– Вы священника не хотите?
Он с сердцем махнул головой и начал метаться и скрежетать зубами.
– Какая ужасная сила воли!
Через минуту Макарка успокоился.
– Надо приступить к операции, – произнес врач.
– Ну, так начинайте.
Врачи засуетились. Густерин наклонился к уху следователя.
– А слышали вы, что он говорил?
– Да. Это клевещет человек, собирающийся перейти в иной мир.
Макарка то и дело судорожно подергивался. Вот он открыл опять глаза.
– Позовите ко мне жену, тестя – я хочу проститься.
– Их нет, они в Москве.
– Так передайте им, что я проклял их раньше, чем испустить дух. Живой или мертвый, я буду сосать их кровь до последней капли! Скажите им…
– Макарка, опомнись! Как тебе не стыдно! Ведь ты умираешь! – подошел к нему Густерин. – Не хочешь ли ты принести повинную. Сознайся, раскайся, еще есть время, пока ты…
Макарка приподнялся и хотел было схватить правой рукой за горло Густерина, но это ему не удалось.
– Мы сейчас начинаем операцию, – заговорили врачи.
– Пойдемте, Дмитрий Иванович; нам дадут знать об исходе.
– Конечно… Мы пришлем к вам дежурного фельдшера. Операция начинается.
Все вышли. Густерин, совершенно оправившийся, вспомнил о своем намерении совершить прогулку по островам и заехать к Елисееву.
– Поедемте вместе, – предложил он следователю.
– С удовольствием, я чувствую себя очень усталым.
Только на Троицком мосту они вздохнули свободнее. Повеяло прохладой. Наступивший вечер обещал быть чудным. Солнце склонилось к западу. На Стрелку ехало множество экипажей. Густерин откинулся на подушку коляски и дышал полной грудью.
– Да, давно не приходилось мне переживать таких тяжелых дней, как с этим проклятым Макаркой!
– Действительно, экземпляр редкостный, но вы таки уходили его!
– А чего он мне стоит? Верите ли, три месяца не сплю, не ем спокойно!
– Верно, верно, сам вижу ведь! Поедемте прямо к Елисееву.
Коляска понеслась по Каменному острову и через пять минут остановилась у подъезда уютной дачи, утопающей в зелени.
Они прошли на верхний балкон, откуда открывался живописный вид на Среднюю Невку с яхтенной флотилией и садами противоположных дач. Везде – масса гуляющих и наслаждающихся прелестью теплого летнего вечера.
Подали водки, закуски. Густерин налил две рюмки и только что успел поднести ко рту, как в дверь тихонько постучались.
– Войдите.
На пороге появился чиновник Петров.
– Имею честь доложить вашему превосходительству…
– Бежал?!
– Никак нет-с. Помирает… Не перенес операции… Врачи оставили…
– Умирает! – воскликнули оба и вздохнули с облегчением. – Наконец-то!..
– Больничная администрация ждет распоряжений.
– Поедемте, – встал Густерин, – надо покончить!
– Идем, что же делать!..
Коляска понеслась обратно в город.
– Вы будете ждать конца? – спросил Густерин.
– Посмотрим… Если не долго…
– Странно… Обыкновенно, когда присутствуешь при акте смерти, чувствуешь что-то щемящее; жутко как-то видеть смерть рядом, а сегодня, напротив, ощущаешь чуть ли не приятное, точно тяжесть какая-то с плеч свалилась, избавились от давившего кошмара.
– Действительно… Приходилось видеть и преступников умиравших, но они умирали не так. Все-таки чувствовалось, что там – люди, а здесь не человек, совсем не человек.
– Именно. Отсутствие человечности во всем, даже в смерти.
Коляска остановилась.
– Где главный врач?
– У себя.
48
Возвращение Коркиной
Саратовцы почти на руках вынесли оправданную Елену Никитишну. Из них никто и не сомневался, что Коркина будет оправдана, но они спешили выразить ей свои чувства и сколько-нибудь облегчить ее страдания.