Красная строка. Коллективный сборник №2

14.

Прошло ещё полгода. Света жила настолько разочарованной в жизни, что, казалось, уже ничто не сможет снова оживить когда-то цветущую женщину. Тяжело болела. А потом наконец-то сжалившаяся судьба послала ей Мишу. Не придуманного, настоящего. И это, слава Богу, уже совсем другая история…

Дмитрий Шостак

(1984-2012)

Дмитрий Шостак родился в Крыму. Детство прошло во времена развала Советского Союза. Окончил Российский государственный геологоразведочный университет по специальности «геммология». С 2010 по 2012 гг. – слушатель Высших литературных курсов Литературного института им. А. М.Горького. Автор стихов, прозы. Публикации в журнале «Москва», альманахе «Точки». В 2013 г. вышла персональная книга «Пластик», в которую вошли все рассказы, стихи и повести. Увлекался экстремальными видами спорта.

Вещи и запахи

Тридцать часов без сна, восемнадцать часов за рулем, и осталось проехать всего сто километров. Если не спать более суток, все кажется незначительным, а сам становишься спокойным и невосприимчивым. Наверное, путаю сонливость со скукой. Монотонность дороги разбавляю ненужными обгонами. Я и автомобиль – один механизм. Проверяю систему: скорость сильно не превышаю, бак наполовину полон, внимание в норме, глазомер исправен, реакция на допустимом уровне. Скучно. Никаких особых эмоций, ни воспоминаний, ни ожиданий.

Дорога поднимается на холм, и с него теперь виден поселок, в котором я вырос: двухэтажные дома, зелень и выпирающий цех судостроительного завода. Спокойствия больше нет – я, словно вор, крадусь в собственное детство, боясь разоблачения. Проезжаю еще немного и останавливаюсь. Дорога зажата с двух сторон водой: справа – море и дикий пляж; слева – гладь соленого озера, за ней через три километра разобранное железнодорожное полотно, а за ним степь. Она видна отсюда, с тонкой и непрерывной, как лезвие бритвы линией горизонта. Степь тянется до самого Азова.

Оставляю машину у обочины и иду к пляжу. Песчаная тропинка ведет через колючки и сухую траву. Чтобы ноги не вязли, наступаю всей стопой сразу. Ветер с моря холодит руки. Я сразу узнаю этот особенный запах, со слегка сладковатым оттенком гниющих водорослей. Так в детстве пахнет постель, если часто ходишь на море и долго не моешься. Во дворе этого запаха не чувствуешь, там все пахнет солнцем. Двор – пустырь со скелетами качелей – всегда настолько обильно залит светом, что, выходя из подъезда, слепнешь, и звуки становятся глуше. Уже к началу лета во дворе ни одной травинки, только сухая земля. Тепло лучей на коже и запах пыли – так пахнет солнце. Этот запах можно услышать и в степи, и необязательно летом. На юге весна приходит раньше, и уже в феврале пасмурных дней становится все меньше и меньше. Можно, сачканув с последних двух уроков, не сказав никому из друзей, свернуть с тропинки направо, обогнуть гаражный кооператив и дальше по грунтовой дороге уйти гулять в степь. Солнце греет, и если нет ветра, то совсем не холодно. Степь сухая и серая. Так можно гулять, не думая ни о чем, подхваченный чужой волей, один, два, три часа подряд, будто ты зверек, а эти серые травы – твой дом; дышать воздухом, подобно морским млекопитающим, в каждый вдох вкладывая мысль. Над степью темно-синее небо, глубокое как море. Его отмыло за зиму, но к лету оно снова станет выцветшим, светло-голубым.

Возвращался я всегда вдоль железной дороги. Линия вела к заводу, и по ней, кроме товарных вагонов, ходил еще пассажирский состав для рабочих: дизель и четыре плацкартных вагона. Когда состав шел мимо домов и улиц поселка, он был обычным стучащим колесами поездом. Но здесь, в степи, поезд становился «настоящим», приехавшим издалека, в его вагонах интересные люди – путешественники. Они сидят за столиками, рядом лежат книги, перед ними стаканы с чаем. За окном виднеется море, вдоль берега идет шоссе, рядом голое озеро, а прямо под насыпью стоит маленький мальчик в школьной форме и машет им рукой.

Морской ветер и запах, принесенный им, потянул меня в магический мир детства, туда, где ночами по коридорам бродили привидения, а у каждой вещи в комнате был свой второй, скрытый смысл. В детском садике нам всем нужно было рисовать «космическую ракету в космосе», и важным в рисунке была надпись «СССР» на борту. Ее выводили в самом конце с особым наслаждением. Но я не мог этого сделать. У меня была картонная коробка фломастеров «Батуми» с фотографией набережной: большая пальма, угол красивого дома и «Волга» у тротуара. Я знал, что нельзя написать фломастером из этой коробки «СССР», потому что в Батуми идет война, и СССР больше нет. Воспитательница улыбалась, смотря на мою ракету, на которой было написано СНГ, у нее был смущенный вид и непонимающие глаза. Тогда у всех взрослых были такие. Особенно у дяди Гриши, когда он рассказывал моему отцу, как служил в охране ядерного арсенала на Кизил-Таше, и как в части, до расформирования, даже еще до того, как вывезли последние «изделия», уже составлялись списки распродаваемого имущества: военные ЗИЛы, ГАЗы и прочее.

Помню, когда нам выдали буквари, и мы что-то проходили на первых страницах, я всегда пролистывал вперед, где на развороте была карта страны с мультяшно нарисованными лесами, реками, верблюдами и полярниками. Я пытался представить их всех и думал, как же так вышло, что из всех мест на земном шаре я родился именно здесь. Я чувствовал единение с этими людьми, когда из радиоточки в дедушкиной квартире «Маяк» сообщал: «в Петропавловске-Камчатском полночь». Значит, и там живут люди, говорящие со мной на одном языке, которые уже легли спать, хотя здесь еще даже не наступил вечер. Я уже учился в институте, когда умерли дед и бабушка. Для раздела наследства следовало продать недвижимость. Процесс освобождения квартиры проходил волнами: приезжали одни родственники, уезжали, потом приезжали другие. Еще до похорон, разошлись более ценные вещи, позже – менее ценные, потом оставшееся рассовывалось по друзьям и знакомым, чтобы не выбрасывать. Последним освобождал квартиру я. В день отъезда, не разуваясь, я обходил пустые комнаты. В бывшей спальне на полу стояли настенные часы, и к ним была прислонена трость. Красивая трость с удобной ручкой, подаренная бабушке. Она не сразу начала пользоваться ею, берегла. Давным-давно для бабушки я придумал одну хитрость. Совсем маленьким я слышал, что люди очень сожалеют, когда не успевают проститься с умершими родными. «Тогда почему же с ними не проститься, пока они живы?» – думал маленький мальчик, лежа головой на коленях у бабушки, а она гладила его по голове, и он прощался с ней. Представлял, что когда-нибудь она умрет, возможно, совсем скоро, и поэтому следует проститься сейчас, чтобы не испытывать горечь потом. А бабушкина рука гладила и гладила. Эта же рука, которая сжимала рукоятку трости. С дедом таким образом проститься я не успел. Часы, которые стояли на полу, раньше висели в гостиной. Дед каждое утро становился на стул и заводил их. Или выставлял время, потому что маленькие вредные дети останавливали часы, чтобы они своим боем не мешали спать ночью. Если в одно и то же время совершать одни и те же действия на протяжении многих лет и при этом загадывать одно желание, то можно рассчитывать на чудо, настоящее сверхъестественное чудо. Возможно, дед добивался какого-то чуда, возможно, даже добился.

Эти две вещи, стоящие в абсолютно пустой квартире, в пустой спальне с пыльными обоями и тусклым паркетом, открыли для меня свой второй смысл. Их нельзя выбросить, продать или оставить на память. Они жили здесь, где раньше жили два человека.

От ветра пробирает озноб, солнце клонится, и в озере отражается небо. Надо ехать дальше, осталось всего пару километров

Виктория Чикарнеева

Виктория Чикарнеева родилась в 1987 г. в Ростовской области. В 2009 г. окончила Южный федеральный университет (факультет социологии и политологии). В 2008 и 2009 гг. была финалисткой премии «Дебют» в номинации малая и крупная проза, соответственно. В 2011–2012 гг. участвовала в форуме молодых писателей в Липках. Печаталась в журнале «Наш современник». В 2020 г. публиковала рассказы в сборниках «Точки узнавания» и «Все будет хорошо», в 2021 г. – в сборнике «Калейдоскоп миниатюр». В настоящее время живёт в Ростове-на-Дону, воспитывает двух детей.

Вишнёвое варенье

1

– Остановите на семнадцатом километре, – попросила водителя Лилия Петровна.

Маршрутка затормозила, подняв за собой клуб пыли. Женщина расплатилась и вышла на остановку.

«Вот уж баба малахольная, и зачем я это затеяла?» – проговорила негромко, смотря вслед уезжающей машине. Она становилась все меньше, размывалась и, наконец, превратилась в точку. Лилия Петровна оглянулась. Вдали, на возвышенности виднелся дачный поселок.

Молодая женщина несколько раз с усилием сглотнула слюну, сердце колотилось все сильнее, словно она сидит перед преподавателем на первом экзамене по анатомии. На мгновение почудилось, что ей не тридцать шесть лет, а всего пятнадцать. Она вовсе не врач высшей категории, преуспевающий терапевт, метящий на место заведующей отделения городской больницы, а всего лишь юная и влюблённая девочка, которая бежит по мокрой дороге. Рядом с ней бежит Боря. В одной руке у него тяжёлый пакет с продуктами, а второй подхватил подругу под локоть.

– Лилёк, быстрее, ты же промокнешь до нитки. Зачем я только тебя сюда потащил? – кричит он, ускоряясь в беге.

Дождь усиливается, за пару минут превращается в проливной. Вокруг почти ничего не видно. «Стоит стеной» – подумалось девочке. Раскаты грома становятся все оглушительнее, вдали сверкают огненные молнии. Просёлочная дорога, ведущая к садово-дачному товариществу или просто поселку с громким названием «Луч Победы», становится месивом грязи и глины. Лилины босоножки застревают в липкой жиже, к подошве прилипают большие куски, усложняя бег.

– Боря, я не могу. Я устала, – навзрыд плачет девочка.

– Потерпи, немного осталось. Минут десять… Наша дача первая по улице, – мальчик не поддается, бежит и ускоряет Лилю, таща ее за руку.

– Боря, Борис! – вскрикивает она, – у меня обувь порвалась!

Она останавливается и приподнимает ногу. На левой босоножке оторвалась лямка и безнадежно болтается. Идти в обуви становится невозможно.

– На, обуй мои, – Борис снимает тапки, помогает девочке надеть их, а сам идет босиком.

Мальчик молчит, старается идти ускоренным шагом. Лиля знает, что ему больно. Знает, что он переживает и винит себя в неудавшейся поездке. Только никто не виноват, им не повезло. Прогноз погоды они не догадались послушать, а утром на улице было солнечно. Первые капли упали на землю, когда они прошли одну треть пути, а на середине дороги ливень обрушился со всей силой…

Лилия Петровна и не заметила, как перебежала через трассу и неспешно пошла к дачному посёлку. Спустя двадцать один год погода была благосклонней. Над головой раскрывалось чистое и глубокое небо. На дороге проложили асфальт и начертили разметку. «Теперь ноги в грязи не увязнут, как в далеком нулевом году» – подумалось женщине. Она с трепетом подходила к дачам. Сама не знала, постучит ли в двери знакомого домика или просто пройдет мимо. Да и жива ли та уютная деревянная дача, или её перестроили, превратив в кирпичную махину?

Не знала, как поведет себя, если вдруг по невероятному стечению обстоятельств или необъяснимому чуду увидит там Бориса. Что скажет и стоит ли что-нибудь говорить. Может быть просто оставить в памяти то лето, когда им было по пятнадцать лет, они были по уши влюблены и мечтали о жизни вдвоём.

Лилия Петровна не ожидала, что решится приехать на дачу и пройти дорогой, с которой так много было связано. Все утро она бродила около вокзала и пропустила несколько маршруток, следовавших по нужному направлению. Стояла в придорожном кафе пила чашку чая за чашкой, копалась в телефоне, обзвонила всех подружек и уже думала, что стоит вернуться в гостиницу. Наконец, разозлилась на себя за трусость и поехала.

В этот отпуск она отправилась сама, сын не поддержал, предпочел провести смену в летнем лагере. Честно признаться Лилия Петровна его и не уговаривала. Впервые за двадцать один год она вернулась в город, в котором прожила несколько счастливых детских лет. Женщина не раз прилетала на море, но намеренно никогда не заезжала в Краснодар. Прямиком туда… В Геленджик или Сочи, иногда в Абхазию. Муж, уже год как бывший, муж считал, что не рационально заезжать в Краснодар. Лучше взять билет сразу до курортного города, чтобы не тратить лишнее время на дорогу. Его прагматичный подход по всем вопросам… Когда нужно ложиться спать, в какие часы есть, какие фильмы смотреть, на что потратить годовую премию, настолько надоел, что теперь, после развода Лилия Петровна делала всё наоборот.

2

Промокшие и озябшие ребята подбежали к дачному домику. Легкое жёлтое платье прилипло к телу, еще больше выделяя Лилины худые ключицы, тонкую талию и маленькую грудь. Борис быстро поддел внутреннюю задвижку и открыл калитку.

– Идем, Лилёк! Спасены! – сказал он.

Дёрнул за ручку двери, но дача оказалась закрытой. Бабушка всю войну отработала в тылу, рыла окопы, помогала партизанам, видела много ужасов, но панически боялась воров, всегда замыкалась, оставшись одна.

– Бабуля, открывай! – с силой затарабанил в двери Борька, – открывай скорее!

К двери никто не подходил, несмотря на громкие стуки. Мальчик бил со всей силы, потом начал стучать в окна. Через пару минут вышла заспанная Ольга Сергеевна. Несколько мгновений она удивлённо смотрела на детей, кажется не понимая, в чем дело.

– Мы тебе продукты принесли… Но они промокли немного – пошутил Борис, протягивая мокрый и набитый пакет.

– Ребятки, как же вас так угораздило? Зачем же вы по дождю ко мне приехали? – всплеснула руками, – живо идите греться!

Лилия Петровна хорошо помнила, как девочкой-подростком сидела в маленькой и уютной спальне. Её укутали в старый махровый халат. Помнила, что он был необыкновенно мягким и пах луговыми цветами. Больше такого аромата она нигде не слышала, сколько не искала. Ольга Сергеевна принесла таз с горячей водой. Лиля опустила ноги, тайком пряча под халатом острые коленки, и, наконец начала согреваться. Рядом с ней сидел Борька, в дедовых спортивных штанах, тёплом свитере, его рыжие и курчавые локоны немного просохли и топорщились во все стороны.

– Сейчас я и тебе таз с водой принесу, – сказала бабуля, – посмотрим, что с ногами.

Лиля скользнула взглядом и заметила, что Борькины ступни в крови. А по деревянному полу размыты багряные следы.

– Ерунда, заживёт как на собаке, – вскрикивал мальчик, когда бабушка обрабатывала раны на ногах, – это так, камешками поцарапался.

– Борь, не надо было мне тапки отдавать. Дошла бы как-нибудь в порванных, – виновато сказала Лиля.

– Надо было, – коротко ответил Борис.

– Это ещё что, под дождем промокли! – заговорила бабушка, перевязав бинтами ступни внука, – вот я в войну с подружкой Тоськой шла из Курлаков, хутор был такой, в Бунаки. Нас как раз немцы оккупировали. Расстояние десять километров, вокруг страшно, а идти надо… Зима, мороз давит, у меня на ресницах и бровях иней застыл. Только и думаю, быстрее бы дойти и согреться. А тут на пригорке сидит несколько волков, метрах в трехстах и смотрят на нас. У меня сердце в пятки ушло, у Тоськи тоже. Думаю, не немцы убьют, так волки съедят. Убегать некуда, кругом одни поля и лесополосы. Взялись с ней за руки и пошли тихо-тихо, будто не боимся. Чудо спасло, волки просто нам вслед смотрели. Мы отошли подальше, как только их не видно стало, кинулись со всех ног и побежали в Бунаки. Пять километров бежали, я свою варежку обронила, так и не вернулась за ней. Ноги в снегу тонут, дороги же никто не чистил… А вы-то… Вы просто намокли!

– Бабуль, ты никогда эту историю не рассказывала, – удивленно сказал Борька.