Одиночество шамана

Андрей смутился, но убедительно объяснил, что, мол, хорохорился только, а на самом деле мечтал спокойно полежать, и вообще после такого похода, наверное, температура поднялась – голова болит, какая-то дурацкая слабость одолевает, веки будто свинцом налиты – глаза сами собой закрываются. Он ничего не придумывал: на грудь действительно навалилась непонятная тоскливая тяжесть, в горле першило, и не надо было имитировать кашель.

В общем, ему удалось доказать, что болеть лучше в одиночестве, ведь это такое душераздирающее зрелище для слабых юных девушек: видеть молодого человека, который похож на умирающего лебедя, и к тому же капризен, невыносимо скучен и кашляет как чахоточный. Настя неохотно, но всё же удалилась.

А он, ворвавшись в свою квартиру, швырнул сумку с купленным шаманским поясом в угол прихожей и действительно улёгся на диван. В чём был, в том и плюхнулся. Он на самом деле чувствовал себя неважно: голова тяжелая, будто в неё свинец закачали, в затылке гудело, и Андрей решил подремать часок-другой, а там, смотришь, отлежится – и тогда можно будет позвонить Надежде. Если, конечно, соответствующее настроение появится.

Он включил негромкую музыку, кажется, что-то из бабкиных магнитофонных кассет – оркестр Поля Мориа, что ли: тихий, робкий дождь крался по черепичным, посвистывал в трубах ветерок, шелестела опадающая листва, где-то вдалеке звучала флейта, и почему-то тянуло речной свежестью – может, это был Париж, Сена, старинные дома Монмартра? Звуки умиротворяли, и Андрей закрыл глаза, представляя себе Францию, где никогда не был, но, чёрт побери, как ему хотелось в Париж!

Незаметно он задремал, и вдруг ладошки дождя, до того тихо и как-то слишком робко постукивавшие по черепице, сменились громким, резким звуком – это было похоже на бубен, и тоскливо, протяжно взвизгнула одинокая струна дучиэкен, забренчали то ли хрустальные подвески на люстре, оставшейся от бабушки, то ли колокольчики. Наверное, порывом ветра распахнуло окно, и надо бы встать, чтобы закрыть створку, а то, не ровен час, брызнет внезапный ливень и зальёт подоконник.

Он нехотя открыл глаза, и ему тут же захотелось вновь зажмуриться. Что такое? Прямо перед ним стояла маленькая, аккуратная женщина. На ней был халат, но не из материи, а из рыбьей кожи – серый, украшенный бледным, выцветшим орнаментом. Лицом она напоминала старуху Чикуэ, но только значительно моложе, и волосы – иссиня-чёрные, до плеч, в них – маленькие косички. Правая половина лица женщины была выкрашена черной краской, другая – красная. В руках она держала бубен, тихонько постукивала в него колотушкой.

– Кто вы? – Андрей подскочил, сбросил плед и сел в угол дивана. Его, конечно, удивило появление незнакомки, но он почему-то подумал, что видит сон, и потому особенно не встревожился.

– Не сон. Я не сон, я – аями, – женщина обнажила в улыбке крупные, редкие зубы. – Ты русский, и не знаешь, что такое аями. Но ты взял пояс шамана Кои. Значит, хочешь у меня учиться.

– Ничего я не хочу, – Андрей не понимал, как эта маленькая женщина попала в его квартиру. – Вы откуда тут взялись? Неужели я дверь не закрыл?

– Я берусь из ниоткуда, – женщина прислонила бубен к журнальному столику и уселась прямо на пол. – Я прихожу сама. Знаю, что нужна тебе. Ты пойдёшь путём посвящённых. Этому нужно учиться – вот я и пришла тебе помочь.

– С чего вы взяли, что я хочу учиться этому? Вы в своём уме? – Андрей хотел покрутить пальцем у виска, но передумал. Всё-таки женщина по возрасту годилась ему в матери – нехорошо.

– Старые шаманы поумирали, некому теперь с духами говорить. Ты можешь стать сиуринку[15 - сиуринку – то есть шаман-врачеватель], а если захочешь, то и нигмантэй-саманом[16 - нигмантэй-саман – шаман, совершающий помимо лечения больных обряды при поминках], – она снова показала желтые, крепкие зубы. – Ты молодой, сильный. Тебя даже можно научить быть касасаманом[17 - касасаман – шаман, провожающий души умерших в загробный мир] – это трудно, не все выдерживают, но ты большой, крепкий. И пояс у тебя сильный, его сеоны боятся.

Женщина вытащила из-за пазухи маленькую трубочку, набила её табаком и чиркнула спичками. Коробочка со спичками была самая настоящая, и огонь – настоящий, и дым, густой, резко пахнущий какими-то приторными травами, тоже был настоящим.

Андрей во все глаза смотрел на эту аями и не знал, что ему делать. Это походило на какой-то дурацкий розыгрыш.

– Это не игра, это правда, – важно кивнула женщина. – Аями пришла к тебе, потому что у тебя пояс Кои. Великий был шаман! Люди считали его справедливым. Он всё умел делать – и лечить, и утешать, и видеть то, что должно случиться. Его духи боялись.

– Уйдите отсюда, а? – попросил Андрей, и сам как бы со стороны себя услышал: голосок робкий, с придыханием – выдает его испуг. – Что за спектакль вы устроили? Всё-таки я не запер дверь, наверное.

– Ключ у тебя в кармане брюк, – улыбнулась женщина. – Дверь закрыта. Аями приходит когда захочет и куда захочет – двери существуют для людей, для аями дверей нет. Не веришь?

Она, не меняя позы и попыхивая трубочкой, воспарила над полом, немного повисела в воздухе и подплыла к стене, на которой, кстати, красовалась живописная маска африканского колдуна. Женщина покосилась на этот сувенир, что-то шепнула себе под нос и коротким, резким движением дернула личину за волосы. Маска продолжала невозмутимо скалиться, и аями, осмелев, ещё раз хватила её пятёрней – личина едва не соскочила с гвоздя, на котором висела.

– Это игрушка! – рассмеялась женщина. – Ею только детей пугать. А я – настоящая. Смотри!

Андрей не поверил своим глазам: женщина прислонилась к обоям, вжалась в них и мгновенно исчезла.

– Ну и сон, – Андрей помотал головой. – Галлюцинации какие-то, а не сон!

Он встал с дивана, хотел подойти к стене, за которой исчезла приснившаяся ему аями, и тут увидел бубен, прислоненный к журнальному столику.

– Что за фокус?

Андрей почувствовал легкое головокружение, и голова снова налилась свинцом. Бубен был самым настоящим, и колотушка, которая лежала рядом, – тоже настоящая.

– Наверное, я не проснулся…

Он читал в книгах, что в таком случае нужно ущипнуть себя – и тогда проснешься. Но проделать это с собой он не успел. Из стены появилась черно-красная маска аями, а затем, широко улыбаясь, и вся она просочилась через обои, шурша халатом.

– Живёшь – спишь, спишь – живёшь, – загадочно шепнула она. – Ты живешь! Я не из сна. Учить тебя хочу. Меня Ниохта зовут. Я с Чукке Онинка из села Городамо жила, научила его шаманить. Он великим шаманом стал. Его до сих пор люди помнят. И с Коей я жила, учила его всему. И с другими жила, учила их. Они любили меня, а я – их.

– А меня не надо, – Андрей снова сел на диван.

– У тебя нет жены, у меня нет мужа – вместе жить будем, – ощерилась в улыбке женщина. – Ниохта значит Дикий Кабан. Я сильно люблю, крепко, долго – доволен будешь.

– Что? – не понял Андрей. – В каком смысле?

– Как мужчина доволен будешь, – хихикнула женщина. – Будем вместе спать. Ты любишь спать с женщиной, я знаю. Лучше меня другой бабы у тебя не будет. И я научу тебя шаманить. Вместе начнём камлать, за это люди кормить нас станут.

Андрей взглянул на эту неопределенного возраста женщину, коротконогую, приземистую, с низко посаженным широким тазом, и, представив её в постели, даже поморщился. Аями, видимо, почувствовала его настроение и засмеялась:

– Какая надо – такая и буду! Хочешь этакую?

Она прикрыла лицо рукавом халата, зычно гыгыкнула, словно призывала кого-то на помощь, и снова показалась Андрею. Он остолбенел. Потому что перед ним была Надежда! Она смущенно покосилась на него, вздохнула и повернулась спиной. А когда обернулась, то это уже была какая-то совсем неизвестная ему девица: светловолосая, с чувственными пухлыми губками и огромными, какими-то неправдашними глазами в пол-лица, фигурка – просто для картинки модного журнала. Кажется, он видел такую девушку в каком-то порнофильме и, помнится, подумал, что хорошо бы такую соску отыметь во всех мыслимых – немыслимых пзах «Камасутры»

– Как ты подумал? – красотка скорчила недовольную гримаску. – Грубиян! Уж лучше бы делал, а не болтал.

– А я ничего и не говорил, – растерялся Андрей. Но красотка, презрительно пожав худенькими плечиками, фыркнула и отвернулась к окну. Через какие-то доли секунды она снова превратилась в Ниохту, и та, довольная, хохотнула:

– Поверил? Теперь все женщины – твои, я – все твои женщины. Ниохта хорошая, Ниохта всё умеет, и никто на Ниохту не в обиде: я хорошо сплю с мужчиной, если хочу учить его.

Андрей, однако, не хотел, чтобы эта женщина, а, скорее, какое-то привидение, оставалась в квартире. Больше всего на свете ему хотелось спать, и чтобы никто не мешал, и не снились всякие дурацкие сны.

В какой-то книге он читал, что в подобных случаях нужно не только щипать себя, но, например, спокойно повернуться на другой бок и сделать вид, что всё происходящее тебя ровным счетом не интересует: ты – отдельно, и снящееся – отдельно, само по себе.

Не обращая внимания на женщину в халате из рыбьей кожи, Андрей снова лёг на диван и, повернувшись к ней спиной, накрылся пледом. Но не тут-то было! Ниохта присела рядом, тронула его ледяной цепкой лапкой – он даже вздрогнул: кожа женщины была холодной и липкой.

– Не обижай меня, – шепнула она. – Если не послушаешься Ниохту, тебе плохо будет, убью тебя! И пояс Кои не поможет, не защитит тебя. Ты не знаешь, как им пользоваться. Я должна тебя учить. Ты великим шаманом станешь.

Андрей не отвечал. Он с трудом переносил затхлый дух старой рыбьей кожи, да и сама женщина, видимо, не утруждала себя чисткой зубов: каждый произнесенный ею звук сопровождался очередным потоком смрада.

– Не серди меня, – женщина ухватила его за плечо и потрясла. – Когда меня сердят, я могу тигром стать. И тогда тебе не сдобровать. На пояс не надейся – он тебе не поможет.

Андрей почувствовал, что рука женщины тяжелеет, превращаясь в лапу какого-то хищного зверя: густая, короткая шерсть, холодные подушечки, из которых медленно выдвигались когти – кожей он ощущал их остроту.

– Повернись к своей женщине, – сердито и требовательно рявкнула Ниохта. – Я учить тебя пришла!

Он повернулся. И лучше бы этого не делал! Потому что над склонил морду большой тигр: его круглые, как у кошки, глаза мерцали янтарными огнями, усы топорщились, из полуоткрытой пасти с двумя огромными клыками вырывался смрадный дух. Зверь напряжённо глядел на Андрея, постукивая кончиком хвоста по полу. За спиной тигра вздымались два полосатых крыла.

– Я подниму тебя в небо, высоко-высоко, – тигр рыкнул голосом Ниохты. – Ты увидишь всю Землю, и то, что в ней, – увидишь, и то, что над ней, – узнаешь. Ты живёшь в Срединном мире и не ведаешь, как на самом деле прекрасна и удивительна твоя планета. Не думай, что Ниохту – старая, глупая женщина. Аями никогда не бывает глупой. Это твои женщины глупые, они верят в то, что ты любишь их. Они нуждаются в этом чувстве. А мне оно не надобно.

Андрей, не отрывая глаз от этой ужасной говорящей морды тигра, втиснулся в спинку дивана и почувствовал, как, набирая обороты, глухо и резко, до боли в висках, застучало сердце. Зверь глядел на него ласково, и в его взгляде даже сквозила нежность. Тигр сел на задние лапы, как кошка, и облизал морду широким розовым языком. Его усы встопорщились, и он, потянувшись, зевнул – из пасти вырвался тошнотворный кумар, и Андрей невольно поморщился.

– Ничего, привыкнешь, – рыкнул тигр. – Мой запах ничем не хуже других запахов. По крайней мере, он не тот искусственный, которым пользуешься ты, – зверь принюхался. – К тому же, это подделка, мой дорогой: на бутылочке жулики написали, что запах сделан во Франции, но на самом деле – в какой-то московской подворотне. Я забыла, как у вас, людей, называется эта жидкость. Кажется, о-де-коло? – последнее слово зверь произнес на французский манер.

– Одеколон, – машинально поправил Андрей и еще крепче втиснулся в диван.