Витасфера. Каменное небо

– Да, это так.

– Тогда кто?

– У нас осталась Барбамилла. Но, похоже, она чем-то занята.

Рогранда возмутилась:

– Барбамиллу – нельзя. Ни в коем случае. У нее гены рабов. Психогенетический анализ выявил ослабленность волевых ресурсов, следовательно, и порядочности от ее потомства мы тоже не дождемся.

– Порядочности? Но почему же? – из-за стола приподнялась Барбамилла, не отрывая взгляда от вязанья.

Ее крючок, ни на минуту не останавливаясь, ловко нанизывал петли рюрикса на разноцветную пряжу. Она продолжила:

– Извините, я не расслышала: чем не угодили мои гены? – повторила она, внимательно разглядывая половинку чепчика.

– Какая прелесть! – бросилась к связанной вещице Ланданелла. – Но почему не из натуральной пряжи? Фи! Разве ты не в курсе, что триалон вызывает потертость?

Кулак Рогранды громко ударил по столу:

– Я тоже в этом уверена! Отсутствие волевых качеств – регресс! Предотвратим снижение духовности! Плебеи во власти – это зависимость от обстоятельств. Это коррупция и беспринципность! И… триалон вместо натурпона!

– Привыкшие к нищете лишат наших потомков беззаботной радости и удовольствий, – поддержала Ланданелла. – Я тоже считаю, что Барбамиллу – нельзя!

– Итак, свое мнение по поводу выборов Старшей Матери, не высказала одна Астрид. Она почему-то молчит. Что скажешь, Астрид? – обратилась к ней Верлинда.

Астрид резко повернула голову, и ее зеленые волосы затрещали, рассыпав по сторонам сноп искр. Она подождала, пока разбушевавшийся нимб вокруг головы не утих, и сказала:

– Я жду, когда вы все, наконец, заметите, что во мне гены самого нормального современного человека. Их качества – компиляция ваших. А значит, именно они самые совершенные и необходимые для человека будущего. Они способны быстро мутировать и, тем самым, не позволят мельчайшим слишком быстро прогрессировать по сравнению с нами.

При слове «мутировать» женщины зашумели:

– Мутации – враги наследственности!

– Мы потеряем достигнутые результаты селекции!

– Мутации непредвиденны! Где гарантии стабильности?

– Вы слышите, как трещат зеленые волосы Астрид? А если ее младенца погладить по голове? Выживет ли крошка после разряда? Или останется на всю жизнь дурачком? Не стоит рисковать.

– Современные способности человека не оправдали себя. Из-за них мы здесь. Астрид нам не подходит.

– Если Старшей Матерью станет она, то мутанты получат преимущества, а элитные качества остальных детей пропадут!

– Все кланы должны быть равноправны!

– Только не Астрид!

Когда шум затих, прозвучал голос Верлинды:

– Итак, никто не избран. А «никто» значит – все. Управлять Витасферой должен Совет Матерей.

Матери задумались:

– А почему бы нет?

– Обойдемся без Старшей!

– Кто за Совет Матерей? Кто за равенство кланов? Единогласно!

С этой легенды начинается история той далекой эпохи, когда матери в шутку называли себя Матерями Круглого Стола.

3. «Мы рождены, чтобы родить других!»

«Хлопай ручками, топай ножками!»

«Мы рождены, чтобы родить других!» – эти песни звучали на детской площадке с утра и до утра.

Каждый ребенок их знал и, едва проснувшись, присоединялся к общему хору.

О тишине приходилось только догадываться. Ее не существовало в этом мире, как и блаженного одиночества. Оно тоже было под запретом.

Под запретом были все возникающие из ниоткуда мысли и беспричинное желание ухватиться за них, чтобы распутать странный клубок навороченных тайн.

Но Галлеор научился отключать бравурную какофонию.

Когда дети укладывались спать, он в глубине спасительного одеяла слушал собственные мысли.

«Я знаю, как скрыться от пристального наблюдения мамочек. Но и они знают, как найти меня. Они заблуждаются, искренне веря, что одиночество – это отчаянье и заброшенность. Они думают, что от него нужно лечить и спасать. Нет! Оставьте меня себе. Не надо мне музыки, чтобы дергаться в одном ритме со всеми».

Со временем странные мысли стали его врагами. Они преследовали его по ночам и превращались в жутких советчиков, которые предлагали ужасные скверные дела.

«Я знаю, что нужно сделать. Где-то есть место, откуда не возвращаются.

Ад?

Почему бы нет?

Им пугают. Его боятся.

Почему бы мамочкам не посмотреть друг другу в глаза?

Разве они живые?

Разве он сам живой?

А музыка не с наших, давно состоявшихся похорон?

Мелодия никогда не меняется.