Повесть о Предславе

– Святополка, сына Ярополкова от гречанки.

– Да ты что городишь?! – Ивещей в ужасе вскочил на ноги. – Да сей Святополк мне же первому голову с плеч сымет! Вспомнит, как мой отец его отца предал!

– Не вспомнит. Дело прошлое. Сын за отца не в ответе, боярин. Напротив, благодарить будет, ежели ты за него дочку Болеславову, Регелинду, высватаешь. О том толковня[126] с Болеславом у меня была. Как сладится с Предславою дело, мой тебе совет: скачи в Туров и сам со Святополком перемолвись словечком. А оттуда прямо в Гнезно[127] и езжай, за невестою.

– Погоди, погоди, Володарь. Помыслить я должон, взвесить всё. Не так же оно просто…

– Что ж сиди, мысли. Токмо гляди, как бы тебе тут не засидеться. – Володарь зло сплюнул. – Да дело, дело я предлагаю! – едва не выкрикнул он. – Сколько мочно, боярин, за чужими спинами хорониться?! А князю Владимиру, аще что, помереть вовремя помогут. Есть люди…

Он не договорил, подумав, что сказал уже лишнее.

Фёдор Ивещей вздрогнул, маленькие глазки его испуганно забегали.

– Ну что ж, Володарь. Будь по-твоему, – после некоторого раздумья решительно выговорил он и для вящей убедительности стукнул ладонью по столу.

Глава 16

Володарь стоял перед княжеским стольцем, чувствуя на себе колючие злые взгляды бояр, рассевшихся полукругом на скамьях в горнице.

«Эх, еже б не грамотка Болеславова – не жить бы те, ворог!» – всё стояли в ушах изменника сказанные в сенях слова воеводы Александра.

Страха Володарь не испытывал, не боялся он ничего и никого. Но было как-то не по себе торчать здесь, посреди ярко освещённой хоросами[128] палаты, и ощущать вокруг себя всеобщую, едва скрываемую ненависть.

– Князь! Король Болеслав шлёт тебе дары, ищет мира. Он говорит, что все славяне должны жить промеж собой в дружбе и согласии. Хватит бессмысленных усобиц, хватит драк-кровопролитий. Да воцарится на землях наших крепкий мир! – бросал Володарь в лицо князю пышные торжественные фразы.

Владимир, в розовой хламиде византийской работы и в зубчатом золотом венце на голове, сидел на стольце с непроницаемым лицом. Седина струилась, переливалась густой сетью в волосах, почти полностью покрывала долгую бороду. Украшенные перстнями пальцы киевского властителя оглаживали вырезанные в виде волчьих голов подлокотники стольца.

Володарь решил, что пора приступить к главному.

– Король Болеслав просит руки твоей дочери Предславы. Красота юной княжны да будет отныне залогом мира и процветания! – выпалил он, чувствуя, что надетая под кафтан нижняя рубаха взмокла на спине от пота.

В палате воцарилось молчание. Владимир перестал оглаживать руками подлокотники. Бояре затихли, ожидая решения.

– Вот что, погань! – словно бы откуда-то сверху раздался, раскатился по палате вешним громом, прорезав глубокую тишину, грозный голос Владимира. – Во-первых, пусть Болеслав вдругорядь кого подобает в послы шлёт, а не изветчика такого, как ты. Вот тогда и толковать станем. Второе. С чего енто князь Болеслав королём нарёкся? Император Оттон, что по младости и неразумию его короновал, давно в могиле, а нынче… Ни император Генрих, ни папа римский королём Болеслава не почитают… А что до дочери моей… Вот мы сейчас сами у неё и спросим. Эй, отроки! Покличьте сюда княжну Предславу!

Володарь оцепенело молчал, едва сдерживая злость. Кто-то из бояр, кажется, Хотен Блудович, попытался робко возразить:

– Девичье ль то дело – решать? С девицы чего возьмёшь? Влас длинен, ум короток.

Но на него зашикали, грубо перебили, заставили замолчать.

В палате снова наступила тишина. Володарь заскрипел от злости зубами, стал оглядываться по сторонам, но везде встречали его исполненные презрения и ненависти лица Владимировых советников.

«Попаду ежели к ним в лапы, живым не уйти, – пронеслась в голове тревожная мысль. – Поскорей бы отсюда убраться! Но где же, где эта княжна распроклятая?!»

…Предслава очень редко бывала в отцовой думной палате и потому оробела, когда яркий свет хоросов резко ударил ей в лицо. Она прошла, чуть щуря глаза, к стольцу, в пояс поклонилась отцу. Князь Владимир велел ей сесть в обитое бархатом кресло рядом с собой. И тут… глаза Предславы сошлись с чёрными очами Володаря!

– Ворог! – не выдержав, прошептала княжна и с ужасом и изумлением воззрилась на отца.

– Да, ворог он, – так же вполголоса, неслышно для других, проговорил Владимир, наклонившись к дочери. – Но приехал послом от польского князя Болеслава. – И добавил уже громче, так, что слышали все: – Князь Болеслав предлагает тебе выйти за него замуж. Государь он славный, богатый, много злата в вено за тебя даёт. И выгоден мне вельми мир и соуз с им. Но всё от слова твоего зависит, дочка. Коли не пожелаешь, силою под венец не поведу. Сама решай. Не ребёнок ить. Осьмнадцатый год.

И снова напряжённая тишина, снова молчание, а затем раздался тонкий высокий голос юной княжны:

– Без любви, отче, не пойду я замуж николи. А Болеслав мне не люб. Толст он и стар – так говорят. Да к тому ж трижды уже женат был, дети взрослые у его. Ещё ведаю, что первых двух жён своих прогнал он, расторг брак! Что ж, четвёртой женой мне у его быти – нет, отче! И посла он прислал неподобного – врага нашего, который Киев едва не пожёг! Помню я, волче, как вели тебя в поруб, как сверкал ты очами злобными на меня малую! – неожиданно даже для самой себя выпалила она в лицо Володарю. – На всю жизнь запомнила я тя!

Володарь отшатнулся, словно пощёчину получил.

– Не подобает мне оскорбления здесь выслушивать, – хмуро заметил он, обращаясь ко Владимиру.

– А ты думашь, хлебом-солью тя тут попотчуют! – раздался со скамей насмешливый голос кого-то из отроков. – Молодец, княжна! Тако его!

– И верно. Ступай, покудова цел! – пробасил воевода Александр. – И боле в Киеве ноги чтоб твоей не было!

– Ну вот, Володарь. – Князь развёл руками. – Всё ты слышал. Знаешь, что князю своему передать. Мой же с тобою разговор окончен. Ступай отсель. И совет тебе добрый: уезжай из Киева поскорее. А то у молодцев моих головы горячие! Вдруг эдак невзначай сабелькой тебя полоснут.

Сопровождаемый злыми насмешками и улюлюканьем, едва сдерживая приступы ярости, Володарь чуть ли не бегом выскочил в дверь горницы.

– Ты поплатишься за это, Владимир! Горько поплатишься! – шептал он едва слышно дрожащими губами, идя по переходу в сени. – И ты, княжна Предслава, девчонка нравная, своё получишь! Клянусь Перуном! Или Иисусом! Кем угодно!

С силой распахнув дубовую дверь, неудачливый посол вышел на крыльцо и сбежал во двор с крутых ступеней.

Впереди – он знал – были войны и была кровь.

Глава 17

Любила ли Предслава кого до сей поры? Или, часами просиживая за вышиванием и беседами с подружками, так и не ощутила в душе того сердечного трепета, какой испытываешь, когда погружаешься в тёплые волны светлого солнечного чувства, имя которому – первая любовь?

Поначалу ей, ещё девочке, нравился воевода Александр Попович – такой высокий, храбрый, добрый удалец. Да и невелик был ещё воевода годами, и красен лицом. Часами могла Предслава слушать рассказы о нём, о том, как в степи в одиночку одолевал он лютых хазар и печенегов, как осаждал мятежных вятичей, как в родном Ростове сокрушил деревянного идола. Не раз, будучи на княжеских пирах, Предслава любовалась широкоплечим богатырём, а слыша рассказы о нём, она словно наяву ощущала горький запах полыни, степной ветер и бешеную скачку.

Но однажды во время очередного буйного пира углядела юная княжна, как герой-воевода в закоулке княжьего двора стаскивает понёву с одной из холопок – рыжей и некрасивой Светляны, как валит он её на траву и как обвивают его могучую шею руки бесстыжей девки.

Ощутив в душе внезапное презрение, она слышала, упрятавшись за углом, как Светляна постанывает от удовольствия. Хотелось расплакаться, повернуться и убежать прочь от этого постылого тёмного места. Но любопытство пересилило. Выглянув из-за угла, княжна узрела, как воевода раздвигает девке ноги и как что-то большое и длинное входит в тело Светляны. Стало больно, противно, гадко, об Александре Предслава с той поры думала не иначе как с обидой и презрением. Герой оказался простым мужиком, этаким незамысловатым и грубоватым. Нет, не о таком человеке мечтала юная красавица.

…Князь Владимир со многими окрестными государями поддерживал добрые отношения. Когда узнал он, что угорский[129] король Иштван принял крещение от римского папы, то отправил в Венгрию послов и священников, пытаясь склонить угров к переходу в православие. В деле своём послы не преуспели, но несколько знатных мадьярских семей крестились-таки по греческому обряду. И вскоре некоторые из мадьяр[130] появились в Киеве, просясь к Владимиру на службу. Среди них было трое молодых братьев – Георгий, Ефрем и Моисей. Все, как на подбор, красавцы, такие, что не одной киевской девице вскружили голову. Особенно хороши братья были на ристалище[131], а коней умели объезжать лучше любого русича.

Игрища и разноличные воинские состязания стареющий князь любил и почасту устраивал на Перепетовом поле за городом конные ристания. Там-то вот впервые Предслава и встретилась с братьями-уграми.

Много добрых удалых молодцев водилось в княжеской дружине, были среди них и такие, которые ярого быка голыми руками могли свалить, но вот с конями управляться – тут со старшим из братьев, Георгием, мало кто мог сравниться.

Стоял солнечный вешний день, над полем высоко в небе кружили жаворонки, стая ворон тянула к лесу, обрамляющему поле с южной, полуденной стороны. По краям широкой равнины и на холмах ратные расставили многочисленные шатры и палатки-вежи. Было шумно, весело, свежий прохладный воздух весны обдувал молодые и старые лица, кружил буйные головы.

Предславе здесь, на вольном просторе, после киевских княжеских палат, после бабинца с его наушницами и сплетницами, дышалось легко и свободно. Хотелось петь, прыгать от счастья, водить хороводы вокруг взметающихся в небо костров. А ещё – сердце ждало любви, той самой, которая заставляет забыть всё недоброе, той, которая вмиг загораживает от тебя горести, беды, трудности, которая пламенем врывается в душу.

Посреди поля по велению князя Владимира учинили ристания. Всадники на лихих конях, в кольчугах и шеломах ударяли один другого тупыми наконечниками копий, рубились на саблях, старались выбить соперника из седла. Пыль стояла столбом.

– Полно! – остановил игрище Владимир. – Надобно нам, братия и други, по обычаю заморскому, уж коль начали тут… царицу выбрать, жёнку, в честь коей и будете вы копья ломать да вышибать друг дружку из сёдел. Благо красных дев собралось здесь излиха много.

Он обвёл рукой собравшуюся вокруг толпу. В самом деле, на поле было великое множество женщин, иные пришли сюда с мужьями и детьми. Всюду мелькали разноцветные платья, понёвы, убрусы, повои, были и простоволосые девушки из пригородных слобод.