Зодиак

– Нет. Просто хотел узнать, как у вас дела.

– Развлекайся. С.Т.

Вот как она всегда со мной прощалась. Странные у нее представления о моей работе!

На следующий день мы спланировали операцию, а еще через день провернули. Мы с одним ныряльщиком из бостонского отделения «ЭООС» намеревались погружаться на дно и там собирать ил в банки для проб. Всплывая, мы будем отдавать банки Тому, который переправит их на «Зодиак» Дебби. Так нам не придется приспосабливаться к перепаду давления всякий раз, когда заполнится очередная партия банок. Дебби станет нашим навигатором, соотнося наше местоположение с береговой линией, и будет указывать на карте, откуда приблизительно была взята каждая конкретная проба. Потом я составлю контурную карту. Если концентрация ПХБ в каком-то направлении резко возрастет, это даст нам зацепку, где искать источник. А если нам очень повезет, то мы сможем его проследить – скорее всего до груды бочек на дне.

Бесспорную победу мы одержали бы, найдя бочки, в которых еще остались ПХБ, и их сфотографировав. Сами мы не сумеем их вытащить, но «ФАООС», вероятно, сможет и – что гораздо важнее, – вероятно, достанет. Мы избавим гавань от большой беды и, возможно, найдем улики, которые выведут нас на преступников.

Мне не хотелось, чтобы Дебби оставалась одна в «Зодиаке». Ведь у фэнов «Пойзен Бойзен» был катер, и они, кажется, знали, кто мы и где нас искать. Поэтому, просмотрев список наших спонсоров, мы нашли двух владельцев яхт и убедили их в том, как весело будет провести целый день, болтаясь посреди гавани у всех на виду. Мы подняли очередной «Токсичный Веселый Роджер», уговорили присоединиться к нам чернопоясного парня Тани и привезли кое-каких журналистов с причала в парке Кастл-айленд. Приехали Ребекка, голодающий внештатник и репортер из «Глоуба». Вот в целом и вся подготовительная работа.

Начали мы приблизительно там, откуда я поднял ту первую пробу, и взяли курс на выход из гавани, обработав приблизительно пол-квадратной мили. Результатом стали тридцать шесть банок из-под арахисового масла с непереработанными нечистотами и основательно натруженные мышцы.

Есть один плюс в общении с людьми, увлекающимися восточными боевыми искусствами: массаж они делают отменный. После дня под водой нет ничего лучше, чем пара часов массажа, пиво, закись азота и музыка «Студжес».

На следующий день мы начали анализировать пробы – с полукатастрофическим результатом. Катастрофическим он был для меня: ПХБ мы не нашли вообще никаких. Я глазам своим не мог поверить, наверное, прибор чем-то загрязнен. Всю операцию пришлось задержать на два дня, пока я разбирал хроматограф деталь за деталью, чистил и собирал заново. То еще удовольствие.

Потом я снова взялся за анализ проб. Двух дней чистки никто не выдержал, поэтому под конец я работал в одиночестве. Невелика важность, ведь результаты я получил в точности те же самые. Уровень ПХБ в этих пробах был такой же, как во взятых в любом другом месте гавани.

Когда мы направились на юг, в сторону Спектэкл-айленда, концентрация резко упала (вот уж чего я не ожидал!), а с северной стороны самого острова ПХБ исчезли без следа.

Гранола Джеймс Бонд, Токсический Человек-Паук облажался. Я потерял голову из-за каких-то маслянистых омаров, увидел парня с экземой и счел ее хлоракне. А потом случайно взял грязную пробу или ошибочно ее проанализировал и очертя голову бросился бить в набат.

Трудно поверить, но с фактами не поспоришь, разве что предположить, что, пока я перебирал бумажки, виновные каким-то образом – точно пылесосом – собрали все ПХБ. Но подобная операция в духе грандиозных голливудских эпопей Сесила де Милла обошлась бы в миллионы долларов.

Всякое случается. Из лаборатории мир видится намного сложнее, чем на аккуратненьких схемах, какие себе рисуешь. Но на сей раз он наподдал мне под зад. Дебби помогла бы, но я не дал ей шанса. Много приятнее было упиваться одиночеством и раздраженностью. Поэтому когда я преодолел жгучий стыд, попытки запирательства и обиду на мироздание, то провалился в черную депрессию.

Шел дождь, было не по сезону холодно, и я бесцельно и пьяно слонялся по городу, пока не наткнулся на преграду: огромную разодетую толпу на рыночной площади. Солнечным воскресным днем в ней не было бы ничего необычного, но сегодня она смотрелась немного дико. Потом я увидел транспаранты, значки, в общем, дешевый сверкающий детрит политической кампании, и услышал из динамиков звенящий достоинством голос Подхалима.

На краю мельтешила мелкая сошка. В политике бостонцы практикуют идолопоклонство: Керли, Кеннеди, О'Нилл, теперь вот Плеши. Где-то в центре толпы были большие шишки, воротилы так называемой либеральной массачусетской политики. Все те, кто блеет, мол, надо почистить гавань, пока не узнает, что загрязняют ее их разлюбезные плеши.

Смотреть на это было слишком отвратительно, поэтому я повернулся на каблуках и направился к Правительственному центру. За мной наблюдала парочка агентов какой-то спецслужбы. Один остановился купить у обочины соленые претцели, и, когда я проходил мимо, мы друг другу кивнули.

Добравшись до телефонной будки, я заказал звонок за счет абонента и сказал боссу, что мне нужно убраться из города, что мне, черт побери, нужен отпуск. И услышал в ответ:

– Ты его заслужил.

– «ЭООС» его заслужила, – отозвался я. – Я так заработался, что облажался.

Слава богу, с «Проектом омар» покончено и я могу попрощаться с недоверчивыми ловцами омаров. Они мне этого не забудут. Ворваться посреди матча на стадион Фенуэй, бросаться страшными предостережениями, в которые и поверить-то трудно, а неделю спустя явиться и забрать свои слова назад – как раз с таким имиджем пустобреха я всю жизнь боролся.

Я вспомнил, как младший официант у Хоа насмешливо на меня скривился, посмотрев как на недоноска, и решил на некоторое время перейти на китайскую кухню.

– Куда отправляешься в отпуск? – спросил босс.

– Черт, даже не знаю. Наверное, поболтаюсь вокруг города.

– Как насчет Буффало?

– Буффало?!

– А что тут такого? – Вопрос прозвучал слишком уж невинно.

– Давай я расскажу тебе кое-что про Буффало. В последний раз я проезжал там в ураган. Такой, что хоть в Книгу рекордов Гиннесса заноси. Ветер со скоростью шестьдесят миль в час посреди бела дня. Погода была ясная, но в воздухе болталось столько пыли, что сам свет стал бурым, понимаешь? И на улицу даже носа не высунешь, потому что ветер подхватывал чертовы камешки, и они летели во все стороны градом. А я оказался на съезде к мосту между двумя откосами с огромными нефтехимическими цистернами по обе стороны дороги. Сущий промышленный Мордор. Откосы сработали как аэродинамическая труба, в которую засасывало пыль с огромной горы угля возле трассы, и я ехал под уклон в этом черном, сернистом облаке, о стекло мне бились камни и ветки. Потом я застрял между двумя полуприцепами с бензином и сказал себе: вот черт, я, наверное, случайно свернул на шоссе в Ад.

– «Иглобрюх» пришел туда раньше условленного срока, – сказал босс, – и у нас есть дополнительный проект, а рук не хватает.

– Забудь.

– Там будут закупоривать диоксиновую трубу.

Хороший босс всегда умеет помахать у тебя перед носом нужной приманкой.

– Мы тебе оплатим дорогу. Дебби едет.

Это означало, что я могу поехать поездом, в спальном вагоне, и Дебби тоже там будет.

Я двинул домой собирать вещи, но там меня ждал небольшой сюрприз. Кто-то поймал бездомного кота, которого мы прозвали Попрошайкой и который иногда болтался вокруг нашего жилища, проломил ему череп, а после надел ему на шею вешалку и на ней подвесил к нашей входной двери.

Сняв кота, я отнес его подальше и, выкинув трупик на свалку, завалил его мусором, чтобы избавить от неприятного зрелища соседей. У мусорной кучи я заметил несколько капель крови на земле и по ним разыскал орудие убийства: испачканный темно-красным обломок бетона размером с кулак.

Дверь черного хода оказалась взломана, а сам дом разгромлен. Не безнадежно, но трудов не пожалели. Телевизор разбили, мой монитор тоже. Даже вырвали системный блок и на нем попрыгали. По кухне была разбросана и растоптана еда – так, чтобы побольше напачкать. Еще неизвестные потыкали отверткой в трубки холодильника, чтобы весь фреон испарился.

А на двери моей комнаты, приблизительно на уровне глаз, имелся черный отпечаток ладони.

Псевдомафия или настоящая. Откуда мне было знать? Но я чертовски устал и чувствовал себя подавленным, мне просто хотелось убраться из города. Мой грандиозный выход обернулся дурной шуткой. А теперь кто-то решил, что пришло время насилия. Все, игра окончена, дело закрыто.

17

Раздобыть ионизированный хлор просто. Как заметил Том Экерс, он есть в морской воде. Но если хочешь производить весь спектр промышленных химикатов, нужно преобразовать ионизированный хлор в его ковалентную разновидность. А делают это, извлекая один электрон.

Вот так все просто. Берешь цистерну морской воды и опускаешь в нее пару оголенных проводов. Подсоединяешь их к аккумулятору, и ток – поток электронов – бежит через воду. Молекулы перестраиваются. Ионизированный хлор превращается в ковалентный. Натрий соединяется с раздробленными молекулами, чтобы образовать гидроксид натрия. Или щелок, или щелочь, в зависимости от того, какое у вас образование. Этот процесс называется электролиз щелочных металлов.

Несложно, верно? Но чтобы производить ДДТ, ПХБ, растворители или что еще, хлор требуется в промышленных масштабах. И огромные объемы электроэнергии. А если решишь производить Ниагару химикалий, сам догадайся? Верно, тебе нужна электростанция мощностью с Ниагарский водопад.

Отсюда Буффало. Его благословение, прекрасная Ниагара обернулась его же проклятием. И хотя скалы, с которых падает вода, стареют и крошатся, хлористые вещества остаются в них навсегда. Мы называем их токсичными отходами. Без электролиза их практически бы не существовало. Только один вид опасных химикатов не связан с Ниагарой – тяжелые металлы, но они сравнительно небольшая струйка в общем токсичном потоке. Несмотря на мое брюзжание, загрязнять нашу страну становится все труднее. В последние три десятилетия, особенно начиная с 1974 года, применение электролиза резко пошло на спад, сократилось примерно до сорока процентов. Я мечу на все сто.

Любая акция против химической промышленности – в первую очередь акция против «Боунер Хемикэлс», а это – как стрелять уток в бочке, когда полмиллиона людей стоят вокруг и тебе аплодируют, и на сей раз обещало стать еще проще. Нам не пришлось отстреливать токсических уток по одной, так как один наш приятель из Олбани снабдил нас огнеметом.

«ФАООС» настолько анемично, и эта страна так загрязнена, что агентству приходится раздавать контракты на сторону. После токсической катастрофы в Буффало «ФАООС» передало часть работ группе консультантов-химиков в Олбани, фирме, сходной с моей «Масс Анальной». По сути, они наделили этих консультантов властью вызвать в суд «Боунер», единственного виновника катастрофы. И консультанты совершили налет на документы «Боунера» и вывезли из его офисов карты и бумаги по данному делу. Они открыли такие ядовитые секреты, от которых у вас кровь в диоксин превратится.

Один из консультантов ушел в отставку, поскольку хотел построить себе геодезический купол и открыть собственную компьютерную фирму. Думаю, такой тип людей вам знаком. Со временем он стал сотрудничать с «ЭООС». Никаких секретных документов у него не было, зато он умел управляться с ксероксом. Когда по пути в Буффало поезд остановился в Олбани, он присоединился к нам с Дебби в спальном вагоне, мы смешали ему «отвертку» и обсудили предстоящую операцию. Звали его Алан Ридинг.

Мы с Дебби упрямо не разбирали постелей. Всю дорогу от Бостона до Спрингфилда мы проговорили, прервались лишь, чтобы я смог прочесть «Уолл-стрит джорнал» за последние несколько дней, и как раз подошли к ужасной теме Обязательств, когда въехали в Олбани. Настроение у нас было ниже среднего.

Сидя в купе, мы изучали кипу документов, которые Алан нелегально скопировал. Один оказался любопытным: карта главного завода «Боунера», где во всех деталях была показана граница между частной территорией и муниципальной собственностью. В периметре «Боунера» имелась выемка: приблизительно на полквартала в его территорию вдавалась маленькая улочка, заканчивавшаяся тупиком. Она оставалась собственностью города, хотя и была окружена с трех сторон заводскими зданиями. Единственной причиной ее существования был канализационный колодец. Подо всем заводом проходила канализационная труба, вливавшаяся в общую коммунальную систему города. И тянулась она под тупиковой улицей, а в конце улицы, прямо перед воротами «Боунер-ленда» имелся люк. Алан случайно узнал, что как раз в этом месте «Боунер Хемикэлс» сливает в канализацию диоксины.

– Отлично, – сказал я. – У меня тоже есть для тебя кое-что интересное. Вот почитай.