Банкир на мушке

Беда укоризненно покачал головой.

– Типун вам на язык, Кариночка! – с улыбкой сказал он. – Как в песне поется, пусть горит там что попало, лишь бы не было войны!.. А убежище я вам хочу показать, потому что вы ничего подобного еще не видели. Вас ждет сюрприз!

– В самом деле? – спросила Карина.

– Уверяю вас, – многозначительно заявил Беда и, наклоняясь к ее уху, прошептал: – Скажу по секрету только вам, у меня там даже припрятана бутылочка шампанского! Пойдемте, честное слово!

Карине вдруг стало весело. Олег Игнатьевич всегда казался ей легким и забавным человеком, от которого невозможно ждать подвоха. Конечно, она понимала, какой интерес им движет, но не считала, что он представляет для нее какую-то опасность.

– Ну что ж, если вы настаиваете, – сказала она. – Пойдемте! Но предупреждаю: рассчитывать вам не на что! Вы можете только обожать меня издали…

– Карина! – возмущенно прогудел Олег Игнатьевич. – О чем вы говорите!

Убежище представляло собой обширное подвальное помещение под административным корпусом с надежными металлическими дверями. Внутри, по идее, предусматривалась принудительная вентиляция с очисткой воздуха, автономная электростанция и необходимый запас продовольствия. Ничего этого не было, потому что вечно не хватало денег, зато на голых бетонных стенах в изобилии были развешаны таблицы, информирующие о действии ударной волны и проникающей радиации. Кроме этого, был ящик с противогазами устаревшей модели, несколько рядов стульев, сцепленных, как в кинотеатре, облезлый стол и запертый на ключ шкаф.

Теперь к этому богатству добавилась гора спортивных матов, сложенных в углу. Стулья были сдвинуты в сторону, а посреди убежища красовалась сверкающая огоньками крохотная елка.

От неожиданности Карина даже ахнула, войдя в раскрывшуюся с железным скрипом дверь. Убежище считалось самым унылым местом в больнице после морга, естественно, и увидеть здесь маленькое сверкающее новогоднее деревце казалось чудом.

– Нравится? – самодовольно спросил Беда и, подождав еще немного, включил в подвале свет.

Многочисленные люминесцентные лампы вспыхнули по всему потолку, наполнив каменный мешок ослепительно ярким светом. Тогда Карина и увидела маты, и сдвинутые к стене стулья, и стоящую на столе бутылку шампанского. Олег Игнатьевич, похоже, основательно подготовился.

– Прошу! – церемонно произнес Беда и под ручку проводил ее к столу, усадив на скрипучий стул с такой торжественностью, словно это был королевский трон.

Потом он распечатал шампанское и наполнил им два граненых стакана.

– Выпьем за новое счастье, Кариночка! – провозгласил он, глядя ей в глаза. – Ведь вы хотите, чтобы вам улыбнулось счастье?.. За стаканы извиняюсь, но, сами понимаете, в убежище никто не станет держать хрусталь… И потом, его здесь попросту сопрут… Ну, выпьем?

Они выпили, и Олег Игнатьевич тут же спросил:

– Почему вы все время одна, Кариночка? При вашей-то стати… Это непорядок!

– Вас-то это почему смущает, Олег Игнатьевич? – насмешливо прищурилась Карина. – Отеческая забота?

Беда принужденно рассмеялся, показывая прокуренные зубы.

– Неужели я так старо выгляжу? – спросил он, наливая шампанское в стаканы. – Нет, правда? А мне так хотелось пробудить в вас какой-то интерес…

Они опять выпили, вот этого уж делать совсем не надо было. У Карины вдруг отчаянно закружилась голова, и она даже не заметила, как Олег Игнатьевич оказался совсем рядом с ней. Карина опомнилась только тогда, когда почувствовала у себя на щеке его горячее дыхание.

– Нет, скажите мне, неужели я вам совсем-совсем неинтересен? – проворковал Беда, довольно уверенно охватывая ее плечи руками. – Вы просто меня не знаете, Кариночка! Уверяю, со мной вам будет гораздо лучше, чем с этим вашим… И не настолько я его старше…

Он прижимался к ней все теснее, тычась липкими губами в шею, жадно сжимая пальцами грудь через багровое платье. Карина попыталась вырваться, но Беда с неожиданной силой смял ее в объятиях, подхватил на руки и выпрямился, озираясь по сторонам пылающими, почти безумными глазами.

Наконец его взгляд поймал то, что было нужно, – стопу матов, сложенных в углу. Он сделал движение, намереваясь направиться туда.

В отчаянии Карина наугад повела свободной правой рукой, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Представить себе, что этот солдафон сейчас завалит ее на пыльные спортивные маты, будет рвать на ней праздничное платье, было слишком невыносимо.

Неожиданно в последний момент, когда Беда уже понес ее прочь от стола, пальцы Карины наткнулись на горлышко толстой бутылки. Она исхитрилась подхватить ее и сжать в кулаке. В бутылке еще плескались остатки шампанского.

Вне себя от злости и унижения, Карина махнула рукой, и бутылка врезалась Беде в затылок с глухим чмокающим звуком. Руки он разжал сразу.

Карина упала на бок, ободрав о бетонный пол локоть. Морщась от боли, она распрямилась, точно пружина, и мгновенно вскочила на ноги, тяжело дыша и глядя на Беду с ненавистью и страхом.

Олег Игнатьевич, опустив лицо к полу и охватив руками затылок, сделал еще два-три шага по инерции и вдруг упал на колени. Затем руки его разжались, и он повалился на бетон, закатив глаза под самые брови.

Мгновенно протрезвев, Карина с досадой оглянулась по сторонам, на полу темнела лужа от шампанского и осколки разбитой бутылки, в горячке Карина даже не слышала, как та шарахнулась о бетон. Бледный Олег Игнатьевич неподвижно лежал рядом, неловко раскинув руки, и, кажется, не дышал.

– Этого мне только не хватало! – в сердцах прошептала Карина.

Она присела на корточки и нащупала на шее у Беды сонную артерию. Сердце билось. На лбу у Карины выступила испарина. Она отшатнулась назад и снова встала.

Олег Игнатьевич открыл глаза и со стоном сел. Держась за голову, он жалобно сказал:

– Ну ты даешь! Ты же убить меня могла! С ума сошла, что ли? Я ведь с тобой по-хорошему…

– По-хорошему? – зловеще произнесла Карина.

Ее вдруг прорвало. Она никогда раньше не бывала в таком бешенстве. Тут все сплелось – обманутые надежды, опьянение, чужие жадные руки, грязные маты… Карина выдала своему обидчику по полной программе, она сокрушила в убежище все, что смогла. Она разбила стаканы, перевернула стол, опрокинула шкаф, швырнула в угол ни в чем не повинную елочку, бросила напоследок в Олега Игнатьевича стулом и ушла из подвала, заперев Беду на ключ, который тот опрометчиво оставил в двери.

Потом она отправилась домой, зашвырнув ключ от убежища в глубокий сугроб.

На следующий день замок в двери вырезали автогеном, а потрясенный Олег Игнатьевич на целый месяц взял больничный.

О том, что произошло в ту ночь, так никто, кроме них двоих, не узнал. Как ни странно, Олег Игнатьевич на Карину нисколько не обиделся, да и она на него тоже. Отношения между ними сохранились самые теплые, они даже подшучивали друг над другом, периодически вспоминая то новогоднее приключение, а Карина первое время вообще не могла удержаться от смеха, встречая Беду в коридорах больницы.

Вот и сейчас, вспомнив о нем, она невольно улыбнулась. Да, ей не везло с мужиками, но и тем от нее доставалось. Хорошо еще, что попадались ей мужчины хоть и непутевые, но понимающие, с юмором. Они не грузили ее лишними заботами. Так было, пока в ее жизни не появился Леснов.

Карина настолько задумалась, что едва не проехала свою остановку. Автобус был уже почти пуст. Давно сошли бабы, горячо обсуждавшие ночное убийство. За окном тянулись серые кварталы нового микрорайона. Жилистые, с вялой листвой деревья отбрасывали на асфальт бледные тени.

Спохватившись в последний момент, Карина успела спрыгнуть с подножки, и двери автобуса тут же захлопнулись. Карина направилась в промежуток между двумя ближайшими пятиэтажками, там, в глубине двора, стоял и ее дом, где в стандартной двухкомнатной квартире жила она с матерью и младшей сестрой.

Карина ни разу не приглашала сюда Виктора, да и сам он сюда не стремился, может быть, потому, что знал о болезни матери, а может быть, это вовсе не входило в его планы, он был очень сдержанным человеком и своих мотиваций не растолковывал. Встречались они обычно у него дома; продав квартиру в Подмосковье, Леснов сумел неплохо обустроиться в Плужске. У него была здесь приличная однокомнатная квартира в центре города, со вкусом обставленная. Содержал он ее в идеальном порядке, что вообще-то было удивительно для холостяка, но вполне в духе Леснова, он-то беспорядка не терпел.

Лед в их отношениях тронулся вместе со льдом на реке – ранней весной. Леснову исполнялось тридцать лет, и, хотя он никак этого не афишировал, в отделении скинулись и преподнесли ему подарок – фирменную электробритву, кажется. Так повелось у них с незапамятных времен – отмечать дни рождения отделением. Обычно все происходило на месте, те, кто в этот день работал, преподносили подарок, а юбиляр бежал в ларек за водкой, и под конец рабочего дня подарок на скорую руку обмывался, весело и без затей.

Однако Леснов и тут повел себя по-своему. Получив подарок, он немного растерялся, но потом рассыпался в благодарностях и пригласил всех к себе в гости, пообещав накрыть вечером роскошный стол.

Нельзя сказать, что эта затея удалась. Леснов еще не стал настолько своим, чтобы к нему домой любой мог зайти запросто. У них вообще почему-то не было принято ходить друг к другу в гости. Тем более постеснялись идти к Леснову.

Пришли только Можаев, который не мог пропустить такой случай, молодой хирург Слава Галямин, работавший в отделении еще меньше Леснова, разбитная медсестричка Вера с неустроенной личной жизнью, ну и, конечно, Карина. Она просто не могла не воспользоваться случаем. Она пришла бы к Леснову даже в одиночку. Ей было достаточно формального повода, ведь она не навязывалась, ее пригласили.

Леснов принял гостей радушно и с блеском. Было все – цветы, хороший коньяк, изысканная закуска. Нельзя было понять – на самом деле хозяин рад гостям или просто выдерживает марку, но это, кажется, никого, кроме Карины, не заинтересовало.

Очень быстро все набрались, и Можаев принялся превозносить душевные и профессиональные качества юбиляра. Он договорился до того, что Леснов вошел у него в первую десятку хирургов мира, и Можаев заверил, что лет через пять «Витя получит Нобелевскую премию».

Леснов слушал эту чепуху с вежливой улыбкой и помалкивал. Как обычно, он пил очень мало. Зато Славу Галямина развезло, он начисто забыл, куда и зачем пришел, и с редким упорством пытался запустить руку Вере в декольте. Это привело к тому, что они с Верой первыми покинули торжество, прощаясь, они уже вели себя как супруги в период медового месяца. Потом отчалил Можаев, он удивительно тонко чувствовал момент, когда опьянение грозит вот-вот перейти в полную обездвиженность, и всегда предупреждал этот момент, стараясь добраться до дома.