– В чём вина её?
Дон Санчо поднял глаза к небу.
– О, на её душе тяжкий грех.
– Какой?
– Она лечила людей разным зельем!
– Ну?
– И люди выздоравливали!
Священник францисканского разлива, неожиданно для тюремщика, спросил:
– Что же в этом плохого?
Тюремщик удивлённо посмотрел на божьего слугу.
– Как это, что плохого? Святые отцы учат, что людей надо лечить смирением и словом божьим. Остальное лечение – от лукавого. Господь сам решает, кого оставить на земле, а кого взять к себе, на небо.
Ещё раз поднял глаза к небу.
– И это справедливо!
Доверительно прошептал:
– А ещё святые отцы говорят, что те, кто приобщился к зелью, продали душу дьяволу.
Хронопутешественник немного задумался. Ему стало жаль несчастную девушку, которую ни за что собрались сжечь заживо. И у него, спонтанно, возникло желание помочь ей. Что из этого выйдет, он не знал, но решение принял. Нахмурившись, мнимый падре решительно произнёс:
– Сын мой, веди меня к осуждённой!
Они вошли в помещение тюрьмы. У входа, переваливаясь с ноги на ногу, стояли четыре дюжих, свирепых на вид, охранника. Они были заточены на то, чтобы впускать человека только внутрь помещения тюрьмы. А вот выпускали наружу его только с разрешения начальника. Здесь же, слева от входа, помещались апартаменты самого дона Санчо. О чём он, не без гордости, поведал святому отцу. «Надо запомнить, где располагается начальник, – подумал Дронов, – может пригодиться».
Прошли в глубину длинного сумрачного коридора. Им встретились ещё пара стражей тюремного порядка, которые бесцельно бродили туда-сюда. В самом его конце остановились. Главный тюремщик обратился к хлипкому охраннику, караулящему дверь.
– Агэпито, она не пыталась тебя очаровать?
Дронов, мельком глянув на втянутые вовнутрь губы и грудь стражника, для себя определил, что начальник тюрьмы беспокоится зря. Таким кавалером женщина вряд ли соблазнится. Даже, если женщина эта находится в темнице.
Агэпито бодро ответил:
– Нет, дон Педро. Ведьма вела себя тихо, как мышь.
Дон Санчо, по-отечески, положил свою руку на узкое плечо охранника.
– Открой темницу, пусть святой отец исповедует преступницу. После того, как святой отец уйдёт, закрой её снова и стой в карауле у двери до тех пор, пока за ней не придут. Понял, меня?
Агэпито усердно боднул головой.
– Понял, дон Санчо!
Главный тюремщик ушёл к себе, а слуга божий прошёл в темницу, притворив за собой дверь. В камере царил сумрак. Её освещало лишь маленькое оконце, размещённое под потолком. Дронов с трудом рассмотрел затворницу. Она сидела на грубо сколоченной скамье и отрешённо смотрела в пол. На вошедшего служителя культа не обратила никакого внимания.
Глеб подошёл к ней и легонько прикоснулся к её неподвижному плечу.
– Дитя моё, как зовут тебя?
Девушка подняла голову. Дронов поразился её дивной красоте. Её густым и тёмным волосам, которые рассыпались по узким плечам. Её огромным, синим глазам, в которых застыла тоска. Её чистому, юному лицу, которое словно окаменело.
Пухленькие губки едва шевельнулись.
– Изабелла…
У Дронова сжалось сердце, но он продолжал разыгрывать роль святого отца.
– Скажи мне, дочь моя, в чём обвиняют тебя? Неужели только в том, что ты такая красивая?
В глазах девушки отразилось удивление. Она не ожидала услышать из уст слуги господня такую ересь.
– Меня обвиняют в том, что я лечила людей травами.
– Кто научил тебя этому искусству?
– Бабушка…
– Бабушка? И её душу, за это занятие, святая инквизиция очистила огнём. Так, дитя моё?
Узница покачала головой.
– Нет. Она лечила тайно. Святая инквизиция о том не ведала.
Священник облегчённо вздохнул.
– Это уже хорошо…
Потом тихо, но твёрдо произнёс:
– Дочь моя, именем господа нашего, милостивого и всемогущего, я опускаю тебе твои грехи. Все, разом. Теперь ты чиста, как ангел и веди себя дальше, как он. Кротко и смиренно. Договорились, дитя моё?
Узница хлопнула длинными, загнутыми вверх, ресницами.
– Хорошо, отец мой.
Тем временем падре подошёл к двери и тихо обратился к стражнику:
– Агэпито, сын мой, войди в темницу. Ты сейчас послужишь промыслу господню.