Никому до этого
дела лет.
Прошлое забыто,
как далёкий сон.
Пшеница да жито
со всех сторон.
В жёлтом море хлеба —
нет следа.
В этот день убитых
привезли сюда,
молодых, чубатых…
Женский плач навзрыд.
Звонкими лопатами
верх разрыт.
Много ли вы прожили,
чтобы в землю лечь?
Кто-то в куртке кожаной
скажет речь.
– Не напрасно пролили,—
скажет, – кровь.
Назовёт героями,
хмуря бровь.
И, ссутулив плечи,
(вечный покой!),
не закончит речи,
махнёт рукой.
Снимут шапки люди.
И, на взлёт легки,
в боевом салюте
вскинутся клинки.
Крик трубы гортанный,
резкий, как беда…
Встала над курганом
красная звезда.
7
Я помню всё.
Рассветной ранью
окраин тихих голоса,
кусты ажины за Кубанью,
дождей лиловых полоса.
Земля размыта под ногами,
и над могилою —
звезда…
На этом самом же кургане
всё повторилось, как тогда.
Укрыт поверх рогожей грубой,
в посмертный строй
уложен в ряд,
крест-накрест шашками порубан,
в курган ложился продотряд.
И я стоял
над самым краем.
Я видел все —
и не ослеп…
Так люди с заводских окраин
платили жизнями за хлеб.
И над холмом
из мокрых комьев
прощальный залп
был сух и строг,
Я видел сам,
И я запомнил
на весь отмеренный мне срок.
Укрытые рогожами,
вы жизнь
как надо прожили!
8
Прошёл я
двадцать тысяч дней
от детской памяти порога…
Курганы памяти моей,
я беспричинно вас не трогал.
Но в час,
когда мне трудно жить,
иль путь утерян под ногами,
я вспоминаю,
кто лежит
в полузабытом том кургане.
Я их не знаю имена,
кем в осень памятного года
была оплачена сполна
моя судьба,
моя свобода.
И я мучительно хочу
строкою, мыслью,
кровью всею
встать вровень с ними,
чтоб плечо —