Честь имею

На этот раз он был более разговорчив и просто завалил меня информацией.

А все оказалось до банальности просто. Этот добрый благообразный дедушка, а проще говоря, глава Ночной гильдии с погонялом Седой, решил, что разборки в городе с неизвестным дворянином абсолютно не нужны. Ведь одно дело, если мещанин причинил вред мещанину или серву, и совсем другое – если вред, травму или смерть причинили дворянину. Тут уже вступала в силу клановая солидарность, и индивидуум, не имеющий дворянского звания, быстренько отправлялся на плаху, невзирая ни на что. Однако то, как он считал, унижение, когда пришлось отдавать деньги и приносить извинения, Седой прощать был не намерен. Да и груз, увозимый аж на пяти телегах, тоже немалых денег стоил. Поэтому и решил направить своих подручных наперехват.

Но никто не ожидал, что у селян окажутся арбалеты, которые стоят немалых деньги, да и то, что с ними идет стражник, тоже было сюрпризом для нападавших. Селян вообще никто не брал в расчет, ну а на меня одного восьми человек хватить должно было. После того как со мной и селянами было бы покончено, телеги и груз перегнали бы в соседний город и там сбыли бы, с помощью такой же шайки. В случае расследования все видели и слышали разговор на постоялом дворе. Так что с этой стороны тоже было бы алиби. На вопрос, не жалко ли было Шило, мне было сказано, что Шило уже давно всех достал и в последнее время приносил больше вреда, чем пользы, при этом почти не реагируя на то, что ему говорил Седой. А тут такой удачный момент – и от этого идиота избавится, и для других будет показательный пример, что бывает с зарвавшимися.

Да, а ведь я повелся и поверил в мирные намерения Седого! Вот ведь старый идиот – если подумать, то возрастом я ненамного моложе этого «благообразного дедушки», но повел себя как пацан!

Выяснив все, что меня интересовало, задумался, что делать с пленным. Лишняя смерть мне ничего не даст, неплохо бы было, конечно, если бы все нападавшие погибли. Это бы внесло на определенное время разброд в ряды гильдии, и пока бы искали и выясняли, куда делись посланные наперехват нашего каравана люди, можно было бы ничего не опасаться.

А так все равно остались живые свидетели, поэтому я решил его отпустить, но прежде он должен будет отработать. Вручив ему одну из купленных лопат, отрядил его в помощь мужикам рыть неглубокую могилу для мертвых, надо их прикопать, незачем приваживать диких зверей и всякую заразу распространять. Как он ни морщился и ни кривился от боли в покалеченных пальцах, но исправно рыл, с опаской поглядывая в мою сторону.

Провозились до самого вечера, и, когда было покончено с захоронениями, я отпустил пленного. Когда подошел к нему, баюкающему руку с травмированными пальцами, он испуганно замер – наверное, думал, что собираюсь его убить. Но после того как я сказал, что отпускаю, он облегченно выдохнул, и из его глаз покатились слезы. На прощанье попросил его передать Седому, что ушами он теперь не отделается.

Уже начало смеркаться, и мы, отогнав наш караван на полкилометра от места схватки, стали располагаться на ночлег. Распрягли коней и пустили их пастись, сами по-быстрому организовали костер и приготовили кашу и травяного отвара, который здесь использовали вместо чая.

Поужинав, народ залез под телеги, но никому не спалось, все крутились, переговаривались и в конце концов сгрудились вокруг тлеющего костра. Опять заварили отвара и молча прихлебывали его, глядя на огонь. Ко мне подошел Сарт и, увидев, что я тоже не сплю, присел рядом.

– Боится народ, – произнес он и посмотрел в сторону костра. – А вдруг еще и ночью нападут, – высказал он, по всей вероятности, общую мысль.

– Так, может, тогда потихоньку соберемся и продолжим путь, кони немного отдохнули, да и гнать их никто не собирается. Ночь светлая, дорога тут одна, не заблудимся, и народ, когда делом занят, не так бояться будет. – С этими словами я поднялся и пошел седлать Ветерка. У костра тоже зашевелились, кинулись ловить и запрягать коней, и где-то через полчаса мы снова были в дороге.

После всего происшедшего ночная дорога – удовольствие из малоприятных. Шарахались каждого куста, и нервы у мужиков были напряжены до предела. Правда, через час попривыкли, да и то, что теперь возчиков было меньше, так как раненые не могли полноценно управлять повозками, тоже сыграло роль.

Больше работы, меньше дурных мыслей и страха. Я и Ингул выполняли роль охранения. И в тот момент, когда солнце взошло, впереди на горизонте показалось село. Вот тут даже шутки послышались и смешки, и даже у меня, по сути дворянина-бомжа, и то на душе потеплело и стало спокойней. Въехав в село, караван направился на подворье старосты. Тут и там стали появляться любопытные, а мужчины как один присоединялись к нам, и уже к подворью старосты подошла толпа человек из двадцати.

Попутно завезли раненых Эрмила и Гримма к ним домой, послав детвору к Ингри. По приезде к Сарту все принялись тут же разгружать повозки, а Сарт показывал, что и куда носить. Я же, еще раз перепроверив заказанное мной железо, отправился в сопровождении вездесущего Вилкула к своему временному жилищу, а точнее к сеновалу Петры, ведя в поводу Ветерка.

Уже на выходе столкнулись с лекаркой, которая спешила к раненному в стычке Сарту, Ингри поклонилась и пожелала мне здоровья, а потом спросила, как я себя чувствую и вернулась ли ко мне память. Я улыбнулся, ответил, что чувствую себя прекрасно, а память возвратилась, но не вся. На мой вопрос, как там раненые, она сказала, что у Эрмила, которому стрела пробила бедро, все нормально – через неделю будет бегать, а вот у Гримма плохо, стрела задела кость, и как оно будет дальше, она пока не знает.

– Что ж, – сказал я, – вам еще одного раненого надо осмотреть. – Я кивнул на Сарта, на этом мы и расстались.

По дороге Вилкул выпросил у меня повести в поводу Ветерка, и я передал ему повод. Ветерок потянулся мордой к плечу Вилкула, я уже хотел прикрикнуть на него, боясь, что он может укусить ребенка, но тот, обнюхав своего нового конвоира, только смешно фыркнул.

У подворья Петры нас встретила Арна, которая тоже поклонилась и, пожелав мне здоровья, поинтересовалась, легка ли была дорога. Поклонившись в ответ, чем снова вогнал ее в краску, ответил, что дорога была не такая уж и легкая, но тем не менее вернулись все, и что отец скоро будет. А потом я превратился в Деда Мороза и принялся раздавать подарки. Арне вручил бронзовые сережки с небольшими рубинами и такого же цвета, как рубины, отрез материала. Глядя на то, как она смотрела на подарки и как светились ее глаза, я был просто счастлив.

– Ой, господин Алекс, ведь это все так дорого, зачем вы тратились, – твердила она, непроизвольно поглаживая рукой материю…

– Ну, знаешь ли, Арна, мое здоровье дороже, а ты вон сколько меня лечила и настойками поила, это моя благодарность.

– Ну что вы, настойки ведь бабушки Ингри готовила, – снова попыталась возразить Арна.

– С бабушкой Инги я рассчитался, а теперь вот и с тобой, так что я не желаю слышать ни каких возражений, – и я попытался придать своему взгляду строгость.

– Спасибо вам большое, господин Алекс, – и она снова мне поклонилась.

А Вилкул получил картуз с твердым козырьком и кожаный поясной ремень с небольшим ножом в кожаных ножнах. Вначале он даже не понял, что это ему, и держал все на вытянутых руках, ожидая, когда я все это заберу. Потом, надев картуз, который был великоват и постоянно падал на глаза, он опоясался ремнем. Ремень обернулся вокруг его талии почти два раза… Все, так сказать, на вырост. Вот где радость била через край!

– Это правда все мне? – периодически спрашивал он. – Господин Алекс, вы правда не шутите?

– Нет, не шучу, – отвечал я ему. – Это тебе за то, что ты не бросил меня в поле и потом помогал и знакомил с селом, и за то, что ты не испугался разбойников.

– Вот здорово, да теперь все умрут от зависти. Можно я пойду, – тарахтел он приплясывая от нетерпения.

– Ну да иди, что теперь с тобой делать.

И тот рванул так, что только пыль закружилась за ним по дорожке. Я смеялся, от души веселясь: мне всегда подарки больше нравилось дарить, чем получать. Особенно нравилось дарить их детям, с их непосредственной и неприкрытой радостью, при получении подарка казалось, что и тебе перепадает кусочек их счастья.

Глава пятая

С водяным колесом провозились почти неделю. За это время я успел собрать пилораму и объяснить Сарту, какой построить сарай, чтобы полностью закрыть механизм. Еще пара дней наладки, и, когда все было готово, решил устроить демонстрацию. Сарт привез несколько бревен, я их сам окромковал, чтобы доска выходила полностью обрезная. И на следующий день распустил на доску. Посмотреть собралось все население села, народ после увиденного был в шоке. Еще бы, в течение получаса получилось целых десять досок, ровно обрезанных со всех сторон, толщиной в два дюйма. Распустив пару бревен, я остановил пилораму, сказав, что на сегодня все.

Народ стал потихоньку расходиться, а я с Сартом и несколькими мужиками, которых наметили для работы с пилорамой, еще раз пролезли и проверили механизм. Но все вроде бы было в порядке. Посмотрим, как она дальше себя поведет.

Осталось дождаться чиновника из мэрии и егеря, чтобы они наметили деревья на вырубку. А за это время надо еще построить навес для готового материала, ну и так, по мелочи – где-то что-то выровнять и разметить место под небольшую контору, в которой в дальнейшем предстояло вести дела с купцами. Чиновник появился через пару дней и в тот же день уехал, оставив вместо себя егеря, который и должен был проконтролировать вырубку леса.

Но это меня уже не интересовало. Все, что можно, я рассказал и показал Сарту, вот и пусть занимается. А сам решил пока отвлечься и попробовать порыбачить. Не зря же я крючки заказывал и покупал тонкий шнур, плетенный из конского волоса. Рано утром порылся в огороде и накопал пару десятков червей, выпросил у Арны какую-то тряпицу и, насыпав земли, завернул их в узелок. Бегающему кругами Вилкулу и постоянно интересующемуся, а что это, а зачем это, предложил пойти со мной, где он все увидит. Как будто он и так бы за мной не увязался!

По дороге к речке срезал две ветки орешника и, пока мы шли, аккуратно обрезал и очистил их. Уже на месте сделал поплавок из прошлогодней сухой камышины и вымерял грузило из прихваченного у Парта свинца. Нацепил червя и забросил. Поначалу ничего не происходило, и Вилкулу, как и любому ребенку, мои непонятные манипуляции наскучили; толком ничего не происходило, а его непоседливая натура жаждала деятельности.

И он уже собрался куда-нибудь смыться, но тут у меня клюнуло, и я вытянул приличного карася. Карась сорвался и запрыгал по траве. Вилкул заорал что-то нечленораздельное и, как коршун, бросился на рыбину. Кое-как поймав ее, он тут же пристал с вопросом:

– Как ты это сделал? А еще можешь?

– Сейчас попробую, – ответил я ему и опять забросил свою снасть.

Клюнуло почти сразу, и очередной добычей стала крупная плотва. Когда на кукане болталось около десятка рыбин, Вилкул несмело попросил.

– А можно я попробую?

– Пробуй.

И я протянул ему снасть. Пока он устраивал дикие пляски после каждой выловленной им рыбы, я собрал вторую удочку и тоже присоединился к ловле. Часа через два я понял, что рыбы нам, пожалуй, хватит, и мы решили вернуться домой. Первый же вопрос, когда вытащили улов, был:

– А мы еще пойдем?

– Пойдем, конечно, а можешь и сам сбегать, когда захочешь, ты уже умеешь ловить.

Такого он, конечно, не ожидал – что ему разрешат самому брать удочку и ловить. Как у нас говорили, произошел разрыв шаблона, и бедный ребенок несколько минут открывал и закрывал рот, не зная, что сказать.

Всю дорогу он гордо нес удочки и порой порывался нести рыбу, но все же ее было килограммов десять, и для него это было тяжело. Пока шли, к нам успели присоединиться несколько его друзей, которым он тут же начал рассказывать и показывать в лицах, как он ловил и вытягивал рыбу. Те слушали его с недоверием, но, посмотрев на наш улов, который я нес, тут же меняли свое мнение.

А рыбка наша оказалась очень кстати, так как вечером у Петро были гости. Вечером Ингул и его родители пришли сватать Арну. Видно, не зря он выпросился на побывку домой. Арна встретила их на пороге в новой рубиновой сорочке из подаренного мной материала и в новых сережках. Она держала в руках поднос, на котором стояли две чаши с домашней брагой.

Чаши взяли отец и мать Ингула. Они выпили содержимое, выплеснув последние капли под ноги Арне и пожелав дому и ей благоденствия. Я еще раз про себя отметил, что Арна очень красивая девушка, и даже позавидовал Ингулу. Меня и Сарта пригласили как свидетелей помолвки и условий проведения свадьбы и выделения приданого. Чтобы в последующем никто не отказался в случай чего от своих обещаний.

Войдя в дом, я с интересом стал осматриваться, так как находился в нем впервые. Комната, в которую вошли из сеней, была довольно просторной, в углу большая печь, напоминающая русскую, возле окна, затянутого чем-то непонятным, грубый стол с лавками по обе стороны. Окно давало немного света, и в доме было полутемно. И, как я понял, еще две комнатушки были по обе стороны от входа.

Свадьбу решили провести осенью после уборки урожая. Как и всегда это делалось в селах и деревнях. Когда дошло до приданого Петро, я начал перечислять все, что он даст за Арной, но давать особо было нечего. Отец Ингула, наклонившись в сторону Петро, бросил: