Красный камень Каррау

Я знаю, что это неправильно. Но это так мучительно хорошо. Не хочу, чтобы это прекращалось. Я продолжаю изводить себя. Покупаю большую тетрадь – ей бы понравилась, с бантами и котами, и записываю туда всё, что о ней знаю: какого цвета на ней сегодня была юбка, и как волнующе двигаются складки, приоткрывая колени, когда Сванна идет. Сколько раз Сванна коснулась своего рта. Сколько раз посмотрела в мою сторону (два… затем три… пять… шестнадцать). Я думаю, что я ей нравлюсь – раз она так часто смотрит, нервно поворачивая голову в ответ на мой взгляд.

У меня потеют ладони, и дрожит голос, когда рискую заговорить с ней. Что я сказал? Это всё так далеко. И в то же время – так остро. Как драка, после которой не можешь вспомнить подробностей – хотя ты прожил в ней, на острие ножа, каждый миг.

Нож. Да. Мне нужен нож. С розовой ручкой. Ей нравится розовый цвет.

Я не нахожу с розовой. Нахожу с красной. Мне его отказываются продать – я злюсь, кричу, и убираюсь ни с чем. Я беру кухонный нож для рыбы. Любит ли Сванна рыбу? Я не знаю. И этот вопрос мучает меня три дня. Я не могу спать, ничего не могу. Перечитываю свои записи: что она брала в столовой, было ли в этот день морское меню? Что делать, если она не любит рыбу. Рыбный запах преследует меня.

Пока она наконец не оказывается одна.

Середина урока. Химия. Я любил химию. Сейчас не понимаю ни слова. Прежде имевшие смысл термины – иной, ничего незначащий язык, а бессмысленные действия. Я так долго следил, что предчувствую, что она сделает и когда. Я отпрашиваюсь с урока. Говорю, что плохо себя чувствую. Мне верят: я бледен и потею. Я знаю, что сделаю.

Я жду её в коридоре за колонной. На обеде она выпила два стакана сока (апельсиновый, без сахара) и ей нужно в туалет. Ей неинтересна химия, и за это я ее ненавижу. Не понимаю уже почему. (Я Конрад, мне двадцать семь. Я должен это прекратить. Это нужно немедленно прекратить. Нечто смеется. Его хохот похож на вой). Я (Керри) морщусь. Я слышу этот вой часто, боюсь, как бы он не спугнул Сванну. Но она идет, перестукивая каблуками сандалий и не обращая внимания.

Сегодня на ней серая юбка в складку, белая блуза и коричневый жилет. Нейлоновые колготки – мне нравится, как в них блестят её ноги. Две молочно-белых длинных косы отброшены за спину. Её кожа на оттенок темнее волос, но тоже бледная. У нее лицо в форме сердца и красивые, вразлет, рыжеватые брови. Когда Сванна улыбается – на ее щеках появляются ямочки, дополняя крохотную ямочку на подбородке. Она невероятно, сногсшибательно, невозможно красива. К счастью, это вижу только я. Как и то, что в ней есть нечто неправильное… во всём этом есть нечто неправильное. Но так и должно быть. Скоро всё исправится. Я исправлю.

(Хватит! Уйди! Назад!)

– Как забавно. – Мурлыкающий-царапающий голос.

Я-Керри вздрогнул, но не остановился. Оглянулся, убедившись что коридор пуст, и никто не увидит, скользнул следом за девушкой в женский туалет. Здесь пахнет хлоркой и сладкими духами. Медленно иду вдоль ряда кабинок. Закрыта только одна. Слышу как Сванна возится с одеждой и как писает. Тело содрогается от ужаса и вожделения.

(СТОЙ! СТОЙ-СТОЙ-СТОЙ!)

Боаз – я знаю его голос, знаю его хохот – рассмеялся. Невидимый, он где-то здесь, с Керри. В Керри. Как и я.

– Тсс. – Зашипел демон. – Не мешай. У нас будет еще столько времени… Расскажешь мне как ты выжил. Должно быть эпически. Да, малыш?

– Действуй, малыш. – Подтолкнул Боаз Керри, застывшего напротив широко зеркала. В зеркале отражался я – худой, сутулый, с россыпью розовых прыщей на лбу. Я и забыл, как их было много. Забыл, как выглядел. Все равно, что старую одежду достать из шкафа – ты ее помнил, но помнил немного другой. Я оказался другим.

Чужим.

И всё же, стоя напротив туалетной кабинки, Керри колебался. Крохотный, как волос, разрыв событий.

– БЕГИ! – Я втиснул в разрыв его намерения единственное слово, влив в него приказ и силу. Мой голос прогремел, отразившись от кафеля, от зеркала, от сантехники. Столь же непохожий на бормотания Керри, как я сам на него. («Одинаковые» – хихикнул Боаз, – «идентичные»).

Сванна выскочила из кабинки. Дверь хлопнула рядом с моим лицом. Я выронил нож от неожиданности – и рванул за ней.

Девушка поскользнулась на плитке, маленький каблук поехал в сторону, и здесь я ее догнал. Сбил с ног, заваливая под себя. Она брыкалась, и тянулась ногтями к моим глазам. Выворачивалась, как змея, пытаясь отползти.

Я схватил ее руки, заводя их вверх. Наваливаясь всем телом. Но она извивалась и дергалась. Потянулась к моей руке – укусить. А когда не вышло, резко вдохнула. Я понял, что она сейчас закричит. Я знал, что она сейчас закричит.

Я ударил её в живот, выбивая дыхание. Всхлип вместо крика. Несколько секунд, когда она свернулась, не в состоянии ничего делать. Я дотянулся до рыбного ножа и прижал лезвие к ее горлу. Тупой стороной. Я не хотел ее ранить. Я ее люблю. Но она не знает этого. Она замерла, как маленький дикий кролик, пойманный благородным охотником. Я благороден. Я ее отпущу. Потом.

Нейлоновые блестящие колготки разошлись, треснули под пальцами. Действуя одной рукой, я задрал её юбку и сорвал трусики. Сунул их в карман. На память.

Глаза Сванны были огромными. Черные-пречерные зрачки, в которых я тонул. Тень зарождающаяся. Я держал руку с ножом у её горла, а вторую сунул ей под блузку и под лифчик, сжимая пальцами мягкое живое тело. Ее грудь была еще мягче, еще нежнее, еще лучше, чем я мечтал.

Её тело, наоборот, было неподатливым. Но тот, кто знает, что правильно, сказал, что я всё делаю верно. Это она сопротивляется. Потому что она сучка. Все сучки сначала против, делаю вид, что это не то, чего они хотят. Нужно доказать им, кто главнее – и все будет правильно. Нужно расстегнуть штаны.

(Керри не слышал меня. Не мог слышать. Боаз хохотал, наслаждаясь двойной победой. Я отступил. Глядя. Чувствуя. Запоминая).

Я растолкал ей ноги и впился в неё. Заходя твердым, почти болящим членом в тело сучки. Нет, мне не нравится так о ней думать. Сванна. Сванна.

Сванна пискнула, когда я вошел. Раздирая её. Присваивая себе. Я прижал нож крепче. Но она скулила, а не кричала. Пусть. Мне нравится её голос.

Я двигался, и всё становилось как надо. Всё наконец-то было как правильно. Мне было… хорошо. То, что мучило меня столько дней, отпустило. Я был со Сванной. Держал её рукой, а её тело сжимало меня – крепко-крепко.

Тепло. Присутствие. Стремительно нарастающее предощущение оргазма. Запах хлорки и дешевых женских духов. Жесткие быстрые толчки, мстя её телу за сопротивление.

Я брал её, глядя в огромные, ставшими черными, перепуганные глаза.

Мне было спокойно.

Я был дома.

***

Тень облепила меня, как мазут, закрыла раны и впиталась в кожу.

Тело болело. Я всё еще видел лицо Сванны – еще одно лицо, которое я почти забыл. Видел её косы и тень из-под закрытой двери в уборную. Там был кто-то. Кто-то, кто прислушиваясь стоял в коридоре. Кто-то, кто меня не остановил.

Хуже того, у меня всё еще была эрекция.

Я поднялся, и тень стекла вниз шелковой водой. Проклятья на стенах сияли огненно-алым. Границы круга, разорванного там, где меня по нему протянул Эракан, светились холодным зеленым.

Маг, со ртом, разодранным собственным ногтями, и черным воском на губах, попятился.

Я схватил с пола свой меч и его нож, и бросился на него. Эндрюс повернулся, уходя от удара, с неожиданной гибкостью изворачиваясь – и замирая.

Застывая на ноже, который я воткнул сбоку в его голову.

Тело Эракана и кинжал сотканы из одного и того же материала. Я видел, в какую именно часть мозга вошло лезвие, пока тонкое тело мага становилось прозрачным, разрушаясь.

– Мне очень жаль. – Попрощался я.

Мне действительно жаль. Я ехал в Каррау не для битв. Я считал, что здесь свободно.

Мне просто нужен дом.

Тень, насмехаясь, над моими намерениями, расширилась.

Эндрюс истаял, в последние секунды из крепкого рыцаря, превратившись в старика. Где-то далеко отсюда его тело умерло, а сила сейчас перейдет ко мне.

Город отпустил Эндрюса со звуком лопнувшей струны. Болезненно и звонко.

Я закрыл глаза, делая медленные вдох и выдох.

Принимать силу – больно. Принимать город, должно быть, еще больнее.

Вот сейчас. …Скоро. Уже должно.

Я стоял и ждал. Проклятья на стенах шипели, выплескивая ненависть и боль. Закрывшиеся царапины начали жечь и вновь кровоточить. Правая рука пульсировала распирающим давлением.

Ничего не происходило.

Шуршание приблизилось. Шуршание, шелест. Мягкие вкрадчивые шаги.

Я открыл глаза. Вокруг вновь была тьма. Лампа погасла. Даже круг затух. Единственный свет исходил от алых надписей на стенах.

И от глаз хищников, подкрадывающихся ко мне.

Вампиры. С той стороны, где выход.

Я развернулся и побежал – вглубь крепостной стены, от медленнотекущей в мою сторону стаи. Привлеченной шумом, кровью и нарушенным законом территории.

Глава 5

Я побежал в сторону, противоположную выходу, потому что от выхода шли вампиры. Медленно шли. Как будто их тянуло сюда, захлестнув веревочной сетью. Я нырнул в один коридор. Во второй. Споткнулся о крышку люка. Добежал до железной решетки, закрывающей проход. Успел вернуться к развилке и выбрать другой путь – пока они приближались.

Шаги, шелест. Ощущение распахнувшей глотку анаконды, которая неумолимо ползет за раненой дичью. Потому, что я ранен. Эндрюс перехитрил меня – он знал, что делает, отворяя мне кровь. Даже с той стороны он не собирался отдавать мне город. Соблюдать правила игры. Их никто не соблюдает.

Пульс стучал в висках, заглушая шаги подходящей стаи. Легкие болели. Ноги, когда я двинулся вперед, после короткой передышки, заплетались.

Я заставлял себя идти вперед – только так совершаешь что-то стоящее. Заставляя себя сделать еще один шаг, еще один вдох, начертать еще один символ, или прочесть еще одну страницу. Мне нужен хороший свет, или хотя бы пространство, где я смогу развернуться. Запасного выхода нет – брошюра, которую я глянул до этого, все мои чувства, утверждали, что наверх путь только один – через стаю.

Коридоры были темны, влажны и узки. Я не смогу обороняться.

Поэтому я то шел, то бежал дальше.

Повернул – и оказался в тупике. Зал для сбора воды, с открытой крышей – небо усыпано звездами, бесконечно далеко. Свободный чистый воздух – только сейчас понял, как душно в подземелье под стеной. Гигантская старая деревянная бочка в центре зала, гнилое дерево, держащееся на ржавых ободах. Труха посыпалась под моей рукой, когда я ее тронул.

Из-за бочки один за другим вышли вампиры. Темные худые тела, ссутулившиеся и сухие. Блеск глаз и влажных ртов в звездном свете. Пятеро.

Еще пятеро – за моей спиной, когда я оглянулся.

Я не сам бежал. Меня загоняли в засаду.

Они бросились одновременно. Я рванул в сторону – но выхода из каменного мешка не было. Метнулся к бочке. Используя скобы, как опоры, полез на нее. Она воняла тиной.

Рука схватила меня за ногу и дернула вниз. Срывая мои пальцы с опор, швырнув меня на землю.

Вампиры накинулись одновременно. Придавливая меня весом тел – противоестественно легким. Прорываясь к горлу. Я поджал ноги и руки к груди, наклонив вниз подбородок, и отталкивал их ногами – долгих полторы секунды, пока меня не развернули, как устрицу.

Влажный рот прижавшийся к рукаву моей раненой руки, к пятнам крови. Давление зубов, прорывающееся через плотную ткань. Я извивался, я хотел кричать – но крик гас в горле. Первый укус – иглы, впившиеся в ногу. С ним я заорал. Стая подхватила мой крик победным воплем. Я вырвал руку и ударил ближайшего пальцами в запрокинутую в вое шею. Тонкая шея, тонкая кожа. Она треснула под моим ударом, как бумага, но ни капли крови из нее не вытекло. Вампир схватил мою руку и рванул на себя – вывернуть из сустава. Добраться до шеи.

Еще укусы. В ноги – пальто задралось и не защищало их, и на голени навалились. Другой вампир оттолкнул того, что держал меня за руку и почти добрался до яремной вены. Они дрались друг с другом за еду. За меня. Вцепился мне в волосы, и метнулся вперед – впиться тонкими кошачьими клыками, разорвать горло.

Исчез. Мелькнули его запрокинутые ноги, хватка пропала. Исчезло давление с ног. Кто-то расшвырял тех вампиров, что держали меня – остальные, которым меня не хватало, попятились сами. К стенам.

Я закричал вновь – две руки вцепились мне в лодыжки, там, где уже пульсировали раны. Потянули меня во тьму. Мимо прижавшихся к стенам каменного мешка немертвых. Так много немертвых, что я сам чувствовал голод – изматывающая тошнотная дыра в желудке, необходимость сунуть что-нибудь, хоть что-нибудь, в рот и сжать челюсти.

Те двое, что волокли меня за ноги по коридору, тоже были немертвыми. Тоже были голодны. Но они были сильнее, и тянули меня куда-то, а не пытались высосать тут же. Я брыкнулся. Попытался вырвать хотя бы одну ногу – когда мы оказались в двух коридорах от бочки и от десяти безумных немертвых. Зацепился пальцами за угол.

Слаженно, как части одного целого, они бросили мои ноги (удар о землю, отдавшийся в пояснице), и, прежде чем я встал, обошли, и подняли меня под руки. Рассеянного света от алых письмен в коридоре было мало. Но так близко я мог их разглядеть. Изможденные вытянутые лица, серая кожа, красные крупные глаза и голодные, облизывающиеся рты. Они хотели моей крови, моего мяса, моей силы не меньше чем те, что остались за спиной.

Вампиры втянули меня в пыточную. Сейчас она была полна немертвых. Толпа, плотностью как на рок-концерте. Их было больше, чем в церемониальном зале Принца. И они были другие. Голодные. Все – голодные. На грани безумия, или переступившие эту грань.

Терция сидела в деревянном кресле испанского сапога, положив маленькие руки на подлокотники, а ноги – на табуретку. Алый рассеянный свет: здесь не надписи на стенах, но многочисленные лампы, уничтожающие любые тени, яркие и беспорядочные. В этом свете её белоснежные волосы казались красными. Как и лицо.

Такой же белый, принимающие другие оттенки, цвет волосы был у Сванны. Она так же укладывала их на плечи, когда не носила в косах.

Вампиры отпустили меня – и я упал на колени перед деревянным троном Терции.

Как в нашу ночную встречу, на ней был черный обтягивающий комбинезон, белые высокие сапоги, и пальто с пушистым воротом. В отличие от нашей первой встречи, Терция улыбалась.

Я хотел встать, но мир опасно качнулся в сторону. Так что я встал перед ней на одно колено – так легче вскочить, когда понадобится. И поза выражает уважение без подобострастия. Так говорил учитель. Сомневаюсь уже.

Лампы гудели. Вампиры молчали, но не сдерживали звук сухих сглатываний. Терция тоже молчала, с благосклонной улыбкой разглядывая меня. Я опустил перед ней голову.

Тот вампир, что хватал меня за волосы, сорвал узел, и волосы упали на лицо. Я встряхнул головой – даже так, за волосами, нельзя прятаться.

– Ты доказала, – хрипло произнес я. Говорить сейчас – как нечто противоестественное. Но я не мог больше ждать, когда она кивнет, и стая на меня набросится. – … доказала, что то ты правишь городом, а не та, что называет себя Принц.

Голос прервался:

– Я принесу тебе клятвы, и буду верно служить тебе.

Терция поднялась с кресла. Медленно. Шагнула вперед, поставив ногу на верх металлической конструкции, ломающей кости.

– Тень Колдуна, – прошептала она. – Выросла.

Конечно, выросла. Я ведь врал, льстил ей.

– Я буду верно служить тебе. – Повторил я.

Эти слова не увеличат меру долга, пока я не нарушу их. Я говорил правду: я буду. Это лучше, чем если меня сейчас разорвут на части.

Плавно-плавно, маленькими выверенными шагами Терциями подошла вплотную и встала надо мной. Резким змеиным движением схватила за волосы и подняла мое лицо вверх.

Она пахла ванилью.

Под кровью, пылью, влагой этих коридоров – она пахла сладкой ванилью для выпечки.

– Мы еще не ели колдуна. Кровь колдуна, даже та, что вытекла… – С сожалением глянув на мои рукава, – насытит многих.

Она чувствовала, как я вздрогнул. Не могла не чувствовать. Я не боюсь смерти, это мое тело боится.

– Тогда почему ты говоришь со мной? – Горло перехватило, я спросил шепотом, встречая её взгляд.

Терция стояла близко, я мог бы обернуть её Тенью и вновь поднять её голод – она так же истощена, как и её народ, если бы лампы светили хоть немного ярче или стояли иначе. Впрочем, другие вампиры тут же бы меня разодрали. Она всё предусмотрела.

Терция нежно улыбнулась мне в лицо.

– Я победил мага Принца. – Напомнил я. – Со мной ты получишь преимущество. Сядешь на её трон.

– Да. – Тихо. – Да. Всё так.

Я медленно-медленно выдохнул.

– У нас уже есть маг. – Так же нежно продолжила Терция, находя извращенное удовольствие в пародии на Принца.

Схватила мое лицо и повернула в сторону, чтобы я увидел того, кого сначала не заметил. Кто прятался от меня всё это время.

Историк, в легкой куртке и с широким белым шарфом вокруг шеи, вышел вперед. Сощурился. И, словно этого было мало – возвышаться надо мной, истекающим кровью и коленопреклоненным, забрался на табурет.

Я ударил Терцию локтем в живот. Схватил руками за ее запястья, пытаясь оторвать от себя пальцы немертвой – пока она не свернула мне шею. Терция выпрямилась, поднимая меня за голову. Не замечая моих попыток вырваться – я мог бы столь же эффективно бороться с локомотивом.

Удерживая, Терция наклонилась и слизала кровь, которая натекла с моего носа на рот и подбородок. Повторяя жест Принца. Ее язык был узким, влажным и жестким.

Вампир отвернулась. Сплюнула.

И швырнула меня спиной вперед – в толпу.

Меня вновь волокли, тянули, толкали, облизывали – но не кусали. Жесткий удар в спину и затылок. Что-то твердое сзади. Вампиры отхлынули – но не отступили, удерживая меня за руки, ноги и лоб, прижатым к деревянному столу.

Столу, пропитанному кровью. Десятки лет впитывавшему кровь – настолько, что обрел почти-жизнь, почти сознание. Очередной настоящий предмет древности музея под стеной. Я не мог видеть своих конечностей. Но чувствовал, как стянули обувь. Чувствовал, как какая-то тварь забрала мои пальцы в холодный рот, слизывая с них кровь. Я дергался. Без пользы.

Терция выросла надо мной с одной стороны. Историк – с другой.

Я впервые разглядел его. Совсем мальчишка. Один из тех детей, кого я хотел защищать. Среднего роста, худой. Глаза блестят лихорадочно, а на висках – капли пота, нездоровый жар исходил от него постоянным потоком. Карие глаза глубоко и близко посажены, левый косит внутрь. Волосы растрепанные и давно нестриженые, с бронзовым отливом. Страшненький, как все молодые маги.

Я выбрал его потому, что он интересовался темой. Не понимая, насколько глубоко он уже увяз. Понимает ли он сам?

– Что колдун сделает? – Спросила Терция.

Я хотел было ответить, что буду преследовать их с той стороны, пока их всех не сожжет солнце, но она обращалась к парню.

Историк облизал узкие губы:

– Он забрал силу Эндрюса. Я заберу силу их обоих.

Нервная улыбка, взгляд в глаза Терции:

– Просто, как свистнуть.

– Колдун говорил так про бумагу. – Заметила вампир. Она смотрела на Историка, но пальцами то гладила, то царапала мою щеку.

Историк передернул плечами.

– Я принесу ее. – Процедил он. – Я же сказал. Позже. Не сейчас. Сейчас я заберу силу этих двоих.

– Ты не сможешь этого сделать. – Произнес я спокойно. Спокойнее, чем может говорить человек, прижатый к старому пыточному столу.

– Я убью тебя, и сила перейдет ко мне. – Убежденно.

– Ты меня убьешь, и сила перейдет к моему наследнику.

Историк нахмурился. В его поднятой руке блеснул дешевый нож для резьбы по дереву. Парень держал его так, словно собирался им угрожать – но не мог придумать каким образом.

– И кто твой наследник?

Пожимать плечами, когда тебя держат прижатым к столу, неудобно. Я попробовал.

– У меня нет учеников. Линия – запутанная вещь. К кому-то из учеников учеников моего учителя. Не знаю. Убей меня – и ничего не получишь.

– Ты убил Эндрюса. Сила у тебя. – Оскалился Историк. – Ты сейчас врёшь…. А если перейдет – то к ученикам старика.

Котрых он тоже убьет. Ради силы. Ради Тени.

Здесь было холодно: под стеной, под руками немертвых. Стало еще холоднее.

– Я его победил. – Повторил я. – Само убийство ничего не решает, решает поединок. Хочешь моей силы – пусть отпустят. Сразимся.

Не-холодные пальцы Терции сухими касаниями переползли мне на лоб. Указательный примерялся к глазу – угрожая ударить, мешая смотреть.

– Пришлый колдун не боится моего колдуна. – Произнесла нараспев женщина. Отступила. – Не боится молодого железа. Он другого боится… а сила не терпит страха.

Историк выпрямился, хмурясь, и пытаясь её понять.

– Он не сможет быть тебе полезен. – Крикнул я вслед Терции. – Ты же видишь. Он ничего не знает!

– Терция его контролирует.

Вампир приказала унести молодое железо – и дать ей старое.

У нее всё было готово заранее.

В маленькую жаровню плеснули бензин и поставили у моих ноги. Стащили носки – туфель я лишился раньше. Немертвый бросил в жаровню спичку и я дернул ноги вверх, прочь от взметнувшегося над углями огня, который один фальшивый миг был даже приятен. Хватки, сжимающие мои щиколотки, не позволили.

Шея ныла от усилия: я поднимал голову, чтобы рассмотреть, что она делает. Терция положила на решетку жаровни старые железные крюки и прутья на деревянных рукоятях. Те медленно раскалялись, приобретая красновато-коричневый оттенок.

Спине стало мокро – она покрывалась потом. В руках поселилась дурная мелкая дрожь.

Терция взял один прут – еще недостаточно горячий, и склонилась надо мной, заглядывая в глаза.

– Колдун боится. – Прошелестела она. – Колдун в ужасе.

Генетический ужас. Его источник – в смертях тех, кому принадлежала Тень до меня. Ужас, сожравший их: в застенках, на дыбах, на кострах. Я – следующий. Старое железо, вода и огонь. Хуже всего – огонь.

Древняя, как город, Терция, знала это.

Беловолосая женщина расплылась медленной довольной улыбкой. Из ее рта с заостренными зубами пахло кровью и ванилью.

Вытянув руку надо мной, Терция подала прут историку.

Лицо его покрылось мелким бисером пота. Парень нервно облизал рот:

– Я? – Чуть отступив. – Нет, это… Я не могу. Я просто буду рядом, и тогда Тень перейдет… Нет, всё это неправильно. Я убью его, и даже если получу силу – откуда я достану знания? Ты обещала, что он будет учить, но он не…

– Мертвая сестра жива, когда должна быть холодной и тихой. – Терция взяла пальцами историка за узкий подбородок. – Теперь мой колдун делает, как я говорю. Точно. Безупречно.

Парень застыл под ее взглядом. Его лицо побелело, а зрачки расширились.

– Безупречность. – Шипела Терция. – Мой колдун должен быть безупречным. Без-упреков. Без-сомнений. Без возражений.

Историку легко угрожал и верил в то, что сможет воплотить свои угрозы. Импульсивно легко бить и даже убивать. легко Но Терция хотела пыток. Чтобы он стал палачом. Отморозком, которым парень, кажется, пока что не был.

Если он будет не таким, как она ждет – она его убьет. И он это знает.

Страх Историка шириной в каньон. Будь я свободен – и будь он по-настоящему магом, это значило бы, что парень проиграл. Но он не маг. Еще нет. А она правильно его учит.

– Это ты дала ему тинктуру? – Спросил быстрым шепотом я. – Ты?

Историк дрожащей ладонью сжал рукоять почти остывшего прута. Там, где попал растворитель, на его пальцах проступали кроваво-черные, незаживающие язвы.

– Что дала? – Повернула голову Терция. Будто я вновь начал существовать, стал субъектом из объекта.

– Это для тебя он делает золото?

Взгляд Терции впился в парня. Голодные немертвые повернули следом головы, как стрелки магнитных компасов в ответ на перемещение полюса.

Историк попятился, выставив перед собой прут.

Дальняя лампа лопнула.

В треске проводки и искрах образовалась область, куда хлынула тьма и куда протиснулась моя Тень, выходя из рассеянного небытия.

Еще хлопок – и разлетелась вторая лампа, рядом с первой. Тень потянулась туда расширяющимся языком.

Все еще слабая, конечно. Мутная и растерянная, а оттого – покорная мне. Но вампиры вокруг были голодны. Смертельно голодны. Их держал только приказ Терции, которая сейчас сосредоточилась на другом.

Я задел Тенью всех, кто стоял в полумраке, и освободил от библейского страха перед создателем. Они бросились друг на друга. Те, кто еще соблюдал приказ – не трогать меня, и те, для кого его уже не существовало. Руки на моих конечностях ослабли.

Я попытался подняться, и не смог.

Подтянул ноги, пнул немертвого, сунувшегося было ко мне – но встать не мог.