Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало

17 (30) июля. Указ должен был быть отправлен министрам военному, морскому и внутренних дел, чтобы они дали телеграммы командующим войсками и флотами, генерал-губернаторам и губернаторам. После этого указ передавался в Сенат. Настроение было очень нервным: В. А. Сухомлинов был сдержан, Н. А. Маклаков молился, а адмирала И. К. Григоровича эта новость настолько потрясла, что он сразу не поверил в нее и перезвонил военному министру для подтверждения – русский флот еще не был готов к борьбе с германским. Н. Н. Янушкевич постоянно находился в своем кабинете и почти все время говорил по одному из трех телефонов – придворному, министерскому, городскому

. Николай II колебался. Положение России было двойственным: предлагая переговоры, обращаясь к Германии с просьбой о посредничестве в австро-сербском конфликте, она не могла отказаться от подготовки к войне. Опыт 1904–1905 гг. доказывал, насколько опасным может быть превентивный удар. Военные и дипломаты активно отстаивали логику своих позиций.

В три часа дня 16 (29) июля германский посол граф Ф. фон Пурталес прибыл на встречу с С. Д. Сазоновым. Это был уже его второй визит на Певческий мост в этот день. Дипломат прочел русскому министру иностранных дел телеграмму имперского канцлера, в которой говорилось, что если Россия будет продолжать свои военные приготовления, хотя бы и не приступая к мобилизации, то Германия начнет мобилизацию, после чего немедленно атакует Россию

. В свойственной для германской дипломатии манере Ф. фон Пурталес назвал эту информацию, носившую фактически ультимативный характер, «дружеским предостережением»

. Его собеседник, очевидно, не был настроен шутливо. «На это сообщение, – гласит запись в протоколе русского МИДа, – С. Д. Сазонов резко ответил: «Теперь у меня нет больше сомнений относительно истинных причин австрийской непримиримости». Граф Пурталес вскочил со своего места и так же резко воскликнул: «Я всеми силами протестую, г-н министр, против такого оскорбительного утверждения». Министр сухо возразил, что Германия имеет случай на деле доказать ошибочность высказанного им предположения. Собеседники расстались весьма холодно»

. На самом деле Германия имела непосредственное отношение к ультиматуму Сербии.

Вскоре после ухода Ф. фон Пурталеса в русском МИДе было получено известие о начале бомбардировки Белграда австрийцами

. После этого в кабинете начальника Главного управления Генерального штаба генерала Н. Н. Янушкевича состоялось совещание, в котором участвовали министр иностранных дел, военный министр и ряд высших генералов и чиновников МИДа. «При всестороннем обсуждении положения оба министра и начальник Генерального штаба, – гласит поденная запись МИДа, – пришли к заключению, что ввиду малого вероятия избежать войны с Германией необходимо своевременно всячески подготовиться к таковой, а потому нельзя рисковать задержать общую мобилизацию впоследствии путем выполнения ныне мобилизации частичной. Заключение совещания было тут же доложено по телефону Государю Императору, который заявил согласие на отдачу соответствующих распоряжений. Известие об этом было встречено с восторгом тесным кругом лиц, которые были посвящены в дело. Тотчас были отправлены телеграммы в Париж и Лондон для предупреждения правительств о состоявшемся решении»

. В среду 16 (29) июля император отметил в своем дневнике: «…день был чрезвычайно беспокойный. Меня беспрестанно вызывали к телефону то Сазонов, или Сухомлинов, или Янушкевич. Кроме того, находился в срочной переписке с Вильгельмом»

.

16 (29) июля император, очевидно, все еще надеялся на то, что его обращение к кайзеру будет иметь положительные результаты. В этот день в Петергофе он принял гардемаринов, которых поздравил с производством в офицеры. «Я приказал вас собрать, господа, – сказал Николай II, – в виду переживаемых Россией серьезных событий. В предстоящей вам офицерской службе не забывайте моего завета: веруйте в Бога и в славу и величие нашей могучей России»

. Ни одного слова об угрозе войны не было сказано. Сомнения императора и надежды на миролюбие Германии в этот день возобладали. Вечером эти сомнения и надежды были развеяны сообщением из Берлина.

В 21 час 40 минут император получил телеграмму Вильгельма II: «…я не могу рассматривать выступление Австрии против Сербии как «позорную войну». Австрия по опыту знает, что сербские обещания на бумаге абсолютно не заслуживают доверия. По моему мнению, действия Австрии должны рассматриваться как желание иметь полную гарантию в том, что сербские обещания претворятся в реальные факты. Это мое мнение основывается на заявлении австрийского кабинета, что Австрия не стремится к каким-либо территориальным завоеваниям за счет Сербии. Поэтому я считаю вполне возможным для России остаться только зрителем австро-сербского конфликта и не вовлекать Европу в самую ужасную войну, какую ей когда-либо приходилось видеть. Полагаю, что непосредственное соглашение твоего правительства с Веной возможно и желательно, и, как я уже телеграфировал тебе, мое правительство прилагает все усилия к тому, чтобы достигнуть этого соглашения. Конечно, военные приготовления со стороны России, которые могли бы рассматриваться Австрией как угроза, ускорили бы катастрофу, избежать которой мы оба желаем, и повредили бы моей позиции посредника, которую я охотно взял на себя, когда ты обратился к моей дружбе и помощи»

. Идеальный вариант планов Австрии не был секретом для Берлина: Сербия должна была быть оккупирована и унижена, а ее территория разделена между соседями. Вена при этом должна была отказаться от территориальных приобретений, и это называлось Берлином «колоссальным актом милосердия»

.

16 (29) июля был опубликован и распространен указ о частичной мобилизации

. В тот же день около 11 часов вечера последовало высочайшее повеление об отмене всеобщей мобилизации

. 17 (30) июля ночью, в 1 час 20 минут, Николай II отправил ответную телеграмму кайзеру, объясняющую его колебания по вопросу о всеобщей мобилизации: «Военные приготовления, вошедшие сейчас в силу, были решены пять дней тому назад как мера защиты ввиду приготовлений Австрии. От всего сердца надеюсь, что эти приготовления ни с какой стороны не помешают твоему посредничеству, которое я высоко ценю. Необходимо сильное давление с твоей стороны на Австрию для того, чтобы она пришла к соглашению с нами»

. Еще ранее был предпринят и ряд других шагов, долженствующих продемонстрировать Берлину миролюбие России.

14 (27) июля в Кронштадте был задержан германский пароход с радиостанцией – крепость уже два дня находилась на военном положении, а шкипер корабля посылал телеграммы. Германский посол немедленно заявил протест, и судно было отпущено. Николай II написал собственноручное письмо великому князю Николаю Николаевичу (младшему) с осуждением этой меры против торгового судна под флагом дружественного государства

. В этот же день по прямому указанию императора был отдан приказ отвести войска на 10–15 верст от границы с Германией. Командирам воинских частей приказывалось не допускать столкновений с германцами даже в случае нарушения ими государственной границы

. В конце июля 1914 г. группа офицеров Генерального штаба Варшавского военного округа, находившаяся в полевой поездке в районе Ломжа – Кольно, решила, как обычно, посетить небольшой городок Иоганнесбург в Восточной Пруссии. Ранее подобные посещения никогда не воспрещались немцами, но в этот раз, к несказанному удивлению русских военных, собиравшихся немного развлечься, их не пропустили

.

Это не удивительно. Предпринятые технические меры, несмотря на отвод войск от границы, были восприняты австро-венгерской и германской разведками как начало скрытой мобилизации, к этим оценкам присоединился и французский военный атташе в России генерал маркиз В. де Лагиш

. Возвращавшийся в это время из отпуска в Россию через Германию британский военный атташе подполковник А. Нокс в Берлине купил газету, в которой был напечатан приказ о частичной мобилизации. Только здесь он понял – война неизбежна: на полях в разгар сельскохозяйственных работ не было видно людей, мосты находились под сильной охраной, в Восточной Пруссии обстановка была весьма нервная

. А в России к общей мобилизации еще и не приступили.

«Под вечер 16 июля, – вспоминал один из офицеров, – я был снова в штабе округа и узнал, что мобилизация объявлена, но… только южных округов. В штабе царило недоумение, ибо многим было известно, что наш мобилизационный план предвидел только всеобщую мобилизацию»

. Приказ об общей мобилизации был остановлен уже во время его рассылки на центральном телеграфе. Вместо него в ночь ушел приказ о частичной мобилизации четырех округов

. Уже вечером этого дня части, расквартированные в них, начали переход в предмобилизационное состояние – в гарнизонах началась активная работа. На следующий день в Петербург отправились и войска из лагерей, они возвращались в казармы для подготовки к мобилизации

. Только первый день частичной мобилизации мог пройти без непоправимых последствий для всеобщей. Плановые воинские перевозки начинались на второй день и подразделялись на перевозки «по мобилизации» и «по сосредоточению». Со второго дня срыв всеобщей мобилизации был бы неизбежен

.

В ночь с 16 (29) на 17 (30) июля Ф. фон Пурталес еще дважды обращался к С. Д. Сазонову с просьбой о встрече, и министр дважды принимал его – в час и в два часа ночи. В первый раз германский посол предложил России удовлетвориться обещанием Австро-Венгрии не нарушать целостности Сербии, однако российский министр ответил отказом. Данное предложение не исключало возможность военного нападения, да и события последних дней убедительно доказывали, что австрийцы слишком изящно играют терминами, и поэтому за предложенной формулировкой могло стоять что угодно, вплоть до длительной оккупации страны. Поэтому С. Д. Сазонов выработал и во время второй встречи вручил Ф. фон Путралесу следующую формулу, отражавшую позицию России: «Если Австрия, признавая, что ее конфликт с Сербией принял характер вопроса, имеющего общеевропейское значение, заявит о своей готовности исключить из своего ультиматума пункты, нарушающие принцип суверенитета Сербии, Россия обязуется прекратить все свои военные приготовления»

.

С. Д. Сазонов заявил о готовности не только вести переговоры непосредственно с Веной, но и обсудить условия примирения между Веной и Белградом на конференции великих держав. Ответом была угроза – заявление о готовности Германии перейти к мобилизации

. «Мы вообразили, – писал через год с небольшим князь М. фон Лихновский, – что, используя приказной тон и приемы из армейского строевого устава, сможем добиться дипломатического успеха и так омолодить Австро-Венгрию. Это была наша фатальная и ужасная ошибка»

. Таким образом, Берлин занял такую же позицию, как и во время боснийского кризиса. Утром 17 (30) июля очевидность этой угрозы полностью осознали в Петербурге. Военный министр и начальник ГУГШ были настроены весьма серьезно и не теряли надежды на исправление ситуации. Это должно было произойти не позднее 17 (30) июля.

Утром этого дня Н. Н. Янушкевич и В. А. Сухомлинов пытались по телефону убедить императора вернуться к приказу об общей мобилизации. Император отверг эту просьбу и прервал разговор. Однако к телефону подошел приехавший к военным С. Д. Сазонов и добился аудиенции в Петергофе в три часа дня

. Министр обещал в случае удачи связаться с начальником ГУГШ по телефону. «После этого, – сказал Н. Н. Янушкевич, – я уйду, сломаю мой телефон, и вообще приму все меры, чтобы меня никоим образом нельзя было разыскать для преподания противоположных приказаний в смысле новой отмены общей мобилизации»

. Генерал остался в своем кабинете. Приблизительно в час дня ему позвонил В. А. Сухомлинов – теперь общая мобилизация начиналась 18 (31) июля. На этом этапе путаницы можно было еще избежать. Текст указа снова был проведен по всем инстанциям С. К. Добророльским

, осталось лишь получить санкцию императора. В два часа дня С. Д. Сазонов, сопровождаемый генерал-майором И. Л. Татищевым, состоявшим при особе кайзера Вильгельма II, отбыли в Петергоф.

Они около часа уговаривали императора согласиться на общую мобилизацию. Николай II уже знал о том, что в Германии фактически началась мобилизация, и имел на руках телеграмму Вильгельма II о невозможности для Берлина играть роль посредника в случае продолжения русской мобилизации. Дав прочитать этот документ С. Д. Сазонову, император сказал: «Он требует от меня невозможного. Он забыл или не хочет признать, что австрийская мобилизация была начата раньше русской, и теперь требует прекращения нашей, не упоминая ни словом об австрийской. Вы знаете, что я уже раз задержал указ о мобилизации и затем согласился только на частичную. Если бы я теперь выразил согласие на требования Германии, мы стояли бы безоружными против мобилизованной австро-венгерской армии. Это безумие»

.

Перед Николаем II стояла сложнейшая задача – принять взвешенное и ответственное решение, имея дело с германо-австрийской дипломатией. До последних минут он надеялся сохранить мир, однако даже отказ от мобилизации при таких условиях не гарантировал миролюбия Берлина и Вены. Показательно, что австрийцы приступили ко всеобщей мобилизации 31 июля 1914 г., Франц-Иосиф подписал указ о ее начале еще до того, как в Вене стало известно о том, что Петербург решился пойти на эту меру. Австрийские действия были связаны с фактически начавшейся германской мобилизацией

. В этой обстановке никто не мог гарантировать, что за разоружением России могли последовать новые и новые требования со стороны Австро-Венгрии и Германии.

«Сильное желание государя во что бы то ни стало избежать войны, ужасы которой внушали ему крайнее отвращение, – гласит поденная запись МИДа, – заставляло Его Величество в сознании принимаемой им в этот роковой час тяжелой ответственности искать всевозможных способов для предотвращения надвигавшейся опасности. Сообразно с этим он долго не соглашался на принятие меры, хотя и необходимой в военном отношении, но которая, как он ясно понимал, могла ускорить развязку в нежелательном смысле»

. Когда император согласился, С. Д. Сазонов немедленно испросил разрешения позвонить Н. Н. Янушкевичу и сообщил ему о принятом решении, закончив сообщение словами: «Теперь вы можете сломать телефон»

.

В четверг 17 (30) июля в Мариинском дворце было собрано экстренное заседание правительства. К концу совещания в зал, где оно проходило, вбежал генерал Н. Н. Янушкевич. Не ответив на замечание, сделанное ему И. Л. Горемыкиным, он подошел к его столу и громко произнес: «Его Императорское Величество соизволили повелеть объявить всеобщую мобилизацию»

. В начале седьмого вечера началась передача телеграмм, а в восемь часов вечера полки получили указание – «вскрыть четвертый». На этот раз все шло по плану, только из Киевского военного округа пришел запрос о подтверждении. Смена приказов – о частичной, а затем общей мобилизации вызвала мысль о недоразумении. Приказ был подтвержден, и больше вопросов не возникало

. Указ о переводе армии и флота на военное положение был опубликован в газетах и распечатан в объявлениях. 18 (31) июля было объявлено первым днем мобилизации