Донская либерия

Размышлять воеводе, впрочем, долго не пришлось. Ромашка протиснулся к нему, схватил словно клещами за руку:

– Хватит! Всех грехов не замолишь! Пойдем со мною…

Стоявшие за Ромашкой люди тут же скрутили и воеводу, и бурмистра, и подьячих, а заодно и попа, пытавшегося увещевать казаков, и поволокли их из церкви на площадь.

Там собравшиеся жители с любопытством слушали Лукьяна Хохлача, призывавшего их к вольной жизни. У приказной избы полыхал костер, жгли указы и казенные бумаги, а из домов бобровских начальных людей и богатеев казаки выносили пожитки и складывали на телеги.

Лукьян Хохлач, увидев связанного воеводу, крикнул:

– Эй, братцы, кто в деньгах нуждается? Пять целковых тому, кто воеводу на острожные ворота вздернет!

Ромашка, нетерпеливо крутивший в руках заранее приготовленную веревку, сказал с ухмылкой:

– Дрожишь, атаман. Я за один рубль охотно трех воевод удавлю, да и веревки своей не пожалею…

Расправившись с недругами и разбив кабаки, всю ночь гуляли казаки и бобровцы. А на другой день Лукьян Хохлач отправился с казаками вверх по Битюгу, забрал с государевых конюшен добрые косяки лошадей и, переночевав в большом селе Чигле, совсем недалеко от Воронежа, спокойно повернул в Пристанский городок.

Узнав об этом безнаказанном марше воровских казаков по Воронежской губернии, воевода Степан Андреевич Колычев вызвал подполковника Рыкмана и сказал:

– Мы с тобою, Виллим Иванович, солдат в гарнизоне держим, корабли государевы от воров оберегаем, а воры, не ведая никакой острастки, час от часу множатся и по всей губернии, словно по своей вотчине, гуляют…

– Слыхал, Степан Андреевич, – вздохнул Рыкман, раскуривая трубку, с которой никогда не расставался. – Я двойной караул при кораблях поставил!

– Это хорошо, да воры-то не только кораблям опасны, – продолжал воевода. – Битюгский приказной пишет, что в Боброве и в Чигле и в иных местах, где Лунька Хохлач разбойничал, работные люди и мужичишки сплошь с ними, ворами, в единомыслии… Вот чего страшусь!

– Надо государя просить, чтобы для воинского промысла над ворами драгун прислали, – заметил Рыкман. – Иначе замыслов воровских не пресечешь.

– Кабы было кого прислать, так не стали бы в Посольском приказе пустые отписки для нас стряпать, – отозвался сердито Колычев. – Указал-де великий государь промысел над вором Кондрашкой Булавиным чинить по-прежнему стольнику Степану Бахметеву с царедворцами, да с ними в том походе быть Воронежскому полку Рыкмана.

– Того никак не можно, – недоумевая, пожал плечами Рыкман. – Полк мой к Воронежскому Адмиралтейству для охраны российского флота причислен.

– В том-то и суть, – кивнул головой воевода. – В приказе не хуже нашего о том осведомлены, а пишут… стало быть, иной воинской силы нет, Виллим Иванович… Сам разуметь должен, шведы того и гляди границы наши перейдут.

– А на что же надеяться, Степан Андреевич? – спросил Рыкман. – Воров в тылу оставлять зело опасно…

– Донские низовые казаки, думается мне, с Кондрашкой в лучшем виде управятся, – ответил Колычев. – Воронежский посадский человек Иван Сахаров возвратился вчера из Черкасского, сказывал, что войсковой атаман Лукьян Максимов с конницею и пушками и со всякими войсковыми припасами вверх по Дону отправился против воров… А во всех-де низовых станицах, сказывал тот посадский, казаки крест целовали, чтоб служить государю верно и дуровства воровского не допускать. Оно понятно: низовым казакам голытьба Кондрашки Булавина словно кость поперек горла. Однако ж, – передохнув, продолжал воевода, – и нам, Виллим Иванович, сложа руки сидеть не следует. Сего ради собрал я из разных мест губернии офицеров, урядников, стражников, гранадеров, пушкарей и станичников, да эскадрон драгун, всего четыреста тридцать шесть человек конных, и решаю послать их на воронежскую границу, дабы воровских шаек в близость к нам не допускать и воровское единомыслие повсюду искоренять… Что на сие скажешь, а?

– Очень хорошо, – одобрил Рыкман. – Токмо добрый начальник войска сему потребен…

– А добрый начальник у нас есть…

– Кто же?

– Ты сам, Виллим Иванович… В полку твоем, слава богу, среди солдат блази нет, офицеры толковые, каких-нибудь две или три недели, пока в походе будешь, без тебя обойдутся…

Доводы воеводы были убедительны. Рыкман возражать не стал. Спросил кратко, по-военному:

– Когда укажете отправляться в поход?

– Да чем скорей, тем лучше, – сказал Колычев. – Завтра принимай под начало войско, а послезавтра с богом с Воронежа и трогайтесь.

Рыкман молча кивнул головой. В конце концов, если не дать острастки бунтовщикам, они могут внезапно подобраться и к флоту, охрана которого ему доверена.

… Воронежский посадский Иван Сахаров, побывав в Черкасске, рассказал о том, что там видел, и тем успокоил воеводу. Но Сахаров не мог, разумеется, разглядеть всех сложных, противоречивых чувств и настроений, существовавших тогда в среде донского казачества.

Кондрат Булавин в Пристанском городке собирает вольницу для похода на Черкасск! Одного этого известия было достаточно, чтобы встревожить войскового атамана Лукьяна Максимова и донскую старши?ну, повинную в прошлогоднем предательстве. Лукьян Максимов тотчас же поехал в Троицк просить у азовского губернатора совета и помощи.

Толстой, оценив положение, ни одним намеком не выдал, что знает об участии войскового атамана и старши?н в убийстве князя Долгорукого и об их взаимоотношениях с преданным ими затем Булавиным. Толстой понимал, что теперь этому старому рыжебородому негодяю Лукьяну и вечно изменчивой донской старши?не ничего не остается, как всеми способами защищать себя от нависшей над ними смертельной опасности, а посему вполне на них теперь можно положиться.

Посоветовав поскорей собрать донское войско и выступать против Булавина, чтоб не дать ему времени укрепиться в силах, Толстой обещал щедрое снабжение пушечными снарядами, порохом и свинцом, а также посылку вместе с донцами полковника конной службы Николая Васильева с азовскими гарнизонными солдатами, казаками и калмыками.

Донская старши?на начала лихорадочно готовиться к походу. Во всех низовых станицах попы по распоряжению войскового атамана проклинали вора и богоотступника Кондрашку и приводили казаков к присяге на верность царю. В урочище на речке Кагальнике, где собиралось донское войско, свозили артиллерию, снаряды, провиант, фураж.

Однако основная масса старожилого казачества, выказывая видимое послушание войсковой старши?не и не отказываясь от целования креста, настроена была иначе.

Старожилы не забывали, что Кондратий Булавин, будучи природным донским казаком, честно и отважно отстаивал на Бахмуте их общие казацкие интересы, что убийство Долгорукого и прекращение жестокого сыска совершено с общего их согласия, а необычайное рвение войскового атамана и старши?ны, подготовляющих теперь донское войско в поход против Булавина, вызвано лишь боязнью справедливой расплаты за их собственные тяжкие грехи. Старожилым казакам нет нужды держать руку войскового атамана и богатых низовых стариков.

О голутвенных казаках, живущих в низовых станицах, нечего и говорить, они целиком были на стороне Булавина и, вступив в собираемое старши?нами войско, ожидали первого случая, чтоб перейти к булавинцам.

В несколько особом и довольно затруднительном положении находился Илья Зерщиков. Всю зиму он внимательно следил за действиями Булавина в Запорожье и, сказываясь больным, уклонялся от войсковых дел, поддерживая в то же время тайные связи с булавинцами, остававшимися на Дону. Зерщиков бывал зимой у взятого им на поруки староайдарского атамана Семена Драного и у братьев Булавина в Рыковской станице.

Но, узнав, что помощь Кондратию Афанасьевичу запорожцы ограничили разрешением собирать в Кодаке гультяев, Зерщиков потерял на него надежду, считая деятельность его конченной. Зерщиков опять сближается с Лукьяном Максимовым, помогает восстанавливать порядок в верховых станицах, становится войсковым наказным атаманом.

Появление Булавина в Пристанском городке несказанно удивило Илью Григорьевича. Что может сделать Кондрат, имея всего две-три сотни запорожских гультяев?

– Нечего нам воров опасаться, – успокаивал Зерщиков войскового атамана и встревоженных старши?н. – Мы и до Хопра не дойдем, как царские драгуны покончат с гультяями…

– Твоими устами да мед бы пить, – вздыхали старши?ны. – Дай бог, коли так, а ежели укрепится Кондрашка на Хопре, да сюда с вольницей своей обрушится?

– Быть того не может, не допустят воеводы бунта, – отмахивался Зерщиков, да и сам верил, что иного исхода не будет.

Лукьян Максимов перед отъездом к походному войску сказал Зерщикову:

– Опасаюсь я, как бы сечевики не оказали подлинной помощи Кондрашке… Ты б, Илья Григорьич, написал грамоту от Войска Донского кошевому Гордеенко, чтоб не давали там веры прелестным воровским письмам.

Возможно, войсковой атаман просил об этом наказного потому, что знал о старинных приятельских отношениях его с кошевым Гордеенко, а может быть, хотел убедиться в верности Зерщикова, крепче связать его со старши?ной подписью подобной грамоты.

Илья Григорьевич, разгадывая намерение войскового атамана, сказал спокойным тоном:

– Напишу сегодня же… Хотя зря опасаешься, не станет Гордеенко без толку запорожцев губить.

Грамота, посланная в Сечь, гласила:

«Кошевому атаману и всему войску запорожскому донские атаманы и казаки, наказной войсковой атаман Илья Григорьев и все Войско Донское челом бьют. В нынешнем 1708 году приехал к вам в Сечю вор и изменник донской казак Кондрашка Булавин с единомышленниками своими и сказывал вам, будто мы Войском Донским от Великого Государя отложились и для того будто его, вора, к вам прислали, чтоб вы войском шли к нам на помощь. И тем его словам прелестным вы не поверили и из Сечи его выслали вон. И тот вор Кондрашка Булавин ныне явился на Хопре в верховых наших казачьих городках, и для искоренения того вора и его единомышленников войсковой наш атаман Лукьян Максимов с Войском Донским пошел в поход. И ныне мы в своем войсковом кругу приговорили послать от себя к вам в Сечю свое войсковое письмо для подлинного уверения, что мы Великому Государю Петру Алексеевичу служим верно, за православную веру и за него Великого Государя готовы головы свои положить. И вам, кошевому атаману и всему войску впредь никаким возмутительным письмам и его, Булавина, товарищам не верить. А буде такие воры явятся, и их присылать к ним, за крепким караулом».

И вдруг… Не успела грамота дойти до запорожцев, не успел еще Лукьян Максимов доехать до Кагальницкого урочища, где собиралось донское войско, как к наказному атаману Зерщикову примчался побывавший у Булавина в Пристанском городке Семен Драный с нежданными вестями:

– Булавин сухим и плавным путем идет в Черкасск… А с ним из всех хоперских, бузулуцких и медведицких станиц половина казаков да вольница… Лошадей с государевых заводов Кондрат побрал, пять конных полков устроил. А голытьбу на будары и струги посадил. Народу сила, смотреть любо!