Слуга

Михалыч повернулся набок и вскоре услышал свой собственный храп…

И вот они проснулись на радость старухам: те просто изнурили себя ожиданием.

– Кто ты по званию? – спросил Михалыч.

– Подполковник…

Солнце давно смотрело во двор. Вода ушла в землю. Трава, пришибленная дождем, распрямлялась. Напарница оказалась старше, чем выглядела наощупь.

Они выбрались из машины и, разминая суставы, направились умываться в летний домик. Это была небольшая пристройка в конце двора, где раньше помещался курятник.

Напарница, вынув щетку из походной сумки, принялась чистить зубы. Косметичку она положила рядом.

Михалыч сел на скамейку и ждал объяснений: его интересовал убитый в поезде напарник.

Щетка застряла у нее во рту:

– Разве ты не связался с учреждением? Тебе не объяснили?

– Там знают столько же. Кроме того, у них нет оснований верить мне.

– Вот оно что…

Щетка вновь ожила. Возможно, глаза у напарницы бегали в поисках ответа.

– Что случилось в вагоне?

Вместо ответа – опять молчок. Затылок напарницы вздрагивал в такт движениям руки. Она пробурчала что-то нечленораздельное и кивнула головой. Михалычу дали понять, чтобы не донимал. Нужно лишь подождать.

Закончив с зубами, она ополоснула во рту, умыла лицо, тщательно промокнула его полотенцем, а затем приступила к косметичке. Лицо у нее еще оставалось влажным, но ей уже не терпелось положить первый мазок. А может, это был еще один повод оттянуть время. Так она никогда не соберется с мыслями и не ответит.

Настаивать на объяснении не было смысла: нарушены принципы. Это, в конце концов, не кокетство. Это безалаберность, грозящая пулей в затылок. Нужно самому умыться, и Михалыч приготовил щетку.

Напарница продолжала молчать, глядя в зеркальце косметички – большого зеркала на стене ей было вроде как недостаточно. Вполоборота, взглянув в ее сторону, Михалыч заметил в зеркале её пристальный взгляд. Она следила за ним, не желая отвечать. Но её никто больше не станет беспокоить. Она уже думает, что мечты у нее сбылись: она села полковнику на хвост и будет тащиться за ним – как напарница, как любовница… Ее не волнует, что это, допустим, не входит в чужие планы, что кому-то на самом деле нужна свобода, что кто-то обожает это пьянящее чувство.

– Торопись…– велел Кожемякин. – Скоро здесь будут гости.

– Но мы приняли меры! После дождя здесь нечего делать!

– Здесь много ушей и глаз…

Она закрыла косметичку и обернулась. О боже! У бедняжки совершенно отсутствует чувство меры: она словно готовилась выйти на арену. Вот когда проявилась цирковая школа.

Михалыч открыл ворота, завел машину и тут же выехал. Старухи метались по двору со скорбными лицами. Тетка Матрена тряслась:

– Кушать разве не будете? Вчера весь вечер и сегодня опять…

Михалыч молчал. Отворил перед напарницей дверь и, когда та села, захлопнул за ней, обернулся к тетке Матрене и выразительно моргнул обоими глазами. Времени на разговоры не оставалось.

Они тронулись в сторону города, разгоняя колесами лужи. В первом же логу на обочине Михалыч заметил полицейский микроавтобус. Еще две автомашины стояли в глубине леса. Народ толпился у сгоревшего внедорожника. Проезжей автомашиной никто не интересовался. Дорога была свободной.

Добравшись до города, Михалыч направились к центральной гостинице. Наверняка там были свободные номера.

Проводив напарницу до вестибюля, Михалыч остановился:

– Жди здесь.

– Я хотела тебе рассказать!

– Потом…

– Но как же!

Она ощетинилась, словно кошка, сдвинутая с насиженного места. Ей это не нравилось. Она ничего не понимала.

– Будь на связи. Ты скоро понадобишься…

Оставив ее в гостинице, Михалыч спустился вдоль трамвайных путей по Миллионной, повернул налево и остановился около гостиницы речного порта. Зашел внутрь: за столиком сидела старая знакомая. Она спасла Кожемякину жизнь и, кажется, готова была это сделать вновь. Она улыбалась.

– Привет, – сказал Михалыч. – Заждались?

– Да нет. – У нее был низкий голос. – Клиент может не ночевать в номере, лишь бы платил.

– Сколько с меня?

– Полторы. Включая предоплату.

Михалыч протянул деньги:

– Мне бы принять душ.

– Это можно… Количество воды в накопителе ограничено, так что не увлекайтесь…

Еще через час, едва высохнув, Михалыч летел назад в поселок. Время поджимало. Оно могло сыграть против него. По пути он обогнал два автобуса в сопровождении полицейских «уазиков».

У последнего лога на этот раз оказалось пусто: место происшествия осмотрено, протокол подписан, трупы отправлены в морг. Лишь копченый внедорожник стоял на том же месте, опираясь на обгоревшие диски колес.

Михалыч проехал, не останавливаясь, и затормозил около здания администрации.

В полицейском пункте были все, кто мог командовать, раздавать распоряжения, а так же те, кто эти распоряжения мог исполнять. Михалыча они не интересовали, ему нужен был Иванов. Вместо оперативника за столом оказался Тюменцев. Иванов стоял у окна. Все места вокруг длинного стола были заняты.

Михалыч прикрыл дверь, спустился вниз, сел в машину и принялся ждать. Есть не хотелось, перед глазами стояли вчерашние покойники.

Наконец из подъезда вышли гурьбой сразу несколько человек во главе с Тюменцевым.

Два автобуса, набитых разнокалиберным людом, подъехали к зданию и остановились. Из машины сопровождения вышел полицейский, доложил Тюменцеву, и вскоре вереница из пяти машин, включая автобусы, медленно тронулась и, растянувшись, скрылась из вида. Можно идти к Иванову.

В кабинете на этот раз оказался лишь Иванов. Он поздоровался за руку, предложил стул: