– Вот тебе раз, – округлились глаза у Иргита, стоящего рядом с ними, – чудеса, да и только. Всё общее что ли у них?
– Поехали, а то завидят издалека и ещё за разведку примут, потом доказывай этим варварам степным, что, да как, – отдал жрец команду и сам пришпорил коня.
Их пропустили к ханской юрте без особой проверки. Верховного жреца в племени доргузов знали в лицо, он и раньше здесь был частый гость. Лишь только перед самым входом начальник ханской стражи обозначил место, где должны остаться воины семи племён западных земель, сопровождающие его, и потребовал оставить там оружие. Это была обычная процедура и проводилась больше по традиции, чем в интересах выявления спрятанного ножа в ворохе одежд жреца или ещё чего-то. Ему и так было хорошо известно, что Верховный жрец никогда не носил при себе холодного оружия, а без посоха он его никогда и не видел, так что в этот раз никаких отклонений от нормы.
Юрта же сама по себе была ещё тем произведением искусства. Просторная, большая, ханская. Изготовлена с применением традиционных материалов – войлок и коричневое дерево, растущее только в оазисах доргузских земель. Всё сделано столь аккуратно, что не видны ни ремешки из кожи, ни веревки из конского волоса, которые держат конструкцию. Доргузы верят, что по конским волосам из небесного мира духи спускают на землю благодать. Кроме того, такие веревки не изменяют своей длины при намокании. Столбы, на которые опиралась вся конструкция юрты, покрыты золотыми листами, сама же юрта изнутри – пурпуровыми тканями, а снаружи разноцветным войлоком. В ней находился и трон. Но самым примечательным было то, что конструкция юрты не разборная и перевозилась на огромной повозке. Одним словом, не юрта, а "походный дворец" хана Саахиба-керай Дорга.
Это чудо жрец видел много раз, поэтому даже бровью не повёл, а вот его воины смотрели с раскрытыми ртами.
***
– Повелитель! К тебе Верховный жрец семи племён западных земель! – доложил начальник ханской стражи.
Саахиб-керай, оторвавшись от ужина, лениво посмотрел на воина, а затем, переваривая сказанное, кивком дал согласие на продолжение доклада. В свои неполные 32 оборота Большого Олуна (23 года по земному календарю) он был уже достаточно опытным правителем. Трон достался ему фактически с наступлением совершеннолетия, после гибели отца в очередном из набегов на южные окраины соседей. Отдельные богатые прихлебаи, кружившие возле отца, после его смерти, затеяли передел власти, желая посадить на ханский трон его младшего брата, дабы прибрать власть в свои руки. Пришлось выжигать, вырывать с мясом эту гниль. И он не струсил, лично рубил головы. Остальные поняли, приняли, подчинились. Нет, брат остался жив. С него взятки гладки, ему ведь только было тогда не полных 10 оборотов (около 7 лет). Да и любил он его. Родная кровь, как-никак. Хотя многие поговаривали, что Саахиб-керай сын хана и его любимой наложницы, из сукскеров. Больно с виду необычным вырос – выше чуть ли на полголовы, светлые волосы, глаза, нос, лицо не совсем доргузской породы. Меж тем отец признавал его своим сыном и считал полноправным наследником.
– Где он? Где этот жрец? Снова что-то задумал проныра эдакая, – услышал жрец сквозь закрытые пологи.
– Здесь, рядом с твоей юртой. Я проверил его. Как всегда, без оружия и с посохом. Его людей разместил недалече, под охраной.
– Давай его!
– Он просит переодеться с дороги.
– Веди! Мне нет дела до его одежд, потом помоют и обласкают! Дашь ему лучших.
Верховный жрец отодвинул полог шатра. Перед ним полусидел, полулежал за низким столом молодой и сильный воин, облачённый в ханские одежды.
«Да, здорово подрос мальчик, после нашей последней встречи», – отметил он про себя.
При последнем визите жреца к его отцу молодого Саахиба, тогда приставки к его имени керай (правитель) ещё не было, в столице он не застал. И вот перед ним восседал совершенно другой, с властным взглядом и сильным телом, новый доргузский правитель.
Хан, пока жрец внимательно рассматривал его и обстановку внутри шатра, обмыл руки в специально поднесённой для этого наложницей ёмкости, и только после пригласил к столу. Вокруг, в назидание остальным, висели черепа предавших его и казнённых им самолично предателей. На того, кто первый раз их видел, зрелище оказывало неизгладимое впечатление.
Саахиб-керай знал это и упорно искал в лице Верховного жреца страх и смущение, но не находил. Тот стоял спокойно, на его лице не дёрнулся ни один мускул.
«То, через что я прошёл, тебе и не снилось», – где-то глубоко в душе улыбнулся жрец, смотря прямо на озадаченное лицо хана, – «и этим спектаклем ты меня уж точно не удивишь».
А там читалось, как в раскрытой книге.
«Он что, не боится смерти? Чепуха! Смерти боится каждый человек, даже отчаявшийся самоубийца», – однако были там и здравые мысли, не зря хана считают сильным противником все те, кто с ним хоть один раз встречался, – «бестрепетно смотрят в лицо врага те, которые чуют за собой силу. Ибо, умирая, они заранее знают, что смерть их не будет напрасной. Убьют тело, а несломленный дух будет по-прежнему стоять перед глазами, и за ним – гневная сила отмщения. Так перед ним стояли воины сукскеров, во время последнего его похода, где он потерял более половины своего войска. Тот урок хан выучил и после этого он ни разу не решился пересечь их границу».
– Тебе, Великому хану, владыке доргузских народов, кланяется Верховный правитель и военный вождь западных земель Арахарм. Он шлёт тебе свои подарки и справляется о твоём здравии, – выждав, по одному ему известным признакам момент перемены хана отношения к себе, продолжил жрец. Он давно собирал на Саахиб-керая информацию об успехах и провалах его правления. Так что жрец к этому был вполне готов и, более того, знал, как себя вести.