Терновый венец. Рассказы об Александре Пушкине

– Он вытащил пистолет из-за пазухи… со словами… «Если вы сейчас же не отдадитесь мне, я себя застрелю!..» —Она боялась поднять глаза и посмотреть на застывшего столбом мужа. Со слезами в голосе она прокричала: —Не могла же я допустить, чтоб он при мне застрелился! – Несмотря на скрип зубов мужа, решила быстрее закончить эту муку ожидания – что с ней будет. И продолжила: —Я ему сказала: «Ах, успокойтесь, Жорж… Что вы делаете? Боже, где Идалия?». – Я закричала: – «Кто-нибудь придет ко мне на помощь или нет?».

– И что? Что происходило дальше? – рявкнул страшный в своем гневе Пушкин.

– Жорж (опять! При каждом звучании ненавистного имени лицо его искажалось неузнаваемо) увидел дочь Идалии с итальянской бонной, которые прибежали на крик… Я вырвалась от цепляющихся за платье его рук и успела выскочить на улицу. Подбежав к экипажу, крикнула кучеру: «К Вяземским!»

– Почему ты поехала к Вяземским, а не домой? – раздался опять разгневанный голос.

Натали молчала. Не могла же она ему сказать, что поехала туда, чтобы княгиня рассказала ее мужу все в таком виде, в каком она сама хотела представить – если потом Идалия начнет разносить сплетни. А Вяземская – друг мужа и могла потом защитить её.

Приехав к княгине и представ перед ней с видом взволнованным и дрожащим, она позволила ей себя успокоить, а потом, с негодованием, принялась рассказывать, дрожа и ломая руки:

– Ах, Вера Федоровна! Мне только что удалось убежать от Геккерена-Дантеса…

Кинув взгляд на страдальческое лицо мужа, оторвалась от всех этих мыслей и вернулась в собственную гостиную со вздохом, чтобы продолжить неприятный разговор с ним.

– Я рассказала княгине, без утайки, о преследованиях, которым все время подвергаюсь от Луи Геккерна. Потом – и Азе.

Натали решила не говорить о настойчивых советах Александрины сказать мужу обо всем. Она в очередной раз пресекла попытки уговорить её:

– Нет, Азя, я не могу. Боюсь, что случится непоправимое, ты знаешь бешеный нрав Пушкина…

А этот «бешеный» сейчас, удрученно обхватив голову руками, покачивался на диване из стороны в сторону. Натали нерешительно встала, но Александр не обращал на нее больше никакого внимания, даже когда она медленно пошла к двери, думая об Идалии Полетике. Познакомившись осенью тридцать первого года, после переезда в Петербург, она с ней постоянно дружила, да и считались они родственницами – отец Идалии Строганов приходится дядей матери… «И Пушкин относился к ней всегда дружески. А она… Может, Идалия мстит мне за то, что Жорж отличает меня…, говорили, что у них с Жоржем непонятные взаимоотношения… Она тоже, видимо, его любит. Но хитро не обнаруживает свои чувства…»

Натали знала, что после её рассказа о встрече с Дантесом в доме Идалии Пушкин ездил к той. Что он наговорил Полетике? Он же в гневе страшен, как тигр!

Она не могла знать, что княгиня Вяземская, которая уже знала всю подоплеку ухаживаний злополучного кавалергарда за его женой, рассказывала Пушкину, как однажды разозлилась и заявила французу:

– Барон! Мне дорога честь моего дома – прошу свои ухаживания за женой Пушкина осуществлять, где—нибудь за пределами моего дома!

Дантес ничего не возразил, но дерзко глядел на неё до тех пор, пока сама княгиня не перевела глаза на Натали, которая с интересом прислушивалась к разговору и которая сразу опустила голову, услышав гневные слова Веры Вяземской.

Княгиня видела – Натали явно влюблена. Но не могла же она о своих догадках сказать бедному другу, который и так не похож на себя от переживаний. Но он сам достаточно прозорлив, чтобы сопоставить кое-что и что-то изменить…

Но в следующий раз все повторилось – Дантес приехал и не отходил от Натали весь вечер.

Пришлось ей опять гневно объявить наглому молодому человеку:

– Мне остается одно – приказать швейцару, чтоб он объяснил: мы не принимаем вас. Несмотря на то, что здесь будут стоять другие кареты и экипажи!..

«Бедный Пушкин! Когда Дантес-Геккерн перестал ездить к нам, твоя Натали стала больше посещать Софью Карамзину. Ведь к ним он более чем вхож…»

Муж княгини, Петр Андреевич Вяземский, в очередной раз был влюблен и пропадал в доме своей последней пассии – Мусиной-Пушкиной. Вера Александровна философски относилась ко всем его влюбленностям – все равно вернется под её крылышко! Из-за того, что князь всецело был занят своими чувствами, ему не до поэта. Они с ним редко встречались и то – случайно. Поэтому, она не знала, что до последнего разговора с женой поэт жил, радуясь, что, наконец, набело переписана «Капитанская дочка» и теперь её можно отдать в печать. В начале ноября читал её вслух у них, и тогда он очень радовался, что роман понравился. Все присутствующие, поздравляя, заверили его, что талант его стал глубже, что «он не исписался, как о том шепчут по углам его литературные враги».

Александр же был счастлив, как давно не был, не зная о том, чем живет и интересуется Натали. Не подозревал о новой атаке голландского посланника на неё, чтобы заставить бросить мужа, а затем «выйти замуж за его «сына», угрожая ей чем-то, и уговаривая на эту аферу. Не знал, что глупая жена думает, что, если начнет избегать Луи Геккерна, который всячески заманивает её на скользкий путь, всё пройдет, забудется. Но, вместе с тем, жена не пропускает ни одного бала, ни одного раута, ни одного Дворянского Собрания. По-видимому, едва ей удавалось избегнуть встречи с бароном в одном месте, как он вырастал в другом, преследуя ее, как тень…

Не знал о том, как старый лис-барон искусно находит случаи нашептывать ей на ушко:

– Мой сын безумно любит вас! Он способен, в порыве отчаяния, наложить на себя руки. Вы не знаете, как он несчастен, как мучается от любви к вам: не ест, не спит по ночам – я не могу его успокоить. Пощадите его!

– Барон, оставьте меня в покое! – шептала Натали в ответ, пугливо оглядываясь по сторонам. Но вновь и вновь слышала его шипение —сзади или сбоку: «Как вы холодны и бессердечны. Пощадите сына ради отца его».

Поэт не знал, что такие разговоры теперь приходилось выслушивать его жене всякий раз – при каждой новой встрече. На балу, в Дворянском Собрании, старый лис особенно настойчиво принялся за неё:

– Я разработал план, обдуманный до мельчайших подробностей. Нам побег за границу обязательно удастся – под моей дипломатической эгидой…

Наконец, Натали поняла – это травля. Вернувшись с бала, кипя от негодования, передала Александрине позорное предложение голландского посла. Но старшая сестра, как и всегда, принялась уговаривать её открыться мужу. Она не захотела…

Наступило 4-е ноября и пришли эти подмётные письма, где её мужа возводят в ранг заместителя великого магистра рогоносцев…

Взбешенный после чтения письма и поняв, что такие точно письма разосланы и его друзьям, Пушкин послал вызов Дантесу, который, он знал, не придавая этому никакого значения, целый год волочится за его женой.

Дантес, после его вызова, срочно «заболел», а приемный отец, боясь, что дуэль поставит под угрозу его пребывание в России и дальнейшую карьеру, попытался поэта убедить, что Жорж влюблен не в его жену, а в ее старшую сестру, Катрин. Александр, конечно, не поверил, но сделал так, что богатый теперь наследник – после усыновления его голландским послом, – женился на Катрин. Геккерны были в шоке от письма Натали, написанного под его диктовку, что они согласны на брак Дантеса и Катрин (существует версия, что Александр Пушкин сам изготовил все эти письма, в том числе – и себе, чтобы разыграть гнев и женить неугомонного Дантеса на нелюбимой им Катрин, сестре жены).

Тогда поэт отказался от дуэли, при условии, что Дантес женится на Катрин. К этому подключились тетушка Загряжская, Жуковский. Показав себя неумолимым, Александр требовал только одного – женитьбы француза на свояченице. Этого они больше всего не хотели. Но вынуждены были согласиться, и Катрин, неожиданно для всех, вышла за француза замуж. Попытки дружить домами поэт сразу пресек – запретил пускать на порог своего дома кавалергарда. Но оказалось, что тот находил места, где еще наглее ухаживал за Натали несмотря на то, что теперь женат на её старшей сестре…