По выражению лица Андрея было видно – он и сам понял, что переборщил в своих нападках.
– Давайте позвоним. Если вы не хотите позвоню я, – это прозвучало и как просьба, и как предложение.
– Ради бога, не надо со мной на «вы». Сколько тебе лет?
– Тридцать.
– Ну, а мне сорок пять, не велика разница…
– Пусть будет так.
– Позвоню сейчас, – произнес он почти шепотом. Вынул из кармана мобильный, набрал номер. Довольно долго никто не отвечал. Он уже собирался нажать отбой, как вдруг я услышал голос дяди Хорена.
– Слушаю.
– Хорен-джан! Цаватанем, как вы?
Ответа я не слышал.
– Да, да, приехал…
– …
– Да нет, дружище, все прошло как нельзя лучше. Прямо с трапа его сняли.
– …
– Будь здоров, да за что спасибо?
– …
– Одно вот – не смог угостить его хинкали, а в остальном, я думаю, поводов для недовольства нет.
Вот как раз остальным я был не слишком доволен.
– …
– Знаю, знаю, дядя Хорен.
– …
– В тот же день, да?
– …
– Ну, слава богу, и зачем же они притащились? Просто проверить?
– …
– Слава богу, вас не арестовали. Что это за страна, где ловят таких людей, как вы?
– …
– Для меня большая честь быть полезным вам. Вы же знаете, дядя Хорен, как я вас люблю и уважаю. По сравнению с тем, что вы сделали для меня, забота о Сандрике – это капля в море.
– …
– Будьте здоровы и счастливы! Да не обойдет милость Божья вас стороной. Рад, что у вас мир да лад. О Сандрике не беспокойтесь, он в надежных руках.
– Дай поговорить, – попросил я Панова, протягивая руку за телефоном. Он не обратил на это внимания и продолжал разговор.
– Всего вам хорошего, дядя Хорен. Вчера я молился у иконы Казанской Божьей матери, умоляя хранить ваш покой. Вот слышу ваш голос и убеждаюсь – Бог и справедливость еще существуют в этом мире.
– …
– До свидания, дядя Хорен. Живите и здравствуйте. Здоровья и покоя вам! Счастливо!
Всю ночь я не мог уснуть. Думал о том, где находился, у кого, почему и каким образом. Нервы никуда уже не годились. Был зол на себя и на весь мир. Ведь в том, что я оказался у Андрея Панова, была и моя «заслуга».
В этой жизни мне пришлось столкнуться с кучей разного рода аферистов и фарисеев, но неслыханная наглость, бесстыдство и лицемерие Панова вогнали меня в оторопь. Уснуть удалось лишь к рассвету.
* * *
Два дня ушли на привыкание к новой среде, к ору Панова в адрес обслуживающего персонала, на упражнения по отжиманию с пола, купание, прогулки по двору, знакомство с азиатской овчаркой Ханом и собирание красной смородины в саду. На третий день я вызвал такси и отправился осматривать центр Москвы.
Водитель оказался грузином. Я так обрадовался, словно после пятнадцатилетнего пребывания на необитаемом острове заметил корабль в море.
– Ва, ты грузин?
– Нет, лезгин, – отшутился, как уж мог, таксист. Почему у всех таксистов одинаково плоский и узнаваемый стереотип поведения?
– Откуда будешь? Батумский? – спросил он, приподняв бровь.
– Нет, тбилисец.
– Меня зовут Валодиа[13 - Валодия – искаженное Володя.]. А тебя?
– Джумбер, – отреагировал я с подходящей к ситуации долей юмора[14 - Юмор заключается в том, что старое, редкое имя Джумбер встречается только в Грузии, обычно в престижных районах Тбилиси (фактически герой сказал, что его зовут грузин, и обозначил свой социальный статус).]. Хотя, если подумать, называть настоящее имя действительно не стоило. И поскольку Ладо всерьез принял мое «джумберство», я стал давить на его первое показание.
– Откуда сам будешь?
– По происхождению я сван, родился в Лечхуми, окончил школу в Хуло и вырос в Карели. Мама из Хашури, а вуз закончил в Батуми.
– А абитуриентом где был? – спросил я его с таким серьезным лицом, что он всерьез задумался, и, прежде чем он ответил, я стал хохотать, и так заразительно, что он не удержался и поневоле улыбнулся.
– Куда едешь?
Его поразительный выговор подтверждал факт скитаний по разным уголкам страны. Говорил он с таким диким акцентом, что и вправду хрен его знает, какого он мог быть роду-племени. Судьба свела меня с человеком весьма сомнительных, неясных корней. Смешение сванского, лечхумского, аджарского, картлийского диалектов производило весьма странный эффект.