Ртуть

Полстолетия спустя на палубе «Минервы» Даниель мало что может вспомнить про их классическое образование. Они посредственно сдали экзамен (Даниель лучше, чем Исаак) и получили степень. Это значило, что теперь они бакалавры, следовательно, Ньютону не придётся возвращаться в Вулсторп и возделывать землю. Они могли дальше жить в своей комнатёнке, и Даниель мог по-прежнему узнавать из случайных реплик товарища больше, чем дал бы ему весь университетский механизм.

Обустроившись на «Минерве», Даниель осознаёт печальную вещь: в Лондоне, куда он, бог даст, доберётся, от него потребуют письменно удостоверить всё, что он знает об изобретении анализа бесконечно малых. Когда корабль качает не слишком сильно, он сидит за обеденным столом в кают-компании, на палубу ниже своей каюты, и пытается упорядочить мысли.

Через несколько недель после того, как нас произвели в бакалавры, вероятно весной 1665 года, мы с Исааком Ньютоном решили посетить Стаурбриджскую ярмарку.

Перечитав абзац про себя, он вычёркивает «вероятно весной» и вписывает «определённо не позже весны».

Здесь Даниель многое опускает. Это Исаак объявил, что пойдёт на ярмарку. Даниель решил на всякий случай составить ему компанию. Исаак вырос в крохотном городке, в Лондоне никогда не бывал. Ему даже Кембридж казался большим городом – куда такому соваться на Стаурбриджскую ярмарку, одну из самых крупных в Европе. Даниель не раз бывал там с Дрейком или с единокровным братом Релеем; он по крайней мере знал, чего там делать нельзя.

Мы двинулись вниз по течению реки Кем и, миновав мост, от которого университет и город получили своё название, оказались на северном краю Иисусова луга, где Кем описывает изящную кривую в форме вытянутой буквы S.

Даниель едва не написал «в форме интеграла», но вовремя одёргивает себя. Знак интеграла (как, впрочем, и самые слова «интегральное и дифференциальное исчисление») придуман Лейбницем.

Я отпустил какую-то студенческую шуточку про форму этой кривой, поскольку в прошедший год кривые много занимали наш ум, и Ньютон заговорил уверенно и с жаром. Идеи, им высказанные, были явно не мимолётным раздумьем, но разработанной теорией, которую он выстраивал уже некоторое время.

«Да, предположим, мы были бы на одной из этих лодок, – сказал Ньютон, указывая на узкие плоскодонки, в которых праздные студенты катались по реке Кем. – И предположим, что мост – начало системы декартовых координат, покрывающей Иисусов луг и другие земли по берегам реки».

Нет, нет, нет. Даниель окунает перо в чернила и вымарывает абзац. Это анахронизм. Хуже, это лейбницизм. Натурфилософы могут говорить так в 1713 году, но пятьдесят лет назад они выражались иначе. Надо перевести мысль на тот язык, которым изъяснялся Декарт.

«И предположим, – продолжал Ньютон, – что у нас есть верёвка с узлами, завязанными через равные промежутки, как на морском лаге, и мы бросили якорь возле моста, ибо мост – неподвижная точка в абсолютном пространстве. Если туго натянуть верёвку, она уподобится числовым осям, которые мсье Декарт использует в своей геометрии. Протягивая её от моста до лодки, мы могли бы определить, насколько лодка сместилась по течению и в каком направлении».

Разумеется, Исаак просто не мог бы произнести всех этих слов. Однако Даниель пишет для правителей и парламентариев, не для натурфилософов, поэтому вынужден вкладывать в уста Исаака пространные объяснения.

«И предположим, наконец, что Кем течёт всегда с постоянной скоростью, и с той же скоростью движется наша лодка. Это то, что я зову флюксией – плавное движение вдоль кривой на протяжении времени. Думаю, ты видишь: если бы мы огибали первую излучину перед Иисусовым колледжем, где река отклоняется к югу, наша флюксия в направлении север – юг медленно изменялась бы. Когда мы проплывали бы под мостом, нос лодки указывал бы на северо-восток, так что мы имели бы большую флюксию в северном направлении. Через минуту мы бы начали двигаться на восток, и наша флюксия в направлении север – юг стала бы равной нулю. Ещё через минуту нас повлекло бы к юго-востоку, так что мы приобрели бы значительную южную флюксию – но и она бы начала стремиться к нулю там, где течение поворачивает на север к Стаурбриджской ярмарке».

Здесь можно остановиться. Для тех, кто умеет читать между строк, это убедительно доказывает, что Ньютон разработал дифференциальное исчисление – или, по его терминологии, метод флюксий, в 1665 году, скорее даже в 1664-м. Незачем бить их по голове лишними доказательствами…

Да, всё это нужно для того, чтобы кое-кого ударить по голове.

Берег реки Кем

Почти пять тысяч лет назад шли к Небесному Граду странники, а Вельзевул, Аполлион и Легион с товарищами, заметив, что дорожка, протоптанная странниками, пролегла через город Суеты, подсуетились устроить там ярмарку; ярмарка должна была вести торг всяческой суетой и не прекращаться круглый год. Посему на ярмарке этой продаётся всевозможный товар, как то: дома, земли, ремёсла, места, должности, почести, привилегии, титулы, страны, царства, страсти, всех сортов услады, как то: распутники, распутницы, мужья, жены, дети, хозяева, слуги, жизнь, кровь, тела, души, серебро, золото, жемчуга, яхонты и всё что угодно. Более того, на сей ярмарке в любое время можно увидеть обман, мошенничество, игры, представленья, шутов, мартышек, мерзавцев и бестий всевозможных сортов.

    Джон Беньян, «Путь паломника»

1665

До ярмарки было меньше часа ходьбы по пологим зелёным берегам, заросшим плакучими ивами, под сенью которых без сил распростёрлись студиозусы. Коровы местами объели траву и оставили за собой коровьи лепёшки. Поначалу река была мелкая, от силы по колено; водоросли, устилающие её дно, плавно изгибались, следуя ленивому току струй.

– Вот кривая, чья флюксия в направлении течения равна нулю у корня – там, где она вертикально торчит из ила, – но увеличивается с подъёмом.

Тут Даниель немного растерялся.

– Флюксия у тебя вроде бы означает течение во времени. Вполне понятно, когда ты относишь это слово к положению лодки на реке, которая, как-никак, струится во времени. Но разве можно применить её к форме водоросли, которая никуда не течёт, а просто изогнулась на своём месте?

– Даниель, прелесть этого подхода состоит в том, что, невзирая на конкретную физическую ситуацию, кривая всегда кривая, и то, что применимо к изгибу реки, можно применить и к изгибу водоросли. Теперь можно забыть старую чушь. – Исаак имел в виду аристотелевский подход, запрещающий смешивать вещи очевидно разной природы. Отныне, надо полагать, важна лишь форма, которую предстоит анализировать. – Перевод на язык математического анализа сродни тому, что делает алхимик, извлекая из сырой руды дух или пневму. Шлак – внешние громоздкие формы вещей, которые лишь отвлекают нас и вводят в заблуждение, – отбрасываются, и очам предстаёт душа. А совершив это, мы, возможно, узнаем, что некоторые вещи, внешне различные, одинаковы по своей природе.

Скоро колледж остался позади. Кем становился шире и глубже, на нём стали попадаться грузовые судёнышки. Все они были длинные, узкие, плоскодонные, предназначенные для рек и каналов, однако водоизмещением куда больше прогулочных лодок. Ярмарку уже можно было различить на слух: гул тысяч спорящих покупателей и продавцов, лай собак, звуки гобоев и волынок реяли над головой, словно бьющие на ветру разноцветные ленты. На судёнышках торговцы-индепенденты в чёрных шляпах и белых шейных платках, речные цыгане, краснолицые ирландцы и шотландцы, а также простые англичане со сложной личной судьбой заключали какие-то сделки, выплёскивали за борт вёдра неведомой жидкости, переругивались с невидимыми женщинами в холщовых или дощатых укрытиях на палубе.

Приятели обогнули излучину, и перед ними открылась ярмарка – крупнее Кембриджа, куда более шумная и людная. В основном она состояла из палаток и палаточников – людей явно не их круга. На глазах у Даниеля Исаак вырос дюйма на два, вспомнив, что пуританин должен подавать пример в том числе и своей осанкой. Даниель знал, что в каких-то дальних закутках ярмарки серьёзные негоцианты торгуют скотом, лесом, железом, устрицами в бочках – всем тем, что можно доставить судами по реке или фургонами по суше. Оптовая коммерция хотела оставаться незримой – и добивалась своего. То, что Исаак видел, было розничным рынком, огромным и крикливым не по значимости, во всяком случае, если под значимостью понимать количество денег, переходящих из рук в руки. Главные аллеи (то есть полоски грязи, на которые уложили доски и брёвна для прохода) были уставлены палатками, где разместились канатоходцы, жонглёры, бродячие артисты, кукольники, борцы, танцовщицы и, разумеется, отборные шлюхи, которые делали ярмарку столь привлекательной для студентов. Впрочем, в боковых проулках можно было отыскать прилавки, столы и фургоны с откидными бортами; здесь торговцы разложили товары со всей Европы, привезённые по Узу и Кему.

Исаак и Даниель бродили больше часа, не обращая внимания на зазывные крики торговцев, пока Исаак вдруг не шагнул к складному столику, за которым расположился высокий худощавый еврей в чёрном камзоле. Даниель смотрел на сына Моисеева с интересом: лишь десятилетие назад Кромвель разрешил этим людям вернуться в Англию после многовекового изгнания, и они по-прежнему были в диковинку, как жирафы. Однако Исаак видел лишь созвездие искрящихся камешков на квадрате чёрного бархата. Ветхозаконник, приметив его интерес, отогнул ткань и показал остальной товар: выпуклые и вогнутые линзы, плоские диски хорошего стекла для самостоятельной шлифовки, призмы и склянки шлифовальных порошков различной зернистости.

Исаак дал понять, что хотел бы приобрести две призмы. Шлифовальщик вздохнул, выпрямился и заморгал. Даниель занял позу телохранителя – сзади и чуть сбоку от Исаака.

– У вас есть пиастры, – сказал коген с интонацией, средней между вопросом и утверждением.

– Знаю, ваш народ некогда обитал в стране, где это государственная монета, сударь, – начал Ньютон, – но…

– Ничего вы не знаете. Мои предки не из Испании – они из Польши. У вас есть французские золотые – луидоры?

– Луидор – прекрасная монета, достойная славы Короля-Солнца, – вставил Даниель, – и, вероятно, имеет широкое хождение там, откуда вы прибыли. Вы ведь, полагаю, из Амстердама?

– Из Лондона. Так чем вы хотите расплатиться со мной? Иоахимсталерами?

– Раз вы, сударь, как и мы, англичанин, давайте воспользуемся английскими средствами.

– Вы хотите предложить мне сыр? Олово? Сукно?

– Сколько шиллингов стоят эти две призмы?

Обрезанец принял страдальческое выражение и устремил взгляд куда-то поверх их голов.

– Дайте взглянуть, что у вас за деньги, – произнёс он тоном мягкого сожаления, как будто Исаак мог сегодня купить призмы, но в итоге выслушает лишь нудную лекцию о никчёмности английских денег.

Исаак сунул руку в карман и пошевелил пальцами, чтобы по звону стало ясно: денег там много. Потом вытащил пригоршню и помахал ею перед шлифовальщиком. Даниель поневоле восхитился. Впрочем, Исаак получал неплохой доход, ссужая однокашников под проценты – может быть, у него дар.

– Вы, вероятно, ошиблись, – сказал иудей. – Что извинительно – все мы ошибаемся. Вы залезли не в тот карман и вытащили чёрные деньги*[10 - То есть фальшивые, изготовленные из неблагородных металлов, таких как медь и свинец.], которые бросаете нищим.

– И впрямь, – ответил Исаак. – Виноват. Где деньги, чтобы расплачиваться с торговцами? – Он похлопал по нескольким карманам. – Кстати – если я не буду предлагать вам чёрные деньги – сколько шиллингов?

– Под словом «шиллинг» вы, я полагаю, разумеете новые?

– Якова Первого?

– Нет-нет. Яков умер полстолетия назад, так что прилагательное «новый» едва ли применимо к фунтам, отчеканенным в его царствование.

– Вы сказали «фунты»? – переспросил Даниель. – Фунт – довольно крупная сумма; не понимаю, при чём они сейчас, когда речь может идти самое большее о шиллингах.

– Давайте употреблять слово «монеты», пока я не пойму, говорите вы о новых или о старых.

– «Новые» означает монеты, отчеканенные, скажем, при нашей жизни?

– Я имею в виду деньги Реставрации, – ответил израелит. – Или, может быть, преподаватели забыли вас уведомить, что Кромвель умер, а монеты Междуцарствия уже три года, как изъяты из обращения?

– Кажется, я слышал, что король начал чеканить новые монеты, – промолвил Исаак, оборачиваясь к Даниелю за подтверждением.

– Мой единокровный брат в Лондоне знает человека, который один раз видел золотую монету с надписью «CAROLUS II DEI GRATIA» на бархатной подушечке под стеклом, – сообщил Даниель. – Их прозвали «гинеями», поскольку они чеканятся из золота, которое компания герцога Йоркского добывает в Африке.