Погибель Империи. Наша история. 1918-1920. Гражданская война

Осенью 1917 года под видом польского помещика он едет в поезде, битком набитом солдатами. Лежал на верхней полке, слушал, потом вспоминал: «Во всех разговорах была разлита безбрежная ненависть. О большевиках говорили мало, но революционная истерия легла на душу. Ненависть даже к неодушевленным предметам, к любым признакам культуры. С одинаковой ненавистью рвут в клочья обивку вагонных скамеек, разбивают череп начальнику станции на остановке. Царило одно желание – захватить и уничтожить. Не подняться, а принизить до себя все, что так или иначе выделялось. Враг – всякий, кто умственно и социально выше». Ряжеными тогда ехали все будущие лидеры Добровольческой армии. Корнилов маскируется под хромого старика в стоптанных валенках. Пробирались все на юг, в Ростов. Потому что надеялись на казаков с их традиционными представлениями о свободе и отличной военной подготовкой. Но эти надежды в 1918 году не оправдались. Казаки в станицах вокруг сыты и богаты. Но ничего не дают белым добровольцам. Одни, вернувшиеся с фронта, пропитаны большевистской агитацией. Другие надеются извлечь пользу и из белого и из красного движения. Но красные у них еще не были, казаки еще не знают, что когда те придут – они возьмут все и им отдадут все.

Не оправдались надежды и на офицеров, добравшихся на Юг России. В Ростове 18 тысяч офицеров. На первый призыв в Добровольческую армию откликнулись 300 человек. Это потрясение для Деникина.

К февралю 1918 года численность Добровольческой армии дошла до 3–4 тысяч человек. Во время тяжелейших боев за Ростов опять сократилась до ничтожных размеров. Ростовский бизнес помощи добровольцам не оказывал. Нужда во всем: не хватает вооружения, боеприпасов, нет кухонь, теплых вещей, сапог, хотя на донских военных складах – огромные запасы. Но нет денег, чтобы платить казачьим комитетам, которые распродают все подряд на сторону по бешеным ценам. В Донском округе отмечены факты продажи казаками своих офицеров большевикам за денежное вознаграждение. Генерал Деникин четко определил долгосрочные последствия Гражданской войны: «Это звериное время надолго зачерствляет сердца и понижает цену человеческой жизни».

При этом у Деникина масса сомнений. Один голос Антона Ивановича Деникина говорит: «Да какое право имеем мы, маленькая кучка людей, решать вопрос о судьбах страны?» Другой голос Деникина немедленно отвечает: «Если бы в трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых воевать против безумия и преступления большевистской власти и принести свою жизнь за родину, – это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельных полей. К счастью, мы принадлежим к замученному, но великому народу. Просто народ этот ныне безумный».

После того как красные берут Ростов, Деникин в составе белой армии начинает поход на Кубань. Это фантастический поход и фантастическая армия. Этот поход, получивший название Ледяного, не имеет аналогов в военной истории. В этой армии было всего 3206 человек, то есть чуть больше штатного состава армейского полка. Но дело даже не в численности. Состава такого никогда и нигде больше не бывало. Три полных генерала, 8 генерал-лейтенантов, 25 генерал-майоров, 190 полковников, 52 подполковника, 15 капитанов, 251 штабс-капитан, 392 поручика, 535 подпоручиков, 668 прапорщиков, 437 кадетов и юнкеров, 630 штатских добровольцев.

Деникин говорит: «Пошли за синей птицей». По бесконечному, гладкому снежному полю шли какие-то штатские люди, ехали повозки, как в цыганском таборе, женщины в городских костюмах и легкой обуви вязнут в снегу. Это медсестры, врачи и около сотни беженцев. Вперемежку с ними – войсковые колонны. Кто в офицерских шинелях, кто в пальто; в сапогах, в валенках, в опорках. Гимназические фуражки. Деникин – в штатском городском костюме и в сапогах с рваными подошвами. Из вооружения – восемь трехдюймовых орудий, шесть снарядов, двести патронов на винтовку.

Именно во время этого похода Корнилов назначает Деникина помощником командующего армией. Идут с боями. Оружие могли добыть только одним способом – в бою у большевиков. Лошадей крали. Но по всем меркам европейских войн это считалось не воровством, а лихостью.

Потом форсировали Кубань. Деникин вспоминает: «Не то быль, не то сказка. Ветер, снег, под ногами жидкая грязь, все насквозь мокрые, сапоги налиты водой. Впереди река, на противоположном берегу – аванпосты большевиков. Мост снесло… Начали переправу. Глубина – в полкорпуса лошади. Начинает бить неприятельская артиллерия. Переправа продолжается. Вечереет. Погода меняется. Неожиданно грянул мороз и началась пурга. Люди и лошади мгновенно покрываются ледяной коркой, одежда делается деревянной, невозможно повернуть голову, поднять ногу в стремя. Никто не обращает внимания на свист пуль. Конца переправе не видно».

Это только февральско-мартовский эпизод из жизни Деникина столетней давности. Ни Деникин, ни Ленин с Троцким, никто вообще не знает, что будет дальше. В этом смысле прекрасное время.

20 февраля

20 января 1918 года по старому стилю, то есть 2 февраля по новому, большевистским правительством Советом Народных Комиссаров был принят Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви.

Можно исповедовать любую религию или никакой. Никакие законы не могут ограничивать свободу совести, никаких преимуществ на основании вероисповедной принадлежности. Свободное исполнение религиозных обрядов без нарушения общественного порядка. Акты гражданского состояния ведутся исключительно гражданской властью. Преподавание религиозных вероучений в общеобразовательных учебных заведениях не допускается. Можно обучать и обучаться религии частным образом.

Надо сказать, что, когда вечером 2 февраля обсуждали этот документ в Совнаркоме, он имел совершенно другое название – «О свободе совести, церковных и религиозных обществах». Именно с этим названием документ и был утвержден. Но через шесть дней был опубликован очередной выпуск «Собрания узаконений Рабочего и Крестьянского правительства», и там декрет получил иное название, с которым и вошел в историю, – «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Никакой свободы совести в названии. Это логично, откровенно и соответствует существу дела.

Свобода совести в России уже была узаконена Временным правительством 14 июля 1917 года. Это было совсем недавно, всего полгода назад, и население об этом помнило. Давать то, что до тебя уже дали, с точки зрения пиара бессмысленно. Но не это главное. Свобода совести – это естественное право человека на формирование собственных убеждений в области веры. И это с большевистской точки зрения никуда не годится. Нет естественных прав человека, права распределяются с классовых позиций, нет самостоятельных людей, они принадлежат классам, нет людей с собственными убеждениями, есть те, кто с нами, и те, кто против нас. Мы – это власть. Большевики категорически не терпят никаких конкурентов на политическом и идеологическом поле. Сложно сказать, насколько сильным конкурентом большевики считали церковь.

Православная церковь не проявила приверженности свергнутым Николаю II и глубоко верующей императрице, не отстаивала, не защищала монархию, которую обрамляла долгое время. Можно, конечно, сказать, что это проявилась застарелая обида на то, что Петр I лишил церковь самостоятельности, лишил ее патриаршества, поставил под бюрократический контроль светского чиновника обер-прокурора Синода. Но Православная церковь получила статус господствующей. В знаменитом трехчлене «православие, самодержавие, народность», утверждавшем незыблемые основы государства, православие стояло на первом месте. Но большевики, агитировавшие солдат на фронте в Первую мировую, видели, что мужики в грош не ставили ни командиров, ни священников. Легко убивали и тех, и других, и не было в них страха Божьего.

Последние годы царской России были отмечены кризисом не только государства, но и церкви, которую власть самонадеянно сделала своим институтом. Даже консервативные представители духовенства осознавали опасность ситуации и видели выход в самостоятельности церкви. Но времени и на эту реформу в числе прочих не оказалось. В глазах огромной массы озлобленного населения священник имел отношение не к вере, а к власти.

Захватившие власть большевики в окончательном названии Декрета были предельно циничны. Церковь хотела быть отделенной от государства? Пожалуйста. Но без собственности, без земли, без государственной денежной помощи. В нищете, в лагере, на нелегальном положении. Кто выдержит, кто устоит после привычной расслабленности? А? И мы еще внесем новый раскол в ваши ряды, и вы будете сотрудничать с нашей безбожной властью.

А вы, граждане, рабочие и крестьяне, вы же тоже хотели, чтобы церковь была отделена от вашего государства? Пожалуйста. В качестве бонуса можете выместить накопившееся отчаяние от того, что Бог не замечал ваших страданий. Или мы сделаем это за вас, а вы не мешайте. Как сказали, так и сделали. Началось разграбление церквей.

Осквернение храмов производит на основную массу населения особое, абсолютно разлагающее впечатление. На поверхность выходят самые темные инстинкты и соблазны. Прежде всего соблазн вседозволенности.

Церковные облачения идут на штаны, на юбки и платья, на попоны для лошадей. Лампады разбивают, масло разливают, свечи топчут. В нижнем ярусе иконостасов иконы обычно выбиты. Очевидно, ногами. Особый шик – вывозить награбленное на подводах через святые врата. Строго говоря, это не удобно, так как к вратам ведут ступени. Но безумие не терпит практичности.

Позже в Троице-Сергиевой лавре в припадке кощунственного любопытства будет вскрыта рака с мощами святого Сергия Радонежского. Создадут специальную техническую комиссию по вскрытию мощей. Вскрытие мощей сопровождалось киносъемкой. Вот такое кино вовсю крутили в кинематографе.

Епископу Пермскому Андронику выкололи глаза, вырезали щеки, отрезали нос и уши, и его, истекающего кровью, водили по городу, а люди на улицах смеялись. Потом его утопили. В Херсонской губернии священника распяли на кресте.

Священник села Соломенское Ставропольской губернии Григорий Дмитриевский 27 лет просил дать ему помолиться перед смертью. Молился вслух под насмешки красноармейцев. Потом красноармейцам надоело, они шашками отрубили ему сначала уши, а потом голову.

Весною 1918 года в Туле большевики расстреляли из пулеметов крестный ход. Священников обычно расстреливали вместе с семьями. Перед этим обычно приходили с обыском. Требовали, чтобы угощали, спиртное приносили с собой. Обыски проводились красными воинскими частями при участии местного населения.

Только в ходе первого ленинского этапа антицерковной кампании с 1918 по 1923 год были осуждены и уничтожены 2 тысячи 691 священник, 5 тысяч 410 монахов и монахинь, без суда погибло около 15 тысяч служителей церкви. А впереди еще сталинский этап. По данным Московской патриархии, к 1941 году подверглись репрессиям за веру более 350 тысяч человек. В одном 1937 году арестовано 136 тысяч 900. 85 тысяч 300 человек расстреляны.

21 февраля

21 февраля 1918 года оказалось днем исключительно примечательным.

Напомню, большевистская власть третий месяц пытается заключить сепаратный мир с противником, выйти из войны, заполучить с фронта в свое распоряжение армию и ее силами под своим руководством начать и выиграть Гражданскую войну внутри России. Это давний план Ленина: превратим мировую войну в гражданскую. Он его не скрывает. Большевики на некоторое время сумели заключить с Германией перемирие и торгуются об условиях мирного договора. Германия выдвигает все более жесткие условия, грозит возобновлением наступления и в конце концов начинает быстро наступать по всему фронту. К 21 февраля немцы уже подошли к Пскову и возьмут его на следующий день. До Петрограда рукой подать, а сопротивления германским войскам на фронте нет. И фокус в том, что развал Российской армии – это результат как раз большевистской агитации, которая шла весь 1917 год. Телеграфные и телефонные линии порваны, орудия брошены, занесены снегом, со снарядов сняты алюминиевые колпачки и переплавлены на ложки и подстаканники. Немцам все это известно, так как они беспрепятственно забираются в наши тылы верст на 35–40 от фронта. Большевики в 1917 году хотели разложения армии, добились своего и теперь пожинали плоды собственной активности.

Ситуация невероятная: враг идет на столицу, но никто не защищает ни свою землю, ни вроде как свою революционную народную власть. Первый нарком морского флота Дыбенко вместе с отрядом матросов бежит от немцев под Псковом. По дороге захватывают цистерну со спиртом и 21 февраля гуляют по полной программе.

В этот день в Петрограде от имени большевистского правительства принято воззвание – декрет под заголовком «Социалистическое отечество в опасности!». Лозунг позаимствован у Великой французской революции – «Citoyens, граждане, отечество в опасности!». Социалистическое отечество на тот момент категорически отсутствует, большевики контролируют Питер, Москву и еще незначительные территории. И вообще на большевистское воззвание тогда, 21, 22 и 23 февраля, никто не обратил внимания. Катастрофа на фронте и, стало быть, прямая угроза потери власти заставит большевиков через две недели подписать мир на условиях Германии.

Между тем если 21 февраля слова «Социалистическое отечество в опасности!» звучали как призыв с примесью паники, то вскоре выяснилось, что документ с этим заголовком является декретом, законом, в соответствии с которым предстоит жить.

Знаковым в нем, не сиюминутным, а очень перспективным, оказался пункт 8, который легализовал массовые расстрелы на месте. То есть сначала большевики 28 октября 1917 года отменили смертную казнь, а 21 февраля 1918 года ее узаконили. Подлежащими расстрелу на месте значатся «громилы, хулиганы… неприятельские агенты, контрреволюционные агитаторы». Круг лиц определен расплывчато и расширительно, власть обеспечивала себе свободу рук. Тогдашний нарком юстиции Штейнберг, из недобитых еще левых эсеров, вспоминал о дискуссии с Лениным. Штейнберг говорил, что введение расстрелов далеко заведет, Ленин отвечал, что такова революционная справедливость. Штейнберг воскликнул: «Зачем тогда комиссариат юстиции? Давайте назовем его честно комиссариатом социального истребления, и дело с концом!» «Хорошо сказано, – отреагировал Ленин, – именно так и надо бы его назвать, но мы не можем сказать это прямо».

Пункт 8, утвержденный 21 февраля 1918 года, – это начало эпохи большевистского террора.

Кроме того, в декрете был пункт 7, который предписывал закрыть все издания, «стремящиеся использовать нашествие империалистических полчищ в целях свержения советской власти». Это конец всем большевистским обещаниям, что ограничения для прессы носят временный характер, как говорили, «до наступления нормальных условий общественной жизни». Это означает, что недавно введенный революционный трибунал печати оказался недопустимо либеральным. На его заседаниях по разбору газетных статей присутствовала как сторона обвинения, так и сторона защиты. Этот трибунал печати запрещал публикации, но не карал авторов и редакторов. И вот теперь, 21 февраля, всем контрреволюционным разговорам о свободе слова и печати положен конец.

Итак, пункт о запрете свободы слова, следующий пункт – о массовых расстрелах. В этой связке – прямая большевистская логика, доказавшая свою эффективность. Без свободного независимого слова в печати и на радио страна очень быстро свыклась с тем, что расстрел, лагерь, колхоз, голод, гонения за веру – это норма.

Ленин с самого начала был предельно откровенен, когда ставил знак равенства между свободой слова и смертью большевистской власти. Так и говорил: «Мы самоубийством кончать не желаем и потому этого не сделаем».

Запреты будут множиться. Запрет на публикации о самоубийствах и случаях умопомешательства на почве безработицы и голода, о забастовках, о крушениях поездов, о работе комиссии по делам несовершеннолетних, о зараженности хлеба долгоносиком и клещом. Запреты будут дробиться, проникать во все поры жизни. Начнут согласовывать объявления о проведении танцев. Главное управление по делам литературы и издательств – главный орган цензуры – так и пропишет: «Настоящим разъясняется, что в каждом отдельном случае вопрос о разрешении танцев должен согласовываться». Это не смешно. Это техника удержания власти.

3 марта

3 марта 1918 года был подписан мирный договор между большевистской Россией и Центральными державами, то есть Германией, Австро-Венгрией, Османской империей и Болгарским царством. Подписан в Брест-Литовске, поэтому договор вошел в историю как Брестский мир. Это – сепаратный мир. Союзники России остаются в войне и победят в ней через восемь месяцев с капитуляцией Германии. Брестский мир – это выход России из войны с признанием своего поражения.

По условиям Брестского мира большевики отдали 34 процента населения страны – 56 миллионов человек! 32 процента сельско-хозяйственных земель, 54 процента промышленных предприятий и 89 процентов угольных месторождений. То есть из территории бывшей Российской империи, доставшейся большевикам, уходили Восточная Польша, большая часть Белоруссии, Прибалтика, а также на Кавказе – Карс и Батум.

Германия получила особый экономический статус в России. Россия обязана выплатить репарации, признать независимость Украины и прекратить революционную пропаганду в Центральных державах и на территориях, отданных большевиками.

Брестский мир – это мир имени В. И. Ленина, потому что это именно ленинский откровенно циничный план удержания власти.

23 февраля 1918 года Ленин получил германский ультиматум с изложением условий, на которых Германия согласна позволить большевикам выйти из войны. Это был самый жесткий вариант за три месяца переговоров. Но на другой чаше весов лежало то, что для Ленина вообще не имело цены, то есть то, за что Ленин готов был отдать практически все. Это была захваченная в России власть. На 23 февраля 1918 года эту власть некому было защищать. Армии не было, ее остатки бежали по всему фронту. Немцы подступали к Петрограду. Скоро они начнут бомбардировку города. Одна бомба упадет прямо на Фонтанке.

Но если бы опасность была в одних немцах. В Петрограде начались антибольшевистские забастовки служащих почты, телеграфа, госучреждений, учителей. Бастовать начали рабочие. В Питере хлебный паек 120 граммов в день. Все годы Первой мировой такого не было. Когда из-за короткого перебоя с хлебом и очередей в булочные пошли волнения в феврале 1917 года, никто не мог представить, что через год при большевиках в столице начнется настоящий голод. При этом те, у кого сохранились деньги, сидели в еще работающих ресторанах. На улицах невиданный разгул бандитизма. Оружие с фронта притащили в огромном количестве. Особенно опасны революционные матросы, которые грабят и богатых, и бедных. Большевики бессильны справиться с анархией. Даже жители Питера, очевидно, не представляли опору для большевиков. В стране в целом они контролировали лишь незначительные территории.

В дополнение ко всему этому 23 февраля, когда были получены германские условия мирного договора, началась яростная дискуссия внутри ЦК партии. Большинство было против мира с Германией и против Ленина. Любимец Ленина Бухарин был за революционную войну. Дошло до того, что Ленин пригрозил уйти в отставку. Ход эффектный, но в 1918 году не получивший особого внимания. Исход голосования зависел от того, сколько будет воздержавшихся. Троцкий эмоционально был на стороне Бухарина, Троцкий верил, что немецкие солдаты не пойдут вновь в наступление против революционной России. При этом на рациональном уровне он понимал позицию Ленина. Короче, Троцкий воздержался при голосовании, и Ленин выиграл. Бухарин вышел из партии.

Но, повторяю, это 1918 год, решения еще не принимаются кулуарно. Мир с Германией должен быть одобрен Петроградским Советом и Исполкомом съезда Советов. Там обсуждение началось ночью в половину двенадцатого, а немецкий ультиматум истекает в 7 утра следующего дня, и тогда немцы начнут наступление на Петроград.

Главком Крыленко говорит: «Армии у нас нет. Солдаты разбегаются. Только мир может спасти нас от краха».

Из зала кричат: «Долой предателя!»

Матрос из Кронштадта выступает: «У нас нет флота. Все рухнуло».

Знаменитая революционерка Коллонтай кричала Ленину: «Вы призываете нас к соглашательству с империалистами». Наконец к залу обратился Ленин. Он умел своими выступлениями производить гипнотизирующее впечатление на зал.