Королевской поступью. Первый шаг императрицы

– А пойдём пашни глянем. Надоело по деревне бродить.

Ничего особенного в селении я не нашла. Обычный крестьянский быт, где моя помощь и не требовалась.

Мы прошли через посёлок и вышли к просторным полям, за которыми начинался густой ельник.

А на пашнях, ещё зелёная, невызревшая, колосилась рожь. Ветерок легонько поглаживал стебли, и поле напоминало волнующееся море, переливаясь всеми оттенками зелёного.

– Где вы держите плуги?

– Знамо где, – махнул куда-то в сторону Никита, – в амбаре.

– Пошли, хочу посмотреть.

Мужчина вздохнул и послушно потопал к деревне, откуда мы недавно вышли. Могу биться об заклад, он считает меня ведьмой, потому и слушает. Так бы уже давно дурную барыню послал, хоть ты ему трижды госпожа. Я замечала, каким взглядом Никита провожал меня, когда рыскала по деревне, вникая во все мелочи. Он-то считал, что барыне место на веранде: чаёк попивать, да лясы точить целыми днями. Самое господское дело. Ага. Не тут-то было.

Мы дошли до окраины селения и приблизились к большому сараю. Мой помощник отворил двери:

– Тут всё, госпожа, – пробасил он.

Прошла внутрь. Так я и думала. Пахали здесь по старинке, плугом с одним лемехом (прим. автора – острый наконечник плуга). Работа это невероятно тяжёлая. Тащить за лошадью соху, регулируя глубину борозды своими силами.

– Зови кузнеца. Будем новый плуг делать.

Никита уставился на меня так, словно на моей голове выросли рога.

– Господь с вами, госпожа. Разве это дело для барыни. Так ещё деды наши пахали. Нам почто менять?

– Зови, зови. Там посмотрим.

Мой новый управляющий вздохнул так, что заволновалась листва на деревьях. Однако спорить не стал и побрёл к дому кузнеца, что стоял чуть на отшибе, возле небольшого ручья.

Скоро они показались вдвоём, Никита шёл, размашисто жестикулируя. Жалуется, что ли, на моё самодурство?

Кузнец был под стать богатырю. Также широк в плечах, могучую грудь, наверное, вдвоём не обхватить. Кулаками вместо кувалды можно железо ковать. Его смоляные волосы были перевязаны очельем (прим. автора – повязка на лоб, которая удерживает от попадания в глаза волос чёлки и висков). Облик он имел суровый. Я немного струхнула даже.

– Поздорову, барыня, – поклонился кузнец.

– Здравствуй. Как зовут тебя?

– Никодимом люди кличут.

– Послушай, Никодим. Только прошу, сразу не возражай. Никита, вытащи, пожалуйста, плуг сюда.

Мужчина вынес на улицу орудие для пахоты.

– Смотри. Сейчас вы пашете как? Идёте за лошадью, таща плуг на себе практически. Правильно?

– Верно, – кивнул кузнец, – все это знают.

– А если, – я взяла прутик и присела на корточки, рисуя прямо на земле, – мы удлиним доску, к которой крепится лемех, и добавим второй. Погоди, не пучь на меня глаза, – усмехнулась, видя взгляд Никодима, – а в передней части, по бокам установим колёса. Глубину борозды также можно будет регулировать нажатием, но при этом соху не придётся тащить на себе. Как тебе такая идея? Сможешь сделать?

Кузнец долго рассматривал рисунок, что-то прикидывая в уме:

– Справлюсь, госпожа, дайте неделю времени.

Никодим мне понравился. Я видела, что он не осуждал бабские «задвиги», а воспринял всё сказанное, как руководство к действию, тоже загоревшись новинкой. Немногословный и исполнительный, всё, как надо.

Кузнец ушёл, бормоча что-то себе под нос. Мы же направились в сторону усадьбы. В деревне стоял какой-то непонятный гвалт.

– Что там случилось, ну-ка пойдём, глянем, – потянула Никиту за собой.

На широкой улице пыль стояла столбом. Деревенские мальчишки показывали на кого-то пальцами, всячески дразня. Собаки надрывались. Из окон высовывались удивлённые лица.

Подбежала поближе. Закрывшись руками от ватаги пацанов, по дроге брёл измождённый, худой мужчина лет пятидесяти. Длинные седые волосы трепал ветер. Одежда – рванина, еле державшаяся на теле, ноги босы. Автоматически переключилась на магическое зрение и замерла. Передо мной был сильнейший ритуальный волшебник. Как он оказался здесь, да ещё в таком виде?

– Никита, уйми их или велю всем розог дать, – крикнула управляющему.

Мужчине только стоило грозно нахмурить брови и мальчишки, присмирев, разбежались. На улице повисла тишина, даже собаки замолчали.

– Кто вы? – Подошла я к путнику.

– Здравствуйте, добрая госпожа, – поклонился он мне, – спасибо, что избавили от этих надоедливых хулиганов. Меня зовут Тихомир. Наверное…

– Как так? – Взяла мужчину под локоть, от голода он еле стоял на ногах.

– Долгая история, госпожа, вряд ли вам будет интересно. Подайте копеечку на хлеб, если не жалко.

– У меня есть другое предложение. Будьте моим гостем.

Нищий замер, как вкопанный подняв на меня изумлённый взгляд:

– Госпожа, вы вот так с улицы приглашаете незнакомого человека? Но… Почему? – В его глазах не было ничего, кроме недоверия.

– Вы не причините мне вреда. А мне просто хочется вам помочь.

Тихомир пожевал губами, буравя меня изучающим взором.

– Женщина с такими глазами не может лгать, – сказал он, наконец, – счастлив быть вашим гостем. Если простой нищий не обременит вас.

– Нисколько, – улыбнулась я, взяла его под руку и повела в усадьбу.

Сзади плёлся недовольный Никита, ворча про то, что некоторые барыни слишком добрые и тащат в дом кого ни попадя. Пропустила его брюзжание мимо ушей.

– Маша, – кликнула я расторопную помощницу. Та выскочила из кухни, дожёвывая пирожок, – вели баню истопить. Да подай сюда еды. Лучше бульона или супчика. И подбери что из одежды. Посмотри у барина в шкафах.

Девчонка, кивнув, умчалась. Я усадила смутившегося Тихомира на диван. Никита, бросив недовольный взгляд, пошёл к Лукерье Захаровне. Впрочем, скоро сама экономка появилась в гостиной.

– Ваше Сиятельство, не уделите ли мне минуту времени, – поджав губы, сказала экономка.