– Правда, но мне хотелось бы передать правосудию не Ваньку, а Макарку-душегуба, по возможности, со всеми его подвигами прошлого. Мой чиновник Петров, командированный по делу Коркиной, доносит, что Макарка давно известен на Волге как разбойник. Мы знаем только двенадцать убийств этого злодея, а быть может, он загубил вдвое больше людей?!
– Не вдвое, а вдесятеро больше! Я почти в этом не сомневаюсь, но повторяю то же, что сказал вам раньше! Довольно и этого! Далее Сахалина не ушлете его!
– Для нас важно сократить число необнаруженных убийств путем уличения душегуба.
– Да ведь убийства им совершались не только в Петербурге; вы за всей Россией уследить не можете!
– Я работаю насколько возможно, не стесняясь районами!
– Нет, пожалуйста, закончите дело Макарки, а то мы в несколько лет не распутаем всех этих дел разбойника!
– Хорошо-с! Итак, значит, дознания по всем двенадцати убийствам Макарки-Куликова закончены и нам остается только сдать из рук в руки самого Макарку!
– Пожалуй, эта миссия будет наиважнейшей! Без наличности злодея все наши труды останутся безрезультатными!
– Не бойтесь! Найдем! Господин Ягодкин, потрудитесь сдать господину следователю все делопроизводства, документы и бумаги по обвинению Макарки-Куликова, а я на минуту вас оставлю.
Густерин вышел. Ягодкин взял из шкафа две большие связки и по реестру стал передавать дела в синих обложках следователю. Дел оказалось счетом 46, и каждое заключало в себе от 100 до 200 документов и бумаг.
– Однако! Тут особого секретаря нужно, чтобы ориентироваться в этих бумажных ворохах.
– Десятый год этот проклятый душегуб не сходит с нашего горизонта. Неужели нам придется еще исписать столько же бумаги?!
– А вы не надеетесь на поимку?
– Трудно. Может быть.
Они не успели еще переметить по реестру всех дел, как дверь в кабинет распахнулась, и на пороге появился… какой-то оборванец, с картузом на затылке и папироской в зубах; левая щека была подвязана, под правым глазом синяк; на ногах онучи.
– Это что за личность, – удивился следователь, – пошел вон!
Оборванец не двигался. Ягодкин пристально всматривался в него; следователь начинал сердиться.
– Гоните его вон!
– Ха-ха-ха… – расхохотался оборванец, – и вы не узнали меня, да, кажется, и мой Ягодкин что-то хмурится!
– Ваше превосходительство!
– Т-с! Я теперь не ваше превосходительство, а Федька-косой, приятель Тумбы!
– Ваше превосходительство, – воскликнул Ягодкин, – я ни за что не позволю вам идти одному. Я тоже иду вместе; позвольте мне переодеться.
– Нет, вы останетесь за меня управлять отделением; я беру отпуск на трое суток.
– В таком случае, возьмите Петрова или Иванова, а то обоих.
– Никого! Занимайтесь все своими делами, а меня считайте в отпуску! Я никому не даю отчета в своих сыскных действиях! Убьют меня – похороните, а вернусь, значит, Макарка будет в наших руках.
– Неужели вы сбрили свои роскошные бакенбарды, – приблизился к нему следователь.
– Не думал. Я подклеил их, а для лучшей иллюзии подвязал щеку. Я надеюсь, что в таком виде меня не узнают. Итак, господа, позвольте пожелать вам всякого успеха и благополучия! Я теперь боюсь больше всего наших суровых стражников и полицейских! Как бы они не забрали меня!
– Это было бы, действительно, комично!
– Но еще прискорбнее будет, если они пропустят меня незамеченным! Посмотрим, насколько они бдительны!
Густерин протянул руку, простился и скрылся по черному ходу.
44
Поймали
Уже неделю, как Машка-певунья блуждает по Горячему полю. С распущенными волосами, заложенными за спину руками, она ходит крупными шагами и все бормочет что-то себе под нос. Если бы ее встретил кто-нибудь посторонний, то принял бы за умалишенную, особенно судя по ее блуждающим глазам; но встретить тут некому, никто не попадет на эти поляны!
Машка-певунья начинала приходить в отчаяние. Обысканы все уголки, осмотрены все болота – Макарки нигде нет. Что же это?! Неужели он успел покинуть Горячее поле?!
Оставалось осмотреть еще одно только место – Пьяный край, примыкающий к Громовскому кладбищу. Это место изобилует густым кустарником и служит главным пристанищем бродяжкам. Особенное удобство его заключается в хорошо прикрытых путях отступления; при малейшей тревоге можно, не торопясь и прячась за кустами, уйти в самую глубину поля и скрыться в болотах. Пьяный край Машка несколько раз исходила вдоль и поперек, но результата никакого не было, потому что пути отступления не были отрезаны и, следовательно, Макарка, избегая встреч, подавался все глубже. Теперь Машка расставила везде «часовых» и поджидала Ваську с Петькой, чтобы возобновить поиски.
«Откуда начинать, – думала она, – не угодить бы нам на полицейскую облаву, нас же самих и заберут, как прошлый раз Ягодкин!»
Машка начала еще с большим азартом шагать, как вдруг увидела приближавшихся Ваську с Петькой, которые вели третьего.
– Кто это?
– Федька-косой, товарищ Тумбы. На кулак малость наткнулся, ну, да это не беда. Тоже Макарку ищет!
– Макарку? Ишь ведь как насолил всем этот Макарка!
– Нет, он сорвать с него на чаишко хочет! Старые счеты у них есть какие-то! Что же, Машка, принять его?
– Пусть ищет, только смотрите, не помог бы он ему бежать?
– Да как он поможет?
– Ладно, пусть идет с нами на Пьяный край! Пойдемте, братцы! Пора.
Они тронулись. Федька-косой шел сумрачно, но из-под нависших бровей сверкал проницательный взгляд. Как хорошие гончие или борзые, Васька и Петька бросились по кустам. Федька, в котором читатели, разумеется, узнали Густерина, взял направление левее, в самую чащу кустарника. Машка не упустила его из виду, очевидно, плохо доверяя новому товарищу. Федька-косой был старый бродяга, но давно скрывшийся с горизонта, высланный куда-то далеко этапом. Откуда и как он вновь появился? Машка плохо знала его в лицо, но слышала раньше, что есть такой бродяга; заниматься теперь его биографией было некогда, и она махнула рукой.
– Пусть ищет!
И Федька искал, очень старательно, не разгибая спины.
Часа три уже продолжались поиски. Цепь приближалась совсем к кладбищу, становилось рискованно бродить здесь, можно было наткнуться на полицейский обход. Машка хотела было скомандовать назад, но Федька замахал руками.
– Дальше, дальше!
– Смотри!