Полярность. Сборник рассказов
Я с удивлением уставилась на учителя, ожидая, какую угодно хлесткую фразу, но только не эту. Он протянул руку и легким движением отнял блокнот.
Следующие несколько минут, что он читал мои записи, прошли, словно в летаргическом сне. Я была не в школе, а где-то в другом мире, наверное, это и есть астрал, про который говорят люди. Бренное тело осталось рядом с телом учителя, а душа отправилась в далекое путешествие по неизведанной Вселенной. Мне хотелось верить, что наши души были там вместе.
Потом сквозь невесомую ткань моих мыслей, начали пробиваться еле слышные слова. Это говорил учитель. Его слова звучали уверенно, в них чувствовался толк и неопровержимость. За это короткое время он смог столько всего мне рассказать – от зарождения литературы до построения сюжетных линий, о важности второстепенных героев вплоть до того, что лишь мне решать, какой будет книга. На тот момент эти слова казались космически важными, и я пропускала через себя каждую букву, не упуская ни малейшей детали.
Когда учитель закончил, он тепло взглянул на меня. И опять я испытала то самое чувство, как это было несколько лет назад там, в школьном дворе. Пара янтарных глаз посмотрела на часы; учитель замешкался и сказал, что уже пора.
– Но как…? – не успела я задать вопрос, как его удаляющаяся тень замелькала в коридоре. В отличие от мальчика учитель не появился через полгода. На этот раз он заставил меня больше ждать.
***
– Поймите, это моя жизнь, и лишь мне решать, как жить, – думаю, эта фраза просто обязана была стать эпиграфом к периоду моего взросления. Когда тебе 19, ты с улыбкой вспоминаешь свои страдания в 14, и думаешь, что все было не так уж и плохо. Родители не одобряли моих интересов. Для меня это было то же самое, что не одобрять тебя всего. Конечно сейчас, спустя несколько лет, я могу их понять. Могу понять их страх и заботу. Но тогда я чувствовала лишь отречение, единственным уместным следствием которого был побег от всего.
Это случилось одним весенним днем. Я больше не могла оставаться дома наедине с родителями и своими страхами, поэтому решила уйти. Я не знала, к кому идти или зачем, – меня просто увлекало в одном направлении.
Арбат был моим успокоением. Я приходила туда, только чтобы послушать уличных музыкантов. Каждая песня, каждая сыгранная мелодия была уникальной. Даже если перепевали старые песни, это делали по-особенному, по своему нраву, показывая свой личный характер. Я словно проникала в души разных людей, тайно находила в них своих единомышленников и лучших друзей.
В тот день Арбат был на удивление безлюдным. Лишь изредка случайные пешеходы шныряли по тротуару и незаметно исчезали во мгле холодного весеннего утра. На улице играл всего один музыкант. Я его раньше не встречала, поэтому с интересом наблюдала с другой стороны улицы. Во время игры его потрепанная шляпа то и дело скатывалась набекрень. Он небрежным движением каждый раз поправлял ее, а затем снова продолжал увлеченно играть. Наверное, я ни разу не встречала человека, который бы настолько отдавался своему делу. На улице почти никого не было, но, мне казалось, будь перед ним даже многолюдная толпа, он все равно играл бы только во имя музыки.
Молодой человек резко остановился. Он стоял с гитарой в руках и смотрел на меня, а я также продолжала за ним наблюдать. Наши взгляды пересеклись и были не в состоянии отпустить друг друга. Сама того не осознавая, я пересекла улицу и подошла к музыканту. Вмиг сердце ушло в пятки. На меня безмятежно смотрела пара желтых глаз.
– Ты совсем продрогла, – парень указал на мои заледеневшие пальцы. – Еще только март, стоит теплей одеваться.
– Я не планировала, что буду на улице, – в голосе проскальзывало смущение, – да и вообще не знала, что… что ты тут делаешь?
Легкая улыбка коснулась его губ.
– Я просто делаю то, что хочу. Сегодня вот захотелось стать музыкантом, и я даже нашел своего слушателя, – он задумчиво посмотрел в сторону. – Оказывается, гораздо проще что-то делать, когда знаешь, что это не напрасно. Сейчас, например, ты наполнила мою музыку смыслом.
Я стояла и слушала его как завороженная. За последние несколько лет у меня накопилось столько вопросов, с которыми в одиночку было невозможно справиться. Но с чего начать? Что спросить?
– А я ушла из дома.
На секунду показалось, что желтые глаза загорелись и также неожиданно потухли.
Через полчаса мы уже были в его квартирке. Я присела на мягкий диван с потертым клетчатым пледом и загнула ноги под себя. Музыкант устроился на подлокотнике и отпил горячего чая из огромной кружки.
– Точно не хочешь? – он еще раз уточнил, не хочу ли я чая.
– Я же сказала, меня спасет либо крепкий кофе, либо что-то еще крепче.
Он усмехнулся.
– Вот как думаешь, почему существует просто нереальное множество кофеен и ничтожное количество чайных домов?
Я вопросительно взглянула на него.
– Люди хотят то, чего хотят другие. Но это не значит, что нужно подстраиваться под их желания. Будь верна себе – это самое главное.
– И как интересно это связано с кофе?
– Да все в этом мире связано друг с другом. Стоит лишь немного задуматься, и ты увидишь бесконечные логические цепочки.
– А наша встреча? Это тоже логично? – я пристально посмотрела на него, с нетерпением ожидая ответ.
– Всему есть объяснение, даже этому. – Он явно не хотел касаться этой темы, поэтому мне пришлось уступить.
– Так почему ты ушла из дома?
– Это длинная история.
– У нас весь день в распоряжении.
Я заулыбалась.
– Тогда поехали.
Мы и правда, проболтали весь день. Музыкант – или как он себя называл Бунтарь – раскрыл мне свою философию жизни. В его словах была мудрость и в то же время романтичное сумасбродство. Он сказал, что можно всю жизнь прожить в страхе, а потом умереть в страхе. Эти слова мне особенно запомнились. Я поняла, что многое в этой жизни было надуманно, что, по сути, это многое – иллюзорно, а то оставшееся настоящее не терпело никаких колебаний. Бунтарь показал мне другую сторону творчества, не ту, что видят родители или обыватели. Он показал все его величие через призму страха, отчуждения и одиночества. В тот миг я была словно табула раса, по которой он водил умелой кистью художника.
– Так что с твоей книгой?
– Не знаю, что с книгой, – я прикрыла лицо руками, – да вообще не знаю, куда дальше идти. Нужно ли мне это, да и вообще кому-то еще, – в моих словах слышалось отчаянье, и он это почувствовал.
– Но ты должна закончить.
– А когда закончу, – в горле стоял ком, и я с трудом переводила дыхание. Я знала, что должна задать ему этот вопрос и что буду вечно мучиться, если так и не осмелюсь. – А когда закончу, ты… ты больше не придешь? – я ненавидела свой голос, который предательски дрожал. Я ненавидела себя за то, что спросила. Но у меня не было выбора.
Целую минуту мы сидели молча. Стрелки часов шумной волной ударялись об стенки моего замершего сердца. Я отсчитывала про себя секунды, лишь бы заглушить внутреннее волнение. 37 – ну пожалуйста, не молчи. 45 – прошу тебя, скажи мне правду. 51 – я переживу это, честно. 60 – но ты мне нужен.
– Ты ведь знаешь ответ, – даже не шелохнувшись, он продолжал сидеть и смотреть в одну точку.
Меня окатило ледяной волной.
Он был прав, я знала ответ. Я была неправа, я не могла это пережить.
– Тогда я не буду заканчивать книгу, – мой голос почти переходил на крик. – В чем смысл?! Ответь мне. – Я соскочила с дивана и обхватила его лицо, чтобы желтые глаза больше не убегали от меня. – Ты мне нужен. Ты был мне нужен все эти годы, пока я тебя ждала. Когда было нестерпимо одиноко, и я не знала ответа, где же ты был?!
– Ты ошибаешься, – теперь глаза не отходили от меня ни на миг. – Тебе никто не нужен кроме тебя самой. Я был лишь инструментом, лишь голосом. Я просто посланник. Все, что ты делаешь, – лишь благодаря твоему упорству и вере. А сейчас, – его слова продолжали разрезать меня на части, – ты должна закончить книгу и отпустить меня.
– Это выше моих сил.
– Это иллюзия, пойми это, – он нервно сглотнул. – Цени то, что реально. Твоя книга реальна, твое созидание реально. Не забывай этого никогда.
Мы еще некоторые время сидели, каждый погруженный в свои размышления. Я знала, что он прав. Но когда тебе 19, ты с трудом можешь это признать. Мне пришлось это сделать ради него. Пожалуй, именно в тот момент, когда забываешь о личных интересах и обидах, ты становишься чуточку взрослее.
Прошел словно целый год на Плутоне.
– Готов прощаться? – я состроила грустную гримасу и взглянула на него.
– Я не считаю это прощанием. Все равно буду жить где-то внутри тебя. Будут вопросы – просто закрывай глаза и спускайся в недра своего подсознания. Там тебя будет ждать ответ.
Я в последний раз с любовью заглянула в желтые глаза. После его слов мне стало тепло. Я больше не считала это разлукой – скорее наши пути расходились, и тот этап, когда он был мне действительно нужен, уже завершился.
Мои губы навсегда запомнили нежность его поцелуя. Я ушла, чтобы продолжить свой путь вперед, а посланник больше не появлялся. Да ему и не надо было это делать. В любой жизненной ситуации я просто отключалась от всего мира, представляла желтые глаза напротив и сразу находила нужный ответ.
***
Свою первую книгу я посвятила ему. Она вышла в свет спустя два года после нашей последней встречи; критики лестно о ней отзывались, и публика приняла на ура. Даже поговаривали, что я стала одной из популярнейших писательниц современности.
А мне это было не нужно. Я просто чувствовала, что весь мир был у наших ног. Да что там мир – вся Вселенная!
Эффект
Как долго мы живем, чтоб просто испариться в миг. Как долго любим мы, чтоб чувства все утихли, словно бурлящее море в секунду обернулось в штиль. Как долго мы храним мечты, бездействуя и без стыда хвалясь о высоких целях нашего существования. Как веки обнимают глаза, в который раз сокрыв их от угроз. Как тихо и спокойно в моем любимом мире грез. К моим босым ногам прикасается зеленая трава. Мои ладони утопают в нежности твоих прикосновений. Разноцветный мир, наполненный желтыми, голубыми, оранжевыми лентами, что словно множество снежинок спускаются с небес. Твое прекрасное тело облачено в хитон. На голове чудесной красоты оливковый венок. Ты подносишь виноград к моим губам и я наслаждаюсь кисло-сладким вкусом твоих пальцев. Невыносимое желание бурлит внутри меня прижать твое соблазнительное тело. Разорвать в мгновение расстояние между нами и насладиться вкусом любимых губ. Но эйфория заполняет мысли, преображая руки в тоненькие веточки деревьев. Мышцы ног атрофируются, заменяясь воздушной белой ватой. И не найти мне сил приблизиться к тебе на миллиметр.
Мое сознание, как эфир, что не коснуться, не уловить глазами. Мужчины и женщины, что окружают нас словно Боги, спустившиеся с горы Олимп. Неподалеку сын Гермеса беседует с чадом Артемиды. Они прекрасны и не найти изъяна во внешнем их обличии. Одно из очаровательных созданий, направляется к нам. Ее кончики пальцев ног еле заметно касаются земли. Без крыльев за спиной она прилетела к нам. И все лишь для того, чтобы преподнести кусочек их изысканной амброзии. Так хочется оставить на потом, чтоб в секунды голода принять их как спасение. Я отложил серебряное блюдце, что принес мне потомок Афродиты. Снова поднимаю взгляд на тебя. Мы ловим взор друг друга. Тело вздрагивает и ты вкушаешь свою часть амброзии. Твое сознание переполняет возбуждение. Губы слегка дрожат, пытаясь скрыть незаметную улыбку.
– Блаженство, – произнес я, окунув свое тело в высокую траву.
– Я счастлива, – произнесла моя пассия. – Счастлива, как никто на этом свете.
Она права. Мы счастливы и счастья этого не описать словами. Прекрасное лазурное небо предстало перед глазами. Сотни волшебных птиц, отдаленно напоминающих павлинов с их огромными чарующими перьями, рассекали небесное пространство. Чудесные мотивы арфы ласкали слух. Пение дроздов в кронах деревьев дарили безмятежность духа. Тот райский сад, о котором твердили люди просто нелепая шутка по сравнению с этим местом. Благодатная нега настолько заворожила мое сознание, что я вовсе забыл: кто я есть такой.
– Послушай, а ты не помнишь мое имя? – спросил я свою половинку, которая с наслаждением поедала виноград.
– Ты моя любовь, разве есть что-либо важнее этого? – томным голосом спросила она.
– Ты права.
– Лучше взгляни на тех восхитительных коней.
Я поднял взгляд и увидел несколько белых лошадей с гигантскими крыльями по бокам. Они умиротворено паслись, пожевывая траву. Эта картина успокоила меня. Серебряное блюдце с амброзией стояло на золотом столике возле меня. Я тяготился вкусить, но мое внимание отвлекло темное пятно. Обтертая и обшарпанная дверь стояла прямо посреди зеленой лужайки. Я потер глаза и взглянул еще раз. Нет, мне не привиделось. Непосильный интерес возник внутри меня. Вопрос: «Откуда она здесь взялась?» заполонил все в моей голове.
– Я сейчас вернусь, – обратился я к возлюбленной.
Она лишь изящно отмахнулась в ответ. Еще раз, взглянув на кусочек амброзии и на дверь, я медленно зашагал. На контрасте белых, золотых, желтых, розовых цветов дверь будто гипнотизировала своей мрачностью и манила меня к себе. Приближаясь все ближе, я все тщательнее мог узреть всю ветхость внезапно появившегося предмета. Старая ржавая ручка еле держалась на своем месте. Правый уголок двери был надломлен. В нижней части виднелись два нелепых пролома, оставленные, видимо, ударами чьих-то ног. Уже в нескольких метрах я ощутил пронизывающий холод, исходящий от нее. Страх усиливался, но любопытство с легкостью одолевало его, заставляя преклониться перед желанием познать таинственное.
– Куда ты, друг мой, – услышал я знакомый голос дочери Афродиты.
– Я хотел узнать лишь… – только проговорил я и обернулся.
Предо мной стояла женщина в ободранных лохмотьях. Ее сухое и морщинистое лицо было противно мне. Одной костлявой рукой, покрытую наростами и мозолями, она держала меня за плечо. Резким движением я его стряхнул. Хотел было спросить о том, почему она так выглядит, как зловонный смрад, будто скисшее молоко смешали с гниющими яблоками, заполнил мой нос. Попытки его отогнать не увенчались успехом, поэтому оттопырив указательный палец, я слегка толкнул ее. Больше не в силах превозмогать любопытство, я отворил дверь.
– Что это?
Предо мной предстал длинный деревянный коридор. По бокам стояло множество людей. Но я, наверное, поторопился, называя их людьми. Скорее это было то, что от них осталось. Кто-то сидел на заваленном мусором полу и доедал заплесневелый кусок хлеба. Кто-то грелся у старых металлических бочков, позволяя языкам пламени облизывать их ладони. Всех их объединяло то, что одеты они были в дырявые старые лохмотья. Небритые, с засаленной и огрубевшей кожей мужчины, с безжизненным взглядом уставились в пустоту. Отвратительного вида женщины с дряблой кожей лица и словно солома, пыльными немытыми волосами. От стоящего зловония, меня слегка подташнивало. Я хотел скорее вернуться обратно.
– Лилит, – я обернулся в сторону любимой.
Меня либо одолевали сильные галлюцинации, либо я прозрел. Темные коричневые гниющие стены комнаты. Множество обветшалой мебели, на которых сидели люди и беззаботно смеялись. Истертый пол с множеством пятен, оставленных непонятно чем. А в самой середине комнаты на ветхом пыльном диване лежала моя Лилит. Она ничем не отличалась от других мерзких женщин, которых я имел стыд лицезреть. Единственное, что осталось в ней неизменным это ее прекрасные синие, словно море, глаза. Она лежала, поедая высохший и покрытой паутиной черствый изюм, и смеялась, разговаривая сама с собой.
– Стой, Лилит, не ешь это, – я схватил ее за руку, когда она в очередной раз поднесла пыльную изюминку ко рту.
– Почему, милый, я голодна, – улыбнулась она.
– Это не виноград, вглядись же.
– Любимый мой, почему ты так обеспокоен и о чем ты толкуешь мне неведомо.
Почему она не видит всего того, что вижу я?! Почему она не понимает, что ест испорченный изюм, принимая его за свежие фрукты?! В чем дело?!
– Друг, твой кусочек до сих пор стоит нетронутым, – проговорил голос с хрипотцой.
Аккуратные черты молодой девушки были скрыты за многолетним грязном образе жизни. Она улыбалась мне, обнажая несколько целых, но давно почерневших зубов. В руках она держала деформированную чумазую тарелку, на которой лежал шприц, наполненный мутной бледно-желтой жидкостью. И это я считал пищей Богов?!
– Лилит, нам пора уходить, – настойчиво и четко проговорил я.
– Я не хочу никуда уходить. Мне так хорошо, – промурлыкала она и вытянулась в струнку.
– Нет, раз сказал мы уходим, значит так надо!
Я схватил ее за талию и почувствовал, как мои пальцы перебирали каждое ее ребро. Несмотря на ужасающую худобу, она оказалась довольно тяжелой. Мне не хватало сил даже приподнять ее одной рукой. Я задрал рукав по плечо и увидел, свою кость покрытую обвислой кожей. Мышцы будто насильно выкачали из рук. Чувство страха заполнило мысли. Еще пару дней и в таком состоянии я мог оказаться в кругу моих предков. Я схватил Лилит двумя руками и приподнял на ноги. Она, слегка пошатываясь, повисла на моих плечах.
– Мы поднимемся на Олимп, любимый? – игриво спросила Лилит.
– Нет, мы спускаемся на землю!
Я сжал ее ладонь и повел за собой в открытую дверь. Мы шли по коридору, где нас провожали взглядом отчаянные глаза ненужных обществу людей. Мой нос уже не чувствовал отвратительного смрада, а мои ноги все увереннее делали следующий шаг. Голова была заполнена одной целью – найти выход из этого лживого рая.
– Милый, почему мы идем по шоколадному мостику? – она несколько раз опускалась, чтобы поднять с земли кусок мусора и засунуть в рот, но я успевал отдернуть ее.
Спустившись по шаткой лестнице, мы наконец-то попали на первый этаж. Слишком долгий путь прошли мои отвыкшие от ходьбы ноги. Слишком много свежего воздуха попало в высохшие легкие. Слишком много лет я потерял, чтобы сдаться сейчас. Лилит пару раз пыталась вырваться, но я, что есть силы, сжимал ее ладонь. Кому она нужна, если не мне?! Я уже видел чарующий свет свободы, пробивающийся из-под двери ведущий наружу. Но будто церберы, нас облепило три человека.
– Куда это ты собрался? Ты же снова прибежишь, умоляя на коленях дать тебе еще! – мерзкий хохот будто, рычание шакалов вызывало у меня лишь отвращение.
Они правы. Я возвращался вновь и вновь. Я ползал на коленях, целовал их ноги, а они лишь потешались надо мной. Наполняя шприц заветной жидкостью, они словно кость, бросали ее мне, как голодному псу, потерявшему всякое уважение к себе. В каком отчаянии я был, раз пал так низко?! Но никогда больше. Никогда! Слышите, вы, поганые псы! Пока во мне осталась хотя бы маленькая частичка человека, я сделаю все, чтобы мы с Лилит навсегда забыли об этом месте.
Я распахнул дверь и оказался в переулке, между двумя домами. Живой дневной свет, будто серная кислота обжег глаза. Я упал на колени и вдохнул настоящий запах мокрой земли. Проливной дождь наполнял лужу подо мной. Набрав воды из нее, я умыл свое лицо. Чувство исполненного долга заполнил меня и засмеялся, что есть силы. В отражении лужи я увидел себя. Но я ли это?! Худое узкое лицо, с огромными темными мешками под каждым глазом. Впалые щеки, будто два глубоких оврага. Множество шрамов, ссадин и гнойников. Слезы слетели с глаз прямиком в лужу. Я зарыдал, как никогда прежде. Чувство, будто я и забыл, что такое плачь. Как приятно сделать что-то осознанно. Сделать что-то самому, ощущая мир таким, какой он на самом деле. Я закрыл глаза и устремил лицо к небу, чтобы дождевые капли притронулись к каждому обломку меня. Две тонкие костлявые руки обняли меня сзади.
– Адам, это ты… – Лилит уткнулась в меня носом и зарыдала.
