Крестьяне-присяжные

– Да я не в том смысле… Присяжные во все время сессии у нас разобщены, не имеют связи с обществом, им неизвестно состояние общественного мнения по делу… От них скрыты симпатии и антипатии общества…

– Ежели к тому вести, конечно, что не мешает… Сначала ежели разузнать…

– Вот то-то и есть… Исходя из этих соображений, мы, я и брат, благодаря инициативе госпожи Штукмахер, дамы опытной в деле благих начинаний (она уже основала общество попечения о лицах «по суду оправдываемых» – слышали?), мы и решились приложить всевозможные старания, чтобы основать эдакий кружок, где могли бы предварительно всякое преступление…

– Преступное деяние, мой милый! – поправил, подходя, Петя. – Ну да, одним словом, обмен идей…

– Это верно-с… Только, извините-с, не каждому, осмелюсь сказать, по карману…

– Уж это будет дело общественной благотворительности. Нам уже обещано.

– Ежели так, очень даже приятно-с. Потому, как именно вы это сказали, много веселее… Насчет взгляду-то.

– Обещано!.. Вот почтенный гражданин Павел Павлыч… (Знаете?.. Нет? Познакомьтесь… Он теперь на поруках, но это одно недоразумение… Мы все это рассеем.) Он помещение даже предлагает в своем доме. Госпожа Штукмахер своим личным участием… Наш достоуважаемый, наконец, Петр Петрович…

– Ну, ты там, Сашенька, не заговаривайся… Я, брат, ничего тебе не обещал, – отозвался туз с «чистой» половины.

– Как не обещали? Ведь вы же согласились, что инициатива для нашего города необходима, – говорил Саша, подходя к «чистой» половине.

– Это, брат, не я, это губернатор…

– А сами просили еще написать доклад в управу!..

– Доклад, пожалуй… А только не обещаю, брат, на городское иждивение принимать…

– Да ведь выгоды-то какие! Мотив важен-с!

– Вот, впрочем, хочешь калачей? Могу обещать.

– Шутите!

– Ничего не шучу… Все же хоть калачи, чем по дворам ходить… А то вон один пейзан ко мне пришел наниматься дрова рубить…

– Ну, смотрите, – крикнул Саша. – Я на вас пожалуюсь госпоже Штукмахер!

– Да говори! Гуманничать!.. Знаю я, как она гу-манничает на чужие-то калачи: мужа ей хочется в председатели земские втереть! Успокой ты ее, бога ради, скажи: очень, мол, рады, примем с радостью, без калачей. Только бы он из «невменяемости» не выходил, так для нас это будет рай… Руки нам, по крайней мере, развяжет…

– Вот Петр Петрович сказал слово к делу! – вскричал представитель, замахав руками. – Рублем подарил!.. Что значит голова так голова!.. Дай я хоть поцелую… Хочешь? Да мы за этим Штукмахером все вернем!.. А то, господи благослови, первым делом мы для души спасения богоугодных для города заведений настроили, а они – в земство!.. Да с чего ж это мы мужиков-то лечить обязаны? И теперича опять разговор про кормежку…

– Полно ты, буржуа эдакая бородатая! – фамильярно заметил Саша и прибавил ему на ухо: – Прошлым годом кто после побоища-то по постоялым дворам бегал да помещение со столом предлагал?

– Да, дурашка, разве это вчастую?

– Ну, и не в редкость… А ты лучше помолчи, если не понимаешь мотивов!

– Ну, конечно, дурашка, ведь я не юрист! Мотивы! Черт вас возьми! Пойдем лучше по доппелькюмельцу пройдем…

– Господа! Однако вы-то как же относитесь к нашему почину? – спросил Саша, подходя к пеньковцам. – Вы слышали?

– Слышали.

– Ну, так как же? Крестьяне молчали.

– Нам не требовается, – ответил наконец Лука Трофимыч, дотянув с блюдечка чай и отодвинув с решимостью от себя чашку.

– Как «не требовается»? – удивился Саша, тонко пародируя «мужичий жаргон». – Вам-то и «требовается» главным образом… Мы так полагали, что скудость ваша…

– Мы обеспечены…

– Кто же вас «обеспечил»?

– Сами, обчеством…

– Но ведь, должно быть, не всех обеспечивает «обчество», когда присяжные принуждены колоть дрова…

– Не знаем… Не слыхивали нешто…

– «Не слыхивали нешто»! – заметил туз архитектору на «чистой» половине. – Понимаешь? Тоже стыдятся.

– Это-с, Петр Петрович, и скверно, что мужику стыдиться позволено… Я знал это еще по своим крепостным: коли стыдится – значит, самый опасный мужичонко… Так у меня на этот счет строгая система была: я подвергал его сначала осмеянию, наряжая в шутовские костюмы, заставлял доить коров какого-нибудь бородача, мыть телят и прочее в таком роде. И, могу сказать, достиг цели: даже девки стыд потеряли. Такие козыри стали – любо глядеть.

Саша пожал плечами и отошел на «чистую» половину.

В эту минуту шум на «чистой» половине вдруг смолк: стали к чему-то прислушиваться. Заинтересовались и пеньковцы, но в особенности Недоуздок: он уж давно наблюдал за Гарькиным, который был сегодня особенно игрив и развязен, польщенный вниманием «почетных» гостей. Он сидел против толстого, высокого и массивного, с грубым и широкоскулым лицом, чиновника, очевидно пользовавшегося на «чистой» половине особым авторитетом, что отражалось во всей его фигуре, в его внушительных покрякиваниях, многозначительных «гм», которые он произносил в ответ на обращаемые к нему вопросы. Гарькин и купеческий сын давно подобострастно увивались около него.

– Вы, так сказать, среди мужиков «столпы», – говорил авторитетный чиновник густым басом и особенно напирая на букву «о», едва заметно обращаясь к Гарькину.

– Именно-с, – подтверждал Гарькин кивком головы.

– Вы, собственно, устои, на которых держатся обычаи…

– Так точно-с.

– Дедовские обычаи… Вековые…

– Совсем верно-с!

– Так вы должны между нами и темными мужиками составить, так сказать, звено…

– Завсегда-с.

– Вы обязаны им внушать…

– С удовольствием!.. Помилуйте-с!.. Мы ежечасно-с… И мужички нас слушают…

– То-то и есть. Ведь они глупы…

– Случается-с…