Мемуары Эмани

Иногда у дяди дома собирались знакомые корейцы: проректор, доцент, научные сотрудники. Слушала краем уха их разговоры. Думаю, что они были незаурядными людьми, потому что выучились и стали руководителями. А депортированным корейцам добиться таких высот было очень тяжело. Степенные и важные, они неторопливо вели беседу. Пригубив для приличия водку, отставляли хрустальные рюмки в сторону. Это была элита депортированных корейцев.

Дядя был коммунистом до кончиков ногтей. Верой и правдой служил партии. На втором курсе я записалась на факультативный курс по русской литературе. Он жестко сказал, чтобы я изучала историю КПСС и что преподаватель, который ведет занятия по русской литературе, ненадежный человек.

Через пять лет после окончания института я прилетела в Целиноград по делам. Бывшие однокурсницы сказали, что неблагонадежный преподаватель в тюрьме, а его брат выбросился из окна пятого этажа, когда за ним пришли работники КГБ.

Думаю, что дядя сыграл в моей жизни немалую роль. Нет, он не помогал, но держал меня в поле зрения – племянницу, которая свалилась на него из глуши Узбекистана. В начале лета он собирал молодежь на своем дачном участке, кстати, тоже для обкомовских работников. Нас туда привозили на служебной «Волге» и забирали поздно вечером домой. Эти детали элитарности я впитала в себя быстро, потому что прежде такого не видела.

* * *

Жить вдалеке от дома мне было тяжело. Я получала стипендию, которая родителям казалась сказочной – двадцать восемь рублей в месяц. Зарплата санитарки в детском саду была девяносто рублей – для сравнения.

В октябре уже наступили холода, у меня зуб на зуб не попадал, всегда было холодно. Отбила домой телеграмму:

– Срочно пришлите гамаши.

– Что такое гамаши? – получаю ответ.

Плохо мне было, холодно и голодно. Лекции, семинары, восемь человек в комнате, которая была прежде читальным залом. Но причина моего уныния была в другом: не было одежды, особенно выходной. Одна кофта, гамаши, которые купила в городе, юбка и пальто. Однокурсницы веселились на полную катушку, бегали на свидания с парнями из соседних вузов. Наше общежитие находилось в студенческом городке. Напротив нас жили ребята из Инженерно-строительного института, то есть женихов хватало. А мне куда деваться без нарядов?

Быстро пообедав в столовой, шла заниматься. Сидела над книгами в читальном зале до самого закрытия. Весь учебный год ходила по одному маршруту: институт – читальный зал – общежитие. Книги спасали меня от тоски по дому, рассеивали тьму одиночества. Мне нравилось там проводить время, готовиться к занятиям.

В тишине шелестят страницы. Готовлюсь к семинару по творчеству Константина Паустовского. Читаю рассказ за рассказом. Боюсь вспугнуть очарование Мещерских озер, неброскую красоту средней полосы России, тусклое мерцание золотой розы Шамета.

Доклад читала перед всем курсом. Я стояла перед аудиторией и произнесла последние слова. Никто не шелохнулся.

Через два года я прилетела в Ташкент. В аэропорту меня остановила преподаватель русской литературы:

– Тян, девятнадцатая группа? Доклад о Паустовском?

– Да, это я.

– Я переехала в Ташкент, работаю в пединституте, приезжай ко мне. Бери такси, я заплачу.

Жаль, что не смогла к ней заехать, она была интересным человеком.

Вторую сессию сдала так, что ко мне стали относиться в группе с уважением. По итогам экзаменов я оказалась в тройке лучших студентов курса. На этом месте оставалась прочно до самого окончания института.

* * *

Первомай в далеком степном Целинограде был особенным. Особенным, потому что уже не мели снежные бураны, не трещали от лютых морозов стекла, потому что весна обнимала город.

Весна обнимала город, шалила с нашими юными сердцами и томила души в ожидании чего-то прекрасного.

В воздухе плыл тягучий запах черемухи, пронзительно шелестели на ветру зеленые листья!

Студентам в строгом порядке надо было идти на первомайскую демонстрацию. Мы рисовали на огромном транспаранте слова «МИР», «ТРУД», «МАЙ». Утром весело вливались в широкий поток демонстрантов и шли в общей колонне.

«Ура!» – кричали мы и радовались. Радовались жизни, весне, молодости и Первомаю!

* * *

Летом приехала домой на полные два месяца. Папа разглядывал мой студенческий билет, зачетную книжку, подробно расспрашивал о городе, в котором я жила. Исполнилась мечта отца – его старшая дочь стала студенткой, поступила в институт. Не каждый мог дотянуться до вуза из корейского поселка.

Я бродила по дому, который казался мне пустым без бабушки. Она умерла зимой. Мне написали об этом позже. Глядя на меня, девочки в общежитии удивлялись: «Она же старая, чего ты так убиваешься?»

Я не стала им объяснять, какое место в моей жизни занимала бабушка.

В конце августа я уезжала из дома с полным чемоданом вещей и хорошим настроением. Все стало по-другому, потому что я чувствовала себя гораздо увереннее, чем на первом курсе. Даже ордер получила в общежитии в комнату на четверых человек.

* * *

Мы проучились две недели и поехали на уборку пшеницы в село за двести километров от Целинограда. Весь курс разместили в спортзале сельской школы. С утра шли работать на элеватор, вечером бегали на свидания. С кем? Хлеб убирали солдаты и командировочные со всей страны. Утром сонные расходились по своим участкам. Мы лениво наблюдали, как огромная спираль волнами вращалась на груде пшеницы, закидывая ее на транспортер. Потом решили попрыгать сверху, чтоб зерно уходило быстрее наверх. Становились на железную решетку, которой была защищена спираль, и прыгали по очереди. Я начала прыгать. Моя левая нога мягко проскользнула между прутьями решетки и остановила ход винта. Девочки смотрят с ужасом вниз, я – на них. Все застыли. И я начинаю кричать: