– Казармы, разумеется. Особую отгороженную территорию, где будет располагаться полк, прикреплённый к данному району. С конюшнями, стрельбищем, плацом и всем тем, что необходимо для обучения солдат и повышение их боевого духа. С арсеналом внутри этой территории, а не где-нибудь рядом с двором губернатора. И небольшие, но уютные квартиры для офицеров, чтобы они постоянно находились с вверенными им солдатами.
– То, что вы предлагаете, уже есть у нас для отдельных полков, – сказал я осторожно.
– Для отдельных! В том-то всё дело. Семёновцы на привилегированном положение, и немалую роль играет то, что у них есть собственные помещения, выделенные им особым повелением. А это нужно сделать для всех, ваше императорское величество.
– Добавьте туда склад с одеждой, несколько бань и избу для военного медикуса, – задумчиво произнёс я, глядя на Фридриха. – Скажите, ваше высочество, а вы можете этим заняться. Нет, не дома строить, разумеется, а проекты составить и проектную смету набросать? Да ещё с Бидлоо поговорить, чтобы на базе медицинской школы выделил отдельный курс для подготовки именно военных медикусов.
– А разве вы сами не можете ему приказать это сделать, ваше императорское величество? – удивление читалось на лице Фридриха большими буквами.
– Могу, но Бидлоо и так меня ненавидит, зачем нагнетать? – я усмехнулся. – Хорошо, а как быть с теми офицерами, которые категорически не захотят селиться на территории расположения полков?
– Они офицеры, – Фридрих поджал губы. – Как они могут категорически отказываться выполнять то, что прикажет им их государь?
– Разность мышления, я об этом вам говорил, – я повёл плечами и оглянулся. По спине побежали мурашки, словно из кустов кто-то за нами следит. Не за мной конкретно, а за отрядом в целом.
– В таком случае, – Фридрих задумался, но было видно, что он не одобряет даже идеи, что такое в принципе возможно. – Они получают за службу деньги и вольны распоряжаться ими так, как будет угодно. Если им угодно не жить рядом со своими солдатами, а проводить вечера в других местах, то пускай сами ищут и снимают себе жильё и сами его оплачивают. Единственное требование – это должно быть близко от казарм, чтобы в случае тревоги успеть выбраться из объятий любовницы и прибыть в расположение как можно быстрее.
– Разумно, – я кивнул. – Что ещё?
– Табель о рангах… Тот раздел, что касается армии, он очень громоздкий, многие промежуточные звания легко можно упразднить, и тогда исчезнет дефицит младшего офицерского состава, которого просто катастрофическая нехватка.
– Я думал об этом и даже набросал, как я это вижу, как прибудем на место, я вам покажу, и потом обсудим, имеет ли моя задумка право на существование.
– И пока последнее, ваше императорское величество, – Фридрих замялся, а затем выпалил. – Срок службы солдат ничем не ограничен, а это лишает его надежды на будущее, за которое следует сражаться.
– Продолжайте, – я перестал нервно озираться по сторонам и устремил на Фридриха внимательный взгляд.
– Контракт. Срок службы должен быть ограничен контрактом. Скажем, двадцать лет. После этого солдат может уйти на пенсион. Если он закрепощён, то с вольной, и… у вас очень много земли, ваше императорское величество, которая просто не заселена. В качестве поощрения можно выделять надел, ну, не знаю, в Сибири. А ещё лучше выдавать вместе с землёй пенсион тем солдатам, которые соберутся и поедут туда все вместе. Деньги, инструменты на первое время. Может это не слишком удачный пример, но Франция присылает целые корабли с невестами для своих колонистов, которые сейчас осваиваются в Америках… – сказав это, он покраснел.
– То есть, вы предлагаете, мне собрать всех гулящих девок и наградить ими моих славных воинов? – я прикусил губу, чтобы не засмеяться, видя на лице Фридриха смятение.
– Нет, конечно, нет. Они достойны лучшего. Сироты. Есть же сироты, которые даже собственным родичам не нужны.
– Вы ещё скажите, что для этих сирот можно основать школу, где их научат читать, писать, а также держать дом, полоть огород, собирать лекарственные травы? Ну и смотрины делать – ассамблею, или бал, где солдаты и выберут себе спутниц, которых увезут потом в Сибирь?
– Ну-у-у, вы уже обдумывали этот вопрос, ваше императорское величество?
– О, господи, – я протёр лицо. – Фридрих, с первой частью этого предложения я согласен. Тем более что посёлок, состоящий из ветеранов, которым можно оставить их оружие после выслуги этих двадцати лет, уже сам по себе едва ли не боевой единицей является. И идея просто замечательная, и я это серьёзно говорю. И, скорее всего, сделаю всё, чтобы она сработала. Юдину поручение дам, главное – проследить, чтобы не перестарался, – последнюю фразу я пробормотал себе под нос. – Но вот с невестами – это, по-моему, уже перебор. Хотя, чем чёрт не шутит. Я запомню, уверяю вас. – Я ободряюще улыбнулся. Фридрих, до которого при моём дворе никому не было дела, подумаешь, ещё один немец, расправил плечи.
Он вообще начал преображаться. Уже не выглядел таким загруженным и растерянным, как раньше. Его кормили, поили, одевали, таскали на ассамблеи, и ничего не требовали взамен. Вот он и решил проявить разумную инициативу, чтобы как-то меня отблагодарить. Впрочем, я не против.
– Ваше императорское величество, можно поинтересоваться? – спросил он, через некоторое время, которое мы ехали молча, обдумывая каждый свои мысли.
– Интересуйтесь, – я снова посмотрел на него.
– Что за странные трубки устанавливают на полях, мимо которых мы проезжали?
– Системы орошения, – ответил я рассеянно. Вновь появилось ощущение напряжения, которым был буквально пропитан воздух. – Я немного поспорил с учёными мужами, что они не смогут создать паровой движитель, а если и смогут, то не найдут ему применения. Перед самым нашим отъездом мне представили модель орошения полей. Те трубки, которые вы видели, просверлены дыры, и все они соединены в одну цепь. На краях полей будут вырыты колодцы, и в данном случае их глубина неважна. Насос, работающий за счёт пара, будет поднимать воду вверх и перекачивать в трубки. И, вуаля, нам не слишком страшна засуха. А следующая машина уже более продуманная и большая поедет на Демидовские шахты. Если эксперимент удастся, то я вынужден буду кое-что для них сделать.
– Вы не выглядите недовольным, – хмыкнул Фридрих.
– А почему я должен быть недоволен? Эти механизмы решат много наших проблем, если успешно заработают, – гвардейцы, ехавшие вокруг нас, расступились, пропуская Шереметьева. – Ну и зачем тебя Илья Юрьевич подзывал? – спросил я у друга, не отпуская тем не менее Фридриха, который хмурился, следя за моими словами, старательно переводя про себя русскую речь.
– Курьер догнал, сообщение доставил, что зеркала доставлены, та хреновина, что ты нарисовал собрана, и на шар погружена. Сейчас Эйлер с Головкиным отрабатывают эксперимент, пытаются понять, как лучше. А у меня вопрос. Почему ты, государь, Пётр Алексеевич, отклонил просьбу Эйлера рассмотреть постройку башен, чтобы установить эту хреновину зеркальную?
– Потому что я не буду тратить деньги на то, что уже через пару лет, когда у нас всё будет готово к прокладке проводов и установки проводного телеграфа, будут не востребованы. Шары с сигналами – это временная мера, кою затем можно будет на корабли перенести. Пущай пока так общаются, пока что-то взамен не придумается. А для кораблей в люльку вперёдсмотрящего можно и хреновину энту засунуть. Он высоко сидит, как раз высоты хватит.
– Всё равно не понимаю, – Шереметьев провёл рукой по затылку и обернулся. Видимо, не только меня что-то тревожит.
– Я читал труды Гука и Амонтона, – вздохнув, я принялся объяснять. – Вот как тебя шифры различные увлекли, да международные отношения, так меня увлекает материя, понимаешь? Я прекрасно знал, что можно сделать вот так, к тому же не я это придумал. Но создавать сейчас подобные оптические башни – не целесообразно. Шары можно потом по-другому использовать, а башни мы куда денем? Опять вломим кучу денег, чтобы демонтировать? Ты вообще в курсе, что денежки на деревьях не растут.
– В курсе, – Петька поджал губы, а Фридрих, которому удалось-таки перевести, хмыкнул, с трудом сдерживаясь, чтобы не заржать.
Дальнейшее я помню урывками. Отчётливо запомнилось лишь начало. Мы въехали в какой-то чахлый лесок, но, когда миновали его почти наполовину, колона почему-то начала останавливаться. Я невольно нахмурился, пытаясь определить причину остановки.
В этот момент придорожные кусты раздвинулись и нам наперерез бросились какие-то мужики, одетые в тряпье. Вот только морды у них бритые были, и этот диссонанс резанул и не дал сориентироваться.
Нападение произошло с центра колоны. Окружавшие нас гвардейцы тут же открыли огонь, не разбираясь, что это за морды такие, а с головы колоны уже разворачивали лошадей Михайлов, Трубецкой и остальные всадники, чтобы броситься нам на помощь. Совсем близко раздался выстрел, я резко обернулся, и увидел дымящийся пистоль в руке у Фридриха, после этого он, как и мы с Петькой, схватился за шпаги.
Вокруг звенела столкнувшаяся сталь, но смысл этой нелепой атаки дошёл до нас слишком поздно. Пока одни с яростью берсеркеров, пережравших мухоморы, бросались на конвой, один проскользнул незаметно к карете.
Сильный грохот ворвался в уши, в голову, отразился от костей черепа где-то внутри, и наступила тишина. Тишина была такая странная, звенящая, я даже не сразу понял, что это не тишина звенит, а звон этот рождается в моей голове и в повреждённом ухе.
Почему-то мне казалось, что взрыв должен был быть громче. И лишь спустя секунду я понял, что получил контузию и слегка оглох на одно ухо. Боли не было, просто всё плыло перед глазами, а по щеке текло что-то горячее. Протянув руку, я дотронулся до этих потёков и поднёс пальцы к глазам, они все были перепачканы кровью.
Я находился от эпицентра, который находился почти в карете, довольно далеко, да ещё и с другой стороны. Всё для меня замедлилось, взрывная волна, налетевшая на нас и сбившая с ног лошадей, действовала, как в замедленной съёмке.
Я и сам, словно сквозь кисель пробирался, когда пытался вытащить ноги из стремян и соскочить с заваливавшегося набок Цезаря. Ноги вытащить мне удалось, а вот соскочить не успел. Но и то хлеб, потому что, останься я в седле, вскочивший на ноги, перепуганный конь просто потащил бы меня за собой по земле, как вон того гвардейца, всё тело которого напоминает решето от пробившей его картечи, вырвавшейся из взорванной бомбы.
Глядя вслед убегающему Цезарю, я не мог не думать с облегчением, что конь, кажется, не пострадал. В ушах усиливался звон, сквозь который пробивались лишь обрывки чьих-то криков.
– … сударь! … лексеевич! … жив? – перевернувшись на живот, я поднялся на колени, проклиная жутко неудобный наряд, который был на мне надет.
– Тише, тише, я здесь, – свой голос звучал для меня на порядок громче. Мой взгляд метался по земле, ища Петьку и Фридриха. Вот два убитых гвардейца, вот террорист недоделанный – тварь поскудная, в груди у этого ублюдка дыра, видимо, из пистоля получил напоследок, дверь кареты открыта, рука… о, пальцы дрогнули. Что? Рука? Сфокусировавшись, увидел два перстня, очень знакомых перстня. Один и сапфиром, второй – печатка, ну, это понятно, он им свою личную почту запечатывает, вон, даже потёк воска остался, надо сказать, чтобы отскоблил…
– … сударь! … лексеевич! – а почему тут дверь, мы же с другой стороны были. Я что же перепутал направление и пополз не в ту сторону?
– … сударь. Слава Богу, – передо мной упал на колени Репнин, бросив взгляд в карету, он стиснул зубы и снова повернулся ко мне. – Встать сможешь? Али понести тебя?
– Смогу, – его голос звучал как сквозь вату, но хотя бы слова больше не пропадали.
Свой голос всё ещё продолжал звучать в черепушке набатом. Во рту противно от солоноватого привкуса крови. Репнин очень осторожно, словно ребёнку помогал мне подниматься, предварительно ощупывая каждый сантиметр тела.
Когда я принял вертикальное положение, меня сразу повело в сторону, а звон в ушах снова усилился.
Репнин тут же перехватил меня за талию, притянув к себе, заставив закинуть руку ему на плечо.
