– Что вы, конечно, не думаю! Просто мило болтаю с покойницей. Это ведь вполне в порядке вещей, – иронично заметила Татьяна Афанасьевна.
– Вполне, – заверила работница. – Поглядите.
Она осторожно расстегнула три верхние пуговицы и распахнула халат на груди.
От того, что Татьяна Афанасьевна увидела, ее затошнило и повело в сторону так, что пришлось схватиться за край стула, дабы удержать равновесие: в центре грудной клетки женщины зияла дыра, будто сквозь ее тело, как по тоннелю, на огромной скорости промчался детский электрический поезд.
– Видали такую красоту? – почти весело спросила сортировщица, снова застегивая халат.
– Что это? – едва слышно пролепетала Ненасытина.
– Газовый баллон взорвался. И понять ничего не успела, а уже в отделе кадров.
– Какой отдел кадров?
Татьяна Афанасьевна с трудом сдерживала слезы.
– Обычный. Который жмуриков сортирует, чтобы потом их мучили в соответствии с должностными инструкциями.
Ненасытина схватилась вдруг за голову обеими руками и до боли сдавила виски ладонями.
– Бред! Все это мне чудится! Чудится! Хочу скорей проснуться! – почти крикнула она.
– Прекратите истерику! – прервала ее женщина. – И без вас тошно.
Татьяна Афанасьевна сделала над собой усилие и отерла выступившие слезы негодования.
– Простите. Я не понимаю, что происходит.
– Если честно, – сказала женщина, смягчившись, – я и сама не знаю, почему вас сюда занесло. Вы у меня первая живая гостья. Но я слышала о подобном. К Александру Ивановичу, моему здешнему начальнику, как-то живой медиум заглядывал. Не весь. Одна голова. Долго говорил что-то на каком-то тарабарском языке, но Александр Иванович ни черта не понял. При жизни сантехником был, какая уж там лингвистика. Голова покраснела от досады и исчезла. Дурень потом сокрушался, что языков не учил.
Сортировщица рассмеялась.
– А у соседки по кабинету, Марии Сергеевны, проявился раз молодой растаман. Весь в косичках, разноцветный. Поглядел на нее и говорит: «Хуяси!». И сразу исчез. Наш уборщик (он при жизни востоковедом был) сразу сказал, что есть такой город в Китае. Но на китайца паренек похож не был. Так что, скорее всего, соотечественник.
«Дырявая» женщина проявляла все большее расположение к гостье.
– Да вы присаживайтесь, присаживайтесь!
Она подвинула стул ближе к Ненасытиной. Та грузно опустилась на мягкую подушку.
– Я вам покажу, чем мы тут маемся.
Женщина засуетилась. Пододвинула для себя второй стул, уселась, потом выудила из ящика стола второй белый платочек и пару чистых перчаток.
– Вот, наденьте, чтоб все как положено.
Татьяна Афанасьевна небрежно повязала платок и с трудом натянула маленькие резиновые перчатки. Сортировщица же ловко выудила из деревянного ящика какой-то небольшой предмет и осторожно водрузила его на своей ладони. Это был почти круглый полупрозрачный пузырек, размером с мелкий каштан. Если бы не легкое свечение, которое сочилось изнутри, его запросто можно было бы принять за кусочек мармелада.
– Это и есть исходник, – гордо заявила она, будто демонстрировала образец ценного произведения искусства.
Татьяна Афанасьевна уставилась на ладонь с непониманием.
– Если исходник оказался в таком ящике, значит, его хозяин тоже сыграл в ящик. Или вот-вот сыграет.
– Хозяин этого мармелада?
Сортировщица рассмеялась.
– Ну вас! Мармелада! Скажете тоже!
– А что это?
Лицо женщины приняло серьезное выражение.
– Не догадливая вы какая-то, директор интерната. Что да что! Понятно – что! Оно самое!
Она бесцеремонно ткнула Ненасытину в солнечное сплетение и как-то неприятно захихикала, отчего у Татьяны Афанасьевны по телу побежали мурашки.
– Моя работа, – продолжала женщина, – сортировка.
Она указала на бидоны, на вычищенных боках которых поблескивали металлические латинские буквы. Исключительно согласные, отчего сложить их в слова не представлялось возможным. Должно быть, какие-то аббревиатуры.
– Сюда, – она дотронулась до одной из емкостей, самой маленькой по размеру, – попадают только белые. Такие исходники редко встречаются. Я ни одного еще не видала. Красотища, говорят, неимоверная. Краше бриллиантов. Но большинство этих штук бывают белыми и прозрачными только в момент, когда сходят с конвейера. А потом уж все, – тяжело вздохнула женщина. – Понесли ботинки Митю, как говорится. А в этот если угодил – пиши пропало! Конечная станция.
За «конечную станцию» был весьма симпатичный пузатый бидончик с инкрустированными золотом латинскими буквами NFRNM.
Татьяна Афанасьевна совершенно не могла взять в толк, о чем рассказывает ее странная собеседница. Но, тем не менее, решила ни о чем больше не спрашивать. Женщина явно относилась к тому типу людей, которые любят раздувать щеки и важничать там, где дело идет об их работе. Жил в ее детстве по соседству такой вот задавака, автослесарь по имени Тимур. Увлекался восстановлением раритетных машин. Мальчишки без конца клубились вокруг него, рассматривали измазанное мазутом металлическое хозяйство и все спрашивали:
– Дядь Тимур, а что это? Дядь Тимур, а зачем это?
А он в ответ только надуется и ответствует:
– Понятно, что! Понятно зачем!
Было бы понятно, не спрашивали бы! Бабушка-Ненасытина называла его Фуфырем.
Женщина, тем временем, сняла «мармеладину» с ладони и положила под прицел прибора на столе.
– Это спиритометр. Можете поглядеть, если хотите.
Татьяна Афанасьевна несмело нагнулась и приложилась к холодному окуляру. Перед ее взором возникла полупрозрачная субстанция, переливавшаяся разными цветами. Словно это был калейдоскоп, в котором вместо стекляшек гуляли капли плотного жидкого вещества. Зрелище красивое и необычное, напоминавшее витражи в католических церквях. Наблюдение за яркими каплями завораживало и странным образом умиротворяло, как вдруг из самой гущи переливов показалось крошечное человеческое лицо.
Ненасытина отшатнулась в ужасе.
– Но ведь там… там…
– Что там? А! Пустяки. Проекция, – снова неясно пояснила сортировщица. Не бойтесь. Она вас не укусит.