Дым и зеркала (сборник)

Колени у него подогнулись, и он упал. К тому времени, когда приехала «скорая», он был уже мертв. Ему было тридцать шесть.

Вскрытие показало, что у Гордона от рождения слабое сердце, и оно могло остановиться в любой момент.

Первые три дня после его смерти Белинда ничего не чувствовала, практически ничего. Она утешала детей, разговаривала со своими и его друзьями, со своими и его родственниками, мягко и вежливо принимала соболезнования, как принимают ненужные подарки. Она слушала, как другие оплакивают Гордона, а сама никак не могла заплакать. Она все делала правильно, но не чувствовала абсолютно ничего.

Мелани, которой уже исполнилось одиннадцать, как будто смирилась с утратой, а вот Кевин забросил и книги, и компьютерные игры, не выходил из своей комнаты и только молча смотрел в окно.

На следующий день после похорон родители вернулись к себе за город, забрав с собой детей. Белинда ехать отказалась, сославшись на дела.

На четвертый день после похорон, застилая кровать, на которой спала вместе с Гордоном, она наконец заплакала, мощные рыдания сотрясали ее тело, а слезы капали прямо на покрывало, и из носа текли сопли, и она вдруг села на пол, как марионетка, у которой обрезали нити, и сидела так почти целый час, осознав, что никогда его больше не увидит.

Она вытерла лицо, отперла ящик с драгоценностями и достала из него конверт. Вытащив из конверта кремовый листок, пробежала по нему глазами. Та Белинда, напившись, разбила машину, и у нее должны были отобрать права. Они с Гордоном почти не разговаривали. Он потерял работу полтора года назад, и теперь коротал время в их доме в Солфорде. На жизнь зарабатывала одна Белинда. Мелани отбилась от рук: как-то, прибирая у дочери в комнате, Белинда обнаружила заначку из пяти– и десятифунтовых купюр. Мелани не пожелала объяснять, откуда взялись деньги у одиннадцатилетней девочки, она лишь смотрела на родителей, поджав губы, а затем удалилась в свою комнату. Ни Гордон, ни Белинда не стали дальше расспрашивать, боясь того, что могло обнаружиться. Дом в Солфорте был сырым и темным, с потолка огромными кусками отваливалась штукатурка, и они, все трое, постоянно болели.

Белинда их пожалела.

Она положила листок обратно в конверт. Ей стало интересно, каково это, ненавидеть Гордона, и чтобы он ее ненавидел. И каково жить без Кевина, никогда не видеть его рисунков с самолетами, не слышать, как ужасно он фальшивит, что-то напевая. И откуда Мелани, не ее Мелани, а, благодарение Богу, та, другая, взяла эти деньги, и с облегчением подумала, что ее Мелани, кажется, мало чем интересуется, кроме балета и книжек Энид Блайтон[4 - Энид Мэри Блайтон (1897–1968) – британская писательница, работавшая в жанре детской и юношеской литературы, ее книги пользовались огромной популярностью у подростков.].

Ей так не хватало Гордона, у нее в груди словно застряло что-то острое, кол, точнее сосулька, материализованный холод одиночества и сознание того, что она никогда уже не встретит его на этом свете.

Она отнесла конверт в гостиную, где за каминной решеткой горел огонь – Гордон любил открытый огонь. Он утверждал, что когда разжигают камин, комната оживает. Белинда не любила топить углем и в тот вечер разожгла камин бездумно, по привычке и еще потому, что не разжечь его означало бы в глубине души допустить, что Гордон уже никогда не придет домой.

Какое-то время Белинда смотрела в огонь, раздумывая о том, что было в ее жизни, и о том, от чего отреклась, а еще о том, что хуже, любить человека, которого больше нет, или не любить того, который есть.

И наконец, небрежным жестом, бросила конверт на угли и все смотрела, как сворачивается, чернеет и занимается огнем бумага, смотрела, как желтые языки плясали в синем пламени. Вскоре конверт превратился в черные хлопья сажи, которые поднялись вверх, как письмо Санта Клаусу, и их уносило в трубу, а из нее – в ночь.

И тогда Белинда откинулась на спинку стула и прикрыла глаза, ожидая, покуда шрам расцветет на щеке.

Эту историю я не подарил своим друзьям на свадьбу. Хотя, конечно, это не та история, что я тогда придумал, и даже не та, что собирался написать еще несколько страниц назад. История, которую я хотел написать, была гораздо короче, она гораздо больше походила на сказку, и у нее был другой конец. (Я уж не помню, как она заканчивалась прежде. Какая-то концовка была, но по мере того, как я писал, нынешняя стала неизбежной.)

Большинство рассказов в этом сборнике многое объединяет. То, к чему они ведут, вовсе не совпадает с тем, к чему я вел, когда принимался их писать. Порой я только и мог понять, что история закончилась, когда у меня заканчивались слова.

Гадание по внутренностям: Рондель

Издатели, которые просят у меня истории неважно о чем (Честно. Вообще о чем угодно. Давай, напиши историю, которую всегда хотел написать), редко что получают.

Лоуренс Шимель обратился ко мне с просьбой написать стихотворение, которое предваряло бы сборник историй о предсказании будущего. Он хотел, чтобы это было нечто с повторяющимися строками, вроде вилланели или пантуна[5 - Вилланель (Villanelle) – деревенская песня любовного характера, культивировавшаяся во Франции и Италии; характеризуется трехстрочной строфой, однообразной рифмовкой и рядом повторов (припевов). Пантум (пантун; фр. pantoum) – малайская поэтическая форма, представляющая собой импровизированные четверостишия с перекрестной рифмовкой, четные строки каждого четверостишия полностью повторяются в следующем четверостишии уже как нечетные. Был популярен у французских романтиков.], чтобы усилить ощущение предрешенности нашего будущего.

Так я написал ему рондель[6 - Рондель (фр. rondel) – стихотворная форма, состоящая из тринадцати стихов, в трёх строфах. Рондель возник в средневековой французской поэзии. Знаменитые рондели принадлежат Карлу Орлеанскому, а в новейшее время – Стефану Малларме.] об удовольствиях и опасностях гадания, предпослав его самой мрачной шуткой из «Алисы в Зазеркалье». Почему-то это показалось мне прекрасной отправной точкой для такой книги.

Галантность

У меня выдалась скверная неделя. Сценарий, который должен был написать, застрял на месте, и я проводил дни, вперившись в пустой экран, время от времени набирая слово, пялясь на него часами, а потом медленно, буква за буквой, удаляя и вместо него набирая другое слово. И в конце концов выходил из программы, ничего не сохранив. Тут позвонил Эд Крамер и напомнил, что я должен ему историю для сборника рассказов о Святом Граале, который он составлял вместе с вездесущим Марти Гринбергом. И понимая, что ничего другого мне не остается, тем более что обещанная история уже сложилась в моей голове, я ответил: «Ладно».

Я написал рассказ за выходные, благодарение богам, как никогда легко и вдохновенно. Я словно совершенно переменился: я смеялся в лицо опасностям, и творческий застой был мне нипочем. А после еще с неделю мрачно взирал на пустой экран, потому что боги тоже умеют шутить.

Несколько лет назад, на автограф-сессии, кто-то подарил мне экземпляр статьи в научном журнале, посвященном феминистской теории языка. В ней сравнивались и противопоставлялись моя «Галантность», «Леди Шалот» Теннисона и песня Мадонны. Надеюсь, когда-нибудь я напишу историю под названием «Вервольф миссис Уайтекер», и мне уже теперь интересно, что за статью о ней напишут.

Когда читаю со сцены, я обычно начинаю с этой истории. Она очень задушевная, и я люблю читать ее вслух.

Николас Был

Каждое Рождество я получаю открытки от художников. Они их рисуют или пишут красками. Это образчики прекрасного, памятники вдохновенному творчеству.

Каждое Рождество я чувствую себя никчемным, посрамленным и бесталанным.

Но однажды я написал эту историю, к самому Рождеству. Дейв МакКин аккуратно ее переписал каллиграфическим почерком, а я разослал всем, кого вспомнил, как Свою Открытку.

История состоит ровно из ста слов (из ста двух, включая название[7 - В русском переводе слов ровно сто, включая название.]) и впервые была опубликована в «Грязный-2», сборнике коротких рассказов из ста слов. Вообще-то я собираюсь подготовить еще одну рождественскую открытку, но вспоминаю об этом не раньше 15 декабря[8 - То есть всего за девять дней до Рождества.] и всякий раз откладываю до следующего года.

Цена

Мой литературный агент, мисс Меррили Хейфец из Нью-Йорка, милейший человек, лишь однажды сама предложила мне написать книгу. Это было какое-то время назад. «Послушайте, – сказала она, – ангелы вообще-то крупные, но людям всегда нравились книги о кошках, и я подумала, что было бы здорово, если бы кто-то написал книгу о кошке, которая была ангелом, или ангеле, который был кошкой, или что-то в этом роде».

Я сказал, что это серьезная коммерческая идея и я об этом подумаю. К сожалению, к тому времени, когда я наконец закончил думать, книги об ангелах стали чем-то устаревшим-еще-в-прошлом-году. Однако идея обрела свою почву, и в один прекрасный день я написал эту историю.

(Что любопытно: однажды молодая леди влюбилась в моего Черного Кота, тот ушел к ней жить, а когда я видел его в последний раз, он был размером с совсем небольшую пуму, и сейчас, насколько мне известно, все еще растет. Через две недели после того как от меня ушел Черный Кот, явился бурый полосатый и направился прямо к нам на веранду. Сейчас, когда пишу эти строки, он посапывает на спинке дивана в нескольких футах от меня.)

Хочу воспользоваться возможностью поблагодарить моих близких за то, что позволили рассказать о них в этой истории, но главное – за то, что оставили в покое, пока я ее писал, а также за то, что порой заставляли выйти с ними поиграть.

Мост тролля

Эта история номинировалась в 1994 году на World Fantasy Award, хотя награды и не получила. Я написал ее для антологии «Белый снег, красная кровь», составленной Эллен Дэтлоу и Терри Уинлингом, где были собраны сказки, пересказанные для взрослых. Я выбрал сказку «О трех козлах»[9 - Сказка о трех козлах – американская народная сказка. Три козла собираются перейти по мосту на другой берег реки, чтобы попастись на сочном лугу. Но под мостом сидит злой тролль. Козлы идут на хитрость: сначала мост проходит тот, что поменьше. Когда тролль хочет его схватить, тот советует ему дождаться следующего, помясистее. Тролль козла отпускает. Так происходит и со вторым козлом. Третий козел, самый крупный, сбрасывает тролля в реку.]. Если бы Джин Вульф[10 - Джин Вульф (р. 1931) – американский фантаст, друг и соавтор Нила Геймана. Оценивается современной критикой и даже коллегами по перу как один из величайших фантастов современности. На русском языке его произведения практически не издавались.], один из моих любимых писателей (и кстати, еще один человек, запрятавший одну из историй в предисловии), не использовал это название много лет назад, я назвал бы сказку «Ловушка»[11 - «Ловушка» (Trip Trap, 1967) – рассказ Джина Вулфа.].

Не спрашивай Джека

Лайза Снеллингс – замечательный скульптор[12 - Лайза Снеллингс (Lisa Snellings) – художник и скульптор. Особенно известна своими куклами (Poppets), которые вдохновляют не только Нила Геймана, но и других писателей.]. Эту историю я написал о первой ее скульптуре, в которую влюбился, едва увидев: это был демонический Джек-из-табакерки. Она подарила мне копию и говорит, что якобы завещала оригинал. Каждая ее скульптура как история, застывшая в дереве или гипсе. (На моей каминной полке стоит такая история о крылатой девочке в клетке, предлагающей прохожим перья из своих крыльев, пока ее похититель спит; предполагаю, что это роман. А там посмотрим.)

Пруд с золотыми рыбками и другие истории

Процесс писания меня заводит. Эту историю я начал в 1991-м. Написал три страницы, но затем, чувствуя, что материал мне слишком близок, отложил. А в 1994-м решил закончить ее для сборника, который издавали Джанет Берлинер и Дэвид Копперфилд. Я писал ее наспех на убитом нетбуке, в самолетах, автомобилях и гостиничных номерах, беспорядочно, урывками записывая диалоги и встречи, пока не убедился, что записал все. Тогда я распределил материал по порядку и был удивлен и обрадован тем, что из этого получилось. Рассказанное в ней – отчасти правда.

Триптих: «Съеденный (сцены из фильма)», «Белая дорога», «Королева ножей»

Несколько лет назад, в течение месяцев, я писал три эпических поэмы. Первая, «Съеденный (сцены из фильма)», возникла в моей голове в мае 1993 года в результате осмысления того, как одни люди воспринимают других людей; и осмысления кино, его языка и его возможностей; порнографии и ее низких стандартов; языка киноприемов и сценария; и взаимосвязи между едой и сексом. Правда, началось это еще в 1984 году, когда однажды в ночном кошмаре меня живьем съела пожилая женщина-ведьма; она держала меня у себя, чтобы съесть, заставляя как зомби всюду следовать за собой. Моя левая кисть и предплечье представляли собой кости с застрявшими кусочками недожеванной плоти. Тогда я превратил этот сон в историю, но некоторые детали все не отпускали, начали медленно развертываться в другую историю, и эти перламутровые образы наслаивались и срастались, вращаясь вокруг чего-то такого, чего у меня и в помыслах не было.

Когда читаю сценарии и когда их пишу, я всегда мысленно говорю: «инт» или «экст», именно так, а не «интерьер» и «экстерьер». Я был удивлен, обнаружив, когда показывал кое-кому свое стихотворение, что другие так не делают. Однако «Съеденный» – очень буквальное стихотворение, и там так же фигурируют эти слова, как у меня.

Второе стихотворение было пересказом старинных английских народных сказок под названием «Белая дорога». Оно столь же необычно, как истории, на основе которых написано. Последним я написал стихотворение о моих бабушке и дедушке по матери и о магии сцены. Оно не столь необычно, однако, надеюсь, столь же впечатляюще, как два предыдущих. Я гордился всеми тремя. Так сложились обстоятельства, что все они были опубликованы в разное время и каждое попало в антологию лучших рассказов года (все три сразу были опубликованы в американском сборнике лучших рассказов года в жанре фэнтези и хоррор, одно – в английском ежегоднике лучших рассказов хоррор, а одно – к моему удивлению – удостоилось войти в сборник лучших эротических произведений мира).

Белая дорога

Существуют две истории, которые годами преследовали и тревожили меня, истории, притягивавшие и отпугивавшие со времен моего детства. Одна из них – история Суини Тодда[13 - Суини Тодд, как и Джек Потрошитель, – излюбленный герой викторианского трэш-фольклора. По легенде, брадобрей Тодд перерезал своим клиентам бритвой горло, а его сообщница миссис Ловетт помогала ему избавляться от тел, делая из них начинку для мясных пирогов. В 1979 г. вышел мюзикл «Суини Тодд, демон-парикмахер с Флит-Стрит», ставший необычайно популярным и получивший десять премий «Тони».], «демона-брадобрея с Флит-стрит». Другая – это сказка о мистере Фоксе, английской версии Синей Бороды.

При пересказе я вдохновлялся версиями сказки, которые нашел в изданном в «Пингвине» сборнике английских сказок под редакцией Нейла Филипа «История мистера Фокса» и примечаниях к ней, и в одной из редакций сказки под названием «Мистер Фокс», где я обнаружил белую дорогу и отметки, которые оставлял преследователь девочки на дороге, что вела к тому страшному дому.

В истории мистера Фокса уныло повторяется рефрен «Но ведь это не так, да и не было так. И не дай Господь, чтобы было так!», помимо перечисления всех ужасов, которые невеста мистера Фокса якобы видела во сне. В конце она бросает то ли окровавленный палец, то ли руку, которую унесла из его дома, и доказывает, что все, о чем говорила, правда. Так эффектно заканчивается его история.

Моя история еще и обо всех этих странных китайских и японских народных сказках, в которых все в конце концов сводится к лисам[14 - …этих странных китайских и японских народных сказках, в которых все в конце концов сводится к лисам. Как известно, в китайской традиции (более древней, заметим, чем японская) лисам действительно уделяется особая роль. Девятихвостая белая лисица, жившая в горе Ту, явилась легендарному правителю Юю, спасшему землю от потопа (XXIII в. до н. э.), и он даже женился на ней. «Небесная лисица, – говорится в другом предании, – имеет девять хвостов и золотистую шерсть: она может проникать в тайны мироздания, покоящиеся на чередовании мужского и женского начал» (Цит. по: Акад. В. Алексеев. Предисловие // Ляо Чжай. Искусство лисьих наваждений. М., 2003. С. 8.) Лиса – анонимное божество, наделенное способностью принимать всевозможные формы, начиная от лисы-зверя и кончая лисой-женщиной и лисой-мужчиной. В книге Ляо Чжая, созданной в XVII в. и неизменно популярной в Китае во все времена и при всех режимах, лиса является главным персонажем. Она окутывает человека злым наваждением, обольщает, превращает в исполнителя своей злой воли и доводит до погибели. Правда, все это происходит главным образом в наказание за постыдные поступки и порочные черты характера.].