Слуга

Поднявшись на колокольню, он вылез через окно на карниз – металл еле слышно промялся под ногами. «Только бы ты не хрустел», – упрашивал он железо. Чуть ниже начинался конек. Металл может подать голос даже тогда, когда уберешь ногу. Можно идти лишь по коньку, балансируя руками. Под кровлей здесь мощная деревянная опора. Вот и центральный купол. Его можно обойти только сбоку, по карнизу. Здесь-то и может сыграть злую шутку капризный металл.

Михалыч щупал ногой поверхность: здесь всегда гремело, это трудно забыть. Жесть ворчала под ногами.

Заря расцветала над заречной низиной. А вот и восточный карниз.

Опустившись на четвереньки у самого края, он попытался выудить гвоздь из гнезда, подцепив его лезвием ножа, и это удалось: старая древесина не держала в себе металл. Вращая гвоздь, он вынул его, вставил вместо него один из концов скобы и, вращая, вогнал как можно глубже. Держась одной рукой за скобу, а второй – за гребень кровли, он опустился ногами вниз. Рубашка на животе задралась и мешала, и тут его понесло: скоба прогнулась, руки скользили. Ноги, слава богу, нащупали угол. Осталось перенести к нему руки, по очереди, – только бы сруб выдержал, не крошился. Михалыч, ухватившись ногами за угол сруба, перенес к нему левую руку, а затем и правую, и стал опускаться. И вскоре уже стоял на земле.

Сбоку от церкви обозначилась ель, виднелись могилы Векшиных. Почетный гражданин вряд ли предполагал, что в будущем кто-то найдет здесь свое убежище.

Оглядываясь, Михалыч шагнул к косогору. Тулуп висел на прежнем месте. Он сдернул его с сучка и, перекинув через плечо, спустился к болотцу. Пахло коноплей, крапивой и лопухами. Ноги в росе сразу вымокли. Среди зарослей он подошел к речному обрыву, намятой тропкой спустился к реке: на берегу вверх дном лежал обласок – весь в заклепках, привязанный тонкой цепью к торчащему из песка тросу. Казалось, долбленые лодки – это уже история. Суденышко доживало свой век. Его жалкий вид, вероятно, отталкивал от себя любителей прибрать чужое к рукам. Да и где его можно использовать, если только не здесь, на тихой воде.

Поперек лодки располагалось обычное сиденье в виде доски. Цепь крепилась к стальной поперечине в носу. Весла под лодкой не оказалось. Придется идти за брошенной впопыхах лопатой.

Отыскав лопату, Михалыч вернулся к берегу. Оставалось освободить лодку от металлических пут. Уцепившись за корму, Михалыч потянул обласок за собой – тот послушно опустился в реку, качаясь. Михалыч вернул его обратно к берегу и с силой дернул назад. Конец цепи с выдранной из бортов перекладиной упал в воду.

И в этот момент послышался шорох: овчарка, увешанная сухими репьями, выглянула из кустов. Бросив в сторону Михалыча безразличный взгляд, она отвернулась и вновь полезла в заросли. Ее товарищ, серый, со стоячими ушами и поджарым брюхом, тоже выскочил на площадку и последовал за ней. Теперь они будут один за другим ходить, пока не наскучат друг другу и не разбегутся каждый по своим делам. Собака – к хозяину. Волк – в таежные просторы. Полицейская помощница нашла себе друга.

Забравшись в лодку, Кожемякин пошел вверх, работая лопатой вместо весла. Солнце вставало за лесом: лучи ударили в берег, осветили красным лощину, косогор и церковь на самом верху. Стальное «весло» норовило уйти на дно. Лодка против течения идти не спешила. Добраться бы только до Плотбища, а там – пешком. Когда-то там делали плоты, берег был чистым. Тропки в тех местах должны сохраниться…

Едва подумал – на косогоре показалось движение, блеснули стекла. Его рассматривали в бинокль. И тут ударило по ушам:

– Прекратить движение! Возвращайтесь назад! В случае отказа – открываем огонь на поражение!

Наверняка мужик наверху блефовал – он же не знает, кто плывет в лодке. Однако тут булькнуло по воде, донеслась автоматная очередь. Потом еще одна. Затем ударила в воду одинокая пуля снайпера. Били прицельно. Вот опять шлепнулась пуля – рядом с бортом. Что делать? А если вот так: руками в сиденье – и как учили старшие. Хлоп – и тебя уже вроде как нет. Шаткий обласок перевернулся вверх дном и тотчас накрыл Михалыча сверху. Ну конечно, его узнали в бинокль. А если подняли стрельбу, так было на то дозволение.

Держась за сиденье, Михалыч свободно дышал воздухом, оставшимся при опрокидывании. Внутри было пока что темно. Приглушенно била снаружи о борт волна. Тело замерло: лодка не должна изменять положение, не должна вращаться и проседать, а шуба должна идти по течению. Но та, зацепившись за что-то, волоклась пока что за лодкой.

Голова не кружилась. Лодка, должно быть, шла теперь мимо деревни. Только бы не прибило к берегу. Ноги вдруг нащупали камень. Вот и другой. Их тут целая куча. Если это берег, то вот и конец. Но камни, помнится, были только в середине реки. Воды там было по щиколотку. Застревать здесь никак нельзя.

Это была коса: быстрое течение лизало стопы. Обувь он сбросил, как только перевернулся. Носки тоже стянул.

Щупая ногами камни, Кожемякин миновал косу. У полиции не было плавучих средств, иначе лодку давно бы поймали. Но выловить лодку можно и ниже, в Козюлино, – протока впадает там в основное русло. Полиция может там поджидать – ей нужны хоть какие-то доказательства, им нужна лодка…

Прошло как минимум полчаса. Помнится, во время купания компанию быстро сносило, так что приходилось возвращаться в пешем порядке. Где же сейчас находится лодка? Надо нырнуть под борт и, не торопясь, тихо вынырнуть, осмотреться.

Михалыч поднырнул, осмотрелся: берег низкий, с прогалиной между деревьями. Это был Старый Затон. Брошенное пристанище речников.

Михалыч выпустил из рук обласок и поплыл к берегу – туда, где когда-то жили люди, туда, где лежал заржавелый якорь.

Добравшись до берега, ступил на дно и, утопая в синей глине, с трудом выбрался на берег. Якорь с обломанной лапой лежал на прежнем месте. Луговина кем-то выкашивалась, поэтому не заросла лесом.

С наступлением ночи, обходя на дорогах посты, Михалыч вернулся в поселок и постучал в материнское окно.

Новый Затон отходил ко сну.

Глава 4

Тюменцев разошелся не на шутку, норовя выпрыгнуть из штанов: кто велел стрелять в беглеца, кто будет за него отвечать?!

Главный омоновец вылупил на шефа глаза. Тюменцев только что кричал в мегафон, что будет вести огонь на поражение, а тут как бы занервничал.

– Я чего хотел-то! Испугать! Принудить сдаться!..

– Вот мы и принудили…

Река играла бесчисленными зайчиками, и среди этой ряби вверх дном уходила по течению лодка.

– Лодку поймать надо! – наседал Тюменцев.

– Это можно. Но дело не в этом…

– А в чем же?!

– Не может такого быть, что в него попала шальная пуля…

– Потом будем рассуждать! Лодку достаньте!

– Не здесь… Ниже по течению…

И сводный отряд полиции, включая ОМОН, в спешном порядке направился в Козюлино, и вскоре уже был на месте, высоко над рекой. Спустившись на машинах к реке, куратор Тюменцев обратился за помощью к председателю местной рыбацкой артели.

На рыбацком катере запустили двигатель и, фырча выхлопной трубой на крутой волне, двинулись к слиянию водных потоков: две реки, одна совсем маленькая, а другая, быстрее и полноводнее, сходились в единый поток. Волны на месте слияния бросались на катер.

Потом увидели обласок – он шел серединой реки, приближаясь к устью. Лодку подцепили багром, перевернули. За ней тянулся тулуп. Судёнышко было полно воды и собиралось пойти ко дну по причине старости. Долбленку зацепили рыбацкой кошкой за перекладину на корме, и катер потянул ее к берегу. Четверо бойцов, разувшись, подвели ее бортом к берегу. Вынули тулуп, бросили на песок. Взявшись за борт, выплеснули воду, вытащили на берег.

Двое оперативников и следователь приступили к осмотру вещественных доказательства. Следователь был худ и бледен: брюки едва держались на тощем заду. Тюменцев глядел в его сторону, не скрывая брезгливой ухмылки. Тяжелый тулуп повесили на веревку у рыбацкого стана, вывернули карманы – внутри оказался пистолетный затвор и наручники.

Следователь молча писал протокол. Тюменцев не унимался:

– Почему вы не смотрите, как полагается?!

Следователь пропустил замечание подполковника, уставившись в протокол.

– Лодку осмотрите!

Следователь перестал писать, обернулся к Тюменцеву:

– Извиняюсь, вы что кончали?

– Как что?! Институт.

– Понимаю, что институт. Но какой?

– Педагогический!

– Не факультет ли физического воспитания?

– Какая вам разница! – Тюменцев надул губы. – У нас тоже преподавали право.