История советской России. Большевистский переворот и крах СССР были неизбежны?

Тем временем Совет по инициативе меньшевистских лидеров (Церетели, Чхеидзе и Скобелева) потребовал от Милюкова официального отречения от своей позиции, одновременно осудив демонстрации и «обращение к массам» под тем предлогом, что Совет сам достаточно силен, чтобы без посторонней помощи заставить правительство отступить, и что обращение к «улице» могло только спровоцировать отпор реакционных сил.

В тот же вечер правительство объявило действия Милюкова неправомочными. Совет, желавший сохранить равновесие двоевластия, воздержался от попыток развить свой успех. Обе стороны решили совместно искать выход, который удовлетворил бы Совет, не унижая Милюкова.

Однако, не зная об этих демонстрациях и желая выразить свое мнение, жители рабочих окраин вышли на улицы. Большинство хотело поддержать Совет и заставить отступить правительство. Но большевики попытались придать большую «левизну» этому движению, добившись скандирования частью демонстрантов лозунгов, опубликованных накануне «Правдой»: «Временное правительство в отставку!», «Вся власть Советам!».

Дойдя до богатых кварталов центра города, участники шествия столкнулись там с идущими навстречу колоннами студентов и офицеров. Присутствовавшие при этом войска командующего гарнизоном Корнилова отказались стрелять в демонстрантов и сообщили о случившемся Совету. Корнилов был смещен со своего поста, а очевидная провокация провалилась.

События этого дня подняли авторитет Совета. Зайдя слишком далеко «влево», большевики переоценили свои силы. Ленин признал это через несколько дней («Уроки кризиса»). Тем не менее число его сторонников значительно увеличилось по сравнению с мартом.

Между тем, армия начала разваливаться. По приблизительным оценкам, число дезертиров неизмеримо выросло: более 80 тыс. в середине мая только во 2-й армии. Сама идея продолжения войны все больше оспаривалась; за месяц (начало апреля – начало мая) эволюция была разительной. Большевистская пропаганда распространялась неудержимо.

Керенский считал, что только авторитарное восстановление порядка в армии принесет положительные результаты. Чтобы подготовить наступление, он предпринял длительное и памятное турне по войсковым частям, стараясь убедить участников огромных солдатских собраний, пришедших его послушать, что сначала нужна военная победа над немцами, которая покажет союзникам, что Россия ищет мира не из слабости.

На какое-то время это ему удалось. Как свидетельствовали доклады о «духе вооруженных сил» и значительное уменьшение числа дезертиров, инициатива Керенского породила некоторые иллюзии. 18 июня началось наступление, которое после нескольких первоначальных успехов захлебнулось, отчасти из-за нехватки снаряжения. И здесь провал правительства был очевиден.

В городах не переставала расти напряженность в отношениях рабочих с предпринимателями. В марте промышленники пошли на отдельные уступки: восьмичасовой рабочий день, повышение заработной платы, которое не превышало, как правило, 20 % (тогда как стоимость жизни утроилась с 1914 г.).

Эти мизерные прибавки не могли компенсировать собой все более серьезной угрозы безработицы. Под предлогом трудностей со снабжением предприятия то увольняли, то снова набирали рабочих. Заводские комитеты 23 апреля потребовали представить им бухгалтерскую отчетность предприятий, чтобы проверить, действительно ли у администрации не было возможности повысить оплату труда и оправдывало ли увольнения состояние запасов.

«Нормальные экономические отношения разрушены», – констатировала 14 мая кадетская газета «Речь». Возобновились и достигли широкого размаха забастовки. Предприниматели ответили локаутами.

Как же повело себя правительство в условиях обострения этих конфликтов? Занятые решением проблемы войны и мира, министры наспех состряпали экономическую и социальную программы. Последняя сводилась к двум основным пунктам: введение процедуры арбитража социальных конфликтов; государственный контроль над производством и распределением. По первому – предприниматели тянули время, обещая назначить «комиссии» для изучения предложений рабочих. По второму – промышленники, враждебно настроенные к любому контролю, воспользовались (дабы избежать его) разногласиями в стане «демократии». Тогда как Совет требовал введения монополии на мясо, кожу, соль и установления государственного контроля за угле- и нефтедобычей, металлургией, производством бумаги и кредитными учреждениями, министр труда Скобелев упоминал лишь о создании «комитетов» для учета и распределения заказов, которые по характеру своей деятельности явились бы преемниками военно- промышленных комитетов. Министр промышленности и торговли Коновалов не смог добиться никакого соглашения и ушел в отставку.

Правящие классы, уже оказавшие пассивное сопротивление новому режиму, не подписавшись на «заем свободы» (который принес всего несколько сотен миллионов рублей вместо запланированных 5 млрд.), открыто отказались сотрудничать, упорнее, чем когда бы то ни было, уклонялись от выполнения требований трудящихся.

Не желая признавать арбитраж согласительных комиссий и все чаще прибегая к локаутам, они саботировали развитие производства, чтобы дискредитировать правительство, объявленное ими «некомпетентным».

В этих условиях более решительным стало движение фабрично-заводских комитетов, которые начали объединяться. Сначала в столице состоялась конференция заводских комитетов Петрограда, за которой должен был последовать созыв всероссийского съезда. Петроградская конференция, руководимая Советом, стала первым результатом творчества народной «базы», возникшим ex nihilo.

В конце мая открылась I Общегородская конференция фабзавкомов Петрограда, на которой присутствовало 500 делегатов с мандатами от 367 предприятий. Конференция приняла резолюции большевистского толка, противопоставлявшие государственному контролю рабочий контроль, и высказалась за переход «всей власти Советам». Тогда же был избран Исполком, где преобладали большевики. Последние не использовали его в экономической борьбе, а превратили в своего рода плацдарм для распространения политической пропаганды.

В сельских местностях правительство также теряло популярность. Предупредив крестьян о недопустимости незаконных захватов, правительство постановило создать на всех уровнях (губерния, уезд, волость) комитеты по снабжению (распределявшие зерно и имевшие право эксплуатировать незасеянные земли при условии выплаты собственнику ренты, соответствующей стоимости урожая) и аграрные комитеты (в функции которых входило проведение переписи земель в предвидении аграрной реформы, условия которой должно было определить Учредительное собрание).

Вместо этих комитетов, единственная цель которых, казалось, состояла в лишении крестьян права получить наконец землю в собственность, крестьяне создали на общинных сходах собственные комитеты, структура которых, как правило, не соответствовала официальным инструкциям.

Эти комитеты присваивали необрабатываемые земли (без выплаты компенсации), захватывали сельскохозяйственный инвентарь и скот, принадлежавшие помещикам, пересматривали в сторону снижения платы договоры об аренде, устанавливали порядок использования выпасов.

Крупные землевладельцы призвали правительство положить конец «анархии». Проколебавшись месяц, правительство, опасаясь распространения волнений, в начале апреля все же решило направить войска для восстановления порядка в деревне. Прошел еще месяц, прежде чем правительство созвало (9 мая) первую сессию Главного земельного комитета, которому была поручена подготовка аграрной реформы.

Движение нерусских народов также набирало силу. Под влиянием этого на I Всероссийском съезде Советов (3 – 23 июня) социалистические партии впервые единодушно признали право народов на самоопределение, которое сопровождалось, однако, очень резким осуждением всякой попытки одностороннего решения национального вопроса до созыва Учредительного собрания.

Это предупреждение было обращено в первую очередь к финнам (чей Сейм готовил законопроект об установлении новых отношений с Россией) и украинцам. Действительно, Украинская Центральная Рада только что (10 июня) опубликовала свой первый «универсал», то есть первый суверенный закон.

Понимая серьезность ситуации, Керенский отправился в Киев, где подписал с Радой (вопреки мнению министров-кадетов) протокол о признании Генерального секретариата Украины, члены которого будут назначаться Центральной Радой с согласия правительства.

Учредительному собранию предстояло утвердить соглашение с Украиной, которая решила бы свою судьбу путем референдума. Кадеты резко протестовали против соглашения, представлявшего угрозу целостности государства и создававшего опасный прецедент.

Как в апреле, катализатором событий 3 и 4 июля, явившихся важным моментом революционного процесса 1917 г., стала проблема войны. Узнав 2 июля о немецком контрнаступлении, солдаты столичного гарнизона, в большинстве своем большевики и анархисты, убежденные в том, что командование не преминет воспользоваться этой возможностью для их отправки на фронт, не оставив им другого выбора, кроме «смерти в окопах во имя чуждых им интересов или смерти на баррикадах за их кровное дело», решили подготовить восстание.

Его целями были: арест Временного правительства, первоочередной захват телеграфа и вокзалов, соединение с матросами Кронштадта, за которыми закрепилась репутация «революционности», создание Временного революционного комитета под руководством большевиков и анархистов.

Вечером 2 июля состоялись многочисленные митинги солдат 26 частей, отказавшихся идти на фронт. Объявление об уходе в отставку министров-кадетов еще более накалило атмосферу. Свою солидарность с солдатами выразили рабочие.

Рядовые участники движения постарались добиться того, чтобы руководство партии большевиков взяло на себя командование их действиями, но в тот день Ленин уехал из Петрограда. Лидеры военной организации (Семашко, Зелевский) заявили, что у них «достаточно пулеметов для свержения Временного правительства». Был сформирован Временный революционный комитет.

Демонстрация в Петрограде против Временного правительства, июль 1917 года.

Следует отметить, что, когда движение набирало силу, среди большевиков не было единого мнения. Члены ЦК и большевики, заседавшие в Исполкоме Совета, были против любого «преждевременного» выступления и сдерживали демонстрации. Военная организация большевиков и местный комитет партии подготовили призывы к демонстрации, которые «Солдатская правда» должна была опубликовать на следующий день (4 июля), так как «Правда» отказалась это сделать.

Демонстрации начались во второй половине дня 3 июля. Военная организация большевиков присоединилась к движению, чтобы обеспечить руководство, ограничить его распространение и предупредить всякое преждевременное действие против государства и его институтов.

Дойдя до Таврического дворца, демонстранты восторженно встретили выступления Троцкого и Зиновьева, которые обрушились на «контрреволюционеров, присутствующих в правительстве», а также на меньшевиков из Совета, отказывавшихся взять власть, предлагаемую им народом.

Удовлетворенные этими речами, тон которых соответствовал общему настроению, но не зная, что делать дальше, демонстранты возвратились на окраины.

Вернувшись в Петроград утром следующего дня, Ленин счел продолжение демонстраций несвоевременным. Но по призыву «Солдатской правды», опубликованному без ведома руководства, вооруженные демонстранты вновь вышли на улицы. К ним присоединились моряки из Кронштадта. Дать обратный ход выступлениям было уже невозможно. Руководство партии большевиков едва успело отпечатать листовку, призывавшую к мирной демонстрации в поддержку «новой власти… которой могли быть только Советы». Этот двусмысленный текст выдавал растерянность большевистского руководства, потерявшего контроль над ситуацией.

Колонны демонстрантов снова направились к Совету. Вскоре драки и даже перестрелки вспыхнули между кронштадтскими моряками, взбунтовавшимися солдатами и частью демонстрантов, с одной стороны, а с другой – полками, верными Совету, теми самыми полками, которые обеспечили победу восставших в феврале (Павловский, Преображенский, Волынский).

Эти войсковые формирования выступили, поверив информации, распространяемой министром юстиции Переверзевым, согласно которой Ленин не только получил деньги от Германии, но и скоординировал восстание с контрнаступлением Гинденбурга.

Зиновьев безрезультатно пытался убедить Исполком Совета в том, что большевики не ожидали от демонстрантов насильственных действий и даже в мыслях не допускали свержения режима. Правительство, поддержанное Советом, высказалось за самые решительные действия. Генералу Половцеву было поручено руководство репрессивными мерами.

Ленин скрылся в Финляндии (что дало повод для утверждений о его виновности). Троцкий, Зиновьев, Каменев и многие другие руководители партии были арестованы. Части, принявшие участие в демонстрации, были разоружены, а «Правда» закрыта. Большевистские газеты снова начали издаваться подпольно. Правительство закрыло также газету левых эсеров «Земля и воля», считая ее чрезмерно близкой к большевикам. На фронте восстанавливалась смертная казнь.

Анализируя уроки этих событий в статье «Три кризиса», Ленин констатировал, что лозунг «Вся власть Советам!» следует снять с повестки дня, пока меньшевики и эсеры, разрыв с которыми был полным, остаются в руководстве Совета. Отныне «справедливым» стал призыв: «Вся власть рабочему классу во главе с его революционной партией коммунистов-большевиков!»

Летом 1917 года для противодействия солдатским комитетам под эгидой бывшего главнокомандующего Алексеева и генерала Деникина при поддержке Родзянко и лидера монархистов Пуришкевича был создан «Союз армейских и флотских офицеров», насчитывавший в августе несколько десятков тысяч членов и имевший свои секции в главных городах страны. Эта организация поощряла создание «ударных» батальонов, призванных распространить патриотический настрой в деморализованных полках.

На Военном совещании, созванном после провала летнего наступления (16 июля), генерал Корнилов, командующий Юго-Западным фронтом, стал главнокомандующим, заменив генерала Брусилова, которого в военной среде считали недостаточно решительным (он, в частности, высказывал сомнения относительно полезности «ударных» батальонов, вносивших, по его мнению, раскол в армию).

Правительство и военные круги единодушно одобрили назначение Корнилова. Из всех царских генералов он, сын казака-землепашца, был единственным, кто высказывал республиканские взгляды и был сторонником некоторой демократизации армии. В то же время он навел порядок в своей армии, разоружил 7 тыс. солдат, запретил митинги на фронте, ввел расстрел дезертиров, строго ограничил полномочия солдатских комитетов и наложил запрет на большевистскую пропаганду.

Он пользовался поддержкой Керенского и быстро приобрел репутацию человека, на которого можно положиться, у командования, предпринимательских кругов и даже союзников, все более обеспокоенных «слабостью» гражданского правительства.

Став главнокомандующим, Корнилов постоянно превышал свои полномочия, требовал от правительства милитаризировать железные дороги и оборонные предприятия.

При горячем одобрении кадетов Корнилов изложил правительству свою программу вывода страны из кризиса. Она предусматривала демобилизацию 4 млн. солдат и выделение каждому из них по 8 десятин земли, что создало бы верную правительству крестьянскую опору, заинтересованную в порядке; прекращение всякого вмешательства государства в экономические и социальные дела.

В августе Корнилов, поощряемый кадетами и поддерживаемый Союзом офицеров, решил предпринять попытку переворота. Он рассчитывал, что демонстрация в столице по случаю шестимесячной «годовщины» Февральской революции даст ему нужный предлог.

Были приняты меры, чтобы послать в Петроград особо «верные» войска, в том числе «дикую дивизию» (состоявшую из татар, осетин и чеченцев), входившую в конный корпус под командованием генерала Крымова.

Учитывая, что немецкие войска заняли Ригу, Корнилов потребовал подчинения себе войск столичного гарнизона, находившихся в непосредственном ведении правительства, а также расширения компетенции военных трибуналов и восстановления в тылу смертной казни.

Керенский отклонил эти требования. Получив информацию о намерении Корнилова приступить к осаде Петрограда, ввести там военное положение и свергнуть правительство, Керенский сместил главнокомандующего, который после разоблачения решил действовать открыто и отказался уйти в отставку.

Конфликт был неизбежен. В то время как Корнилов продвигал свои войска к столице, Керенский, покинутый министрами-кадетами, подавшими в отставку, начал переговоры с Исполкомом Совета по поводу образования Главного земельного комитета. Служащие почты, телеграфисты, солдаты и железнодорожники отреагировали мгновенно; они вывели из строя систему связи, а лояльные войска столичного гарнизона выступили навстречу солдатам Корнилова, чтобы объяснить, каковы подлинные планы мятежного генерала.

Угроза мятежа превратила Керенского в главу революции. Революционная солидарность проявилась полностью: большевистских лидеров выпустили из тюрьмы; большевики приняли участие в работе земельного комитета и Комитета народной обороны против контрреволюции, созданного под эгидой Советов.

За несколько часов мятеж был ликвидирован. Генерал Крымов покончил жизнь самоубийством, а Корнилов был арестован.

Без корниловского мятежа, скажет позже Керенский, не было бы Ленина. И он был, несомненно, прав: в политическом плане мятеж резко и полностью изменил ситуацию. Кадеты, открыто поддержавшие Корнилова и ушедшие в отставку из правительства в разгар кризиса (27 августа), были дискредитированы. Керенский писал, что он испытал «глубокое разочарование», поняв, что оставлен «политической элитой нации» и что не может больше рассчитывать на ее поддержку и авторитет, которым она пользовалась у военных, чтобы создать противовес Советам и влиянию большевиков. Последние решили принять участие вместе с партиями большинства в Совете (меньшевиками и эсерами) в сопротивлении мятежу под лозунгом: «Долой Корнилова! Никакой поддержки Керенскому!», который позволил им бороться с реакцией, как того требовало общественное мнение, и заранее лишить Керенского кредита победы.

Большевики были главными героями дня, так как их лидеры были выпущены из тюрьмы или смогли выйти из подполья, куда их загнали после «июльских дней». Эффективность и быстрота отпора рабочих, особенно в Петрограде, где большевики мобилизовали с помощью завкомов, районных советов и рабочей милиции около 40 тыс. человек (из которых 25 тыс. имели оружие) за несколько часов, дают основание предположить, что сплоченность руководящих инстанций и рабочей базы движения усилилась за семь недель подполья.

Возрождение большевизма, который кадеты поторопились похоронить («Большевизм умер, так сказать, скоропостижно», – гласил заголовок статьи в «Речи» от 8 июля), было на самом деле симптомом двух скрытых феноменов, гораздо более важных, чем корниловщина: радикализации масс, которым полгода спустя после Февральской революции не терпелось воспользоваться ее результатами, и краха всех созданных ею институтов.

Два месяца, отделявшие провал корниловского мятежа от взятия власти большевиками, были отмечены ускорением распада общества и государства в условиях острого экономического кризиса. В армии мятеж уничтожил последние остатки доверия к офицерам. Он показал также, в какой степени оперативные приказы могли служить прикрытием для контрреволюционных маневров. Бдительность была необходима больше, чем когда-либо. Поэтому все приказы командования анализировались, дискутировались и ставились под вопрос.

В этих условиях армия перестала быть воюющей силой и инструментом подавления. Дезертирство достигло небывалого размаха.

Дезертиры и солдаты-отпускники дали новый импульс крестьянскому движению. В деревне «незаконные действия» возросли многократно начиная с июля, в течение которого властями было зарегистрировано 1777 случаев откровенного насилия. С 1 сентября по 20 октября произошло 5140 «нарушений порядка» – цифра, по всей видимости, заниженная, так как власти уже утратили возможность контролировать ситуацию, но показывающая размах крестьянских волнений. С особой силой они проявились на Украине и в Белоруссии, но главным образом в пяти губерниях Центральной России (Тульской, Рязанской, Пензенской, Саратовской, Тамбовской), где отличались растущим ожесточением.

Крестьяне теперь не довольствовались лишь одним захватом земли. Они грабили и сотнями сжигали барские имения, убивали владельцев, не успевших скрыться, захватывали инвентарь и скот, необходимые для обработки присвоенных участков, которые не собирались возвращать.

В первую очередь от крестьянского насилия страдали ненавистные помещики. В районах, где образовался немногочисленный слой богатых крестьян, вышедших из общины благодаря столыпинской реформе, крестьянское движение, чаще всего объединявшее крестьян-общинников, повернулось и против «кулаков», вынужденных возвращать в «общий котел» земли, которые были сочтены общиной «излишками» по отношению к уравнительной норме, основанной на «числе едоков».

На поднимающуюся волну аграрных беспорядков Временное правительство попыталось ответить так, как это сделала бы любая государственная власть. Церетели, Пешехонов, Чернов (несмотря на то что двое последних, будучи «духовными наследниками» народников, считались близкими к мужикам) осудили «незаконный захват земли», напомнив, что только Учредительное собрание имеет право решать земельный вопрос. Однако их уговоры не принесли результатов. В деревни были направлены войска. Но солдаты часто отказывались стрелять в своих «братьев-крестьян». В сентябре – октябре около 40 из 200 случаев применения войск закончились актами неповиновения. Простое сравнение цифр – 5140 «нарушений порядка», 200 случаев применения войск для подавления этих беспорядков и 40 случаев неповиновения – веское доказательство бессилия государства, захлестнутого событиями.

Не оставались в стороне и рабочие. Циркуляр меньшевистского министра труда Скобелева (28 августа), запретивший собрания на предприятиях в рабочее время, был воспринят как настоящее объявление войны правительством рабочему классу. Большевики тут же разоблачили сделку между «Скобелевым и К» и предпринимателями. Последние использовали этот циркуляр для восстановления своих «прав» на предприятиях, ограничив полномочия заводских комитетов и уволив «зачинщиков» беспорядков. Предприниматели все чаще прибегали к локаутам, переводу заводов из «неспокойных» центров (Петроград, Москва, Харьков, Одесса и др.) в более «тихие» районы.

В сентябре – октябре сотни предприятий были остановлены под предлогом трудностей в снабжении, снижения производительности труда рабочих, забастовок и беспорядков. Десятки тысяч рабочих оказались выброшенными на улицу. В этих условиях снизилась активность выступлений; в сентябре – октябре количество забастовок уменьшилось по сравнению с маем, но они отличались большей агрессивностью (значительно увеличилось число незаконных арестов предпринимателей), большим радикализмом и были более политизированы; забастовщики часто требовали установления рабочего контроля за производством (особенно если предприятие должно было вот-вот закрыться) и все чаще – отставки правительства, перехода всей власти Советам.

Локауты, сознательный экономический саботаж со стороны некоторых предпринимателей и забастовки (которые вели к значительному снижению производительности труда) окончательно дезорганизовали функционирование производственной системы.

Общий застой экономики из-за трудностей ее переориентации на военные нужды привел к дезорганизации работы транспорта, особенно железнодорожного; в рабочем состоянии оставалось не более двух третей вагонного и локомотивного парка, что делало невозможными нормальное снабжение промышленности и регулярную доставку продовольствия населению.

Например, поставки Путиловским заводам в сентябре едва достигали 4 % их потребностей, а подвоз зерна в Петроград составил только 45 % продовольственных нужд города. В результате норма выдачи хлеба работникам физического труда уменьшилась за лето на 50 %.

С июля в городе была введена карточная система и на другие основные виды продовольствия (сахар, мясо, яйца, жиры). Их нехватка вызвала рост цен, которые в среднем утроились с июля по октябрь. Российская экономика потерпела крушение задолго до октября 1917 г.

Параллельно с развалом экономики ширились и радикализировались национальные движения. По инициативе Рады Украины в конце августа в Киеве состоялся Съезд национальностей. На нем присутствовали делегаты от тринадцати национальных меньшинств и полутора десятков социалистических партий, которые попытались определить принципы национальной политики в бывшей империи.