Одиночество шамана

– Но это неважно, – сказала Настя и прижалась щекой к плечу Андрея. – Главное – он шёл вперёд, им двигала великая цель. Может быть, в жизни мужчины это самое главное?

– Не знаю, – ответил Андрей. – Моисею лишь перед смертью было позволено взглянуть на Землю Обетованную. Он так и не дошел до неё. Получается, что главное – движение, а не цель?

– Кстати, откуда ты так много знаешь о Моисее? – спросила Настя. – Наверное, смотрел фильм о нём? Как-то его по телеку показывали. Но он мне показался скучным, и я его не досмотрела до конца.

– Читаю иногда, – усмехнулся Андрей. – От бабки мне не только квартира досталась, но и её книги.

В бабкиной библиотечке были, конечно, и книги о любви: рядом с Тургеневым и Буниным стояли яркие покетбуки из серии «Дамский роман» – как правило, сентиментальные повествования о страстных мужчинах и женщинах, которые после долгих и мучительных приключений наконец-то соединялись в экстазе любви. На взгляд Андрея, именно с этого момента и начиналось самое интересное, но сочинительницы чтива для женщин предпочитали ставить тут точку. Видимо, они были уверены: после свадьбы в жизни двоих наступает сплошная идиллия, освещаемая лучезарным счастьем, и все волнения и страсти – не для них. Читать такие книжки ему было скучно.

В комнате стоял полумрак: Настя стеснялась, что она обнажённая, и Андрей каждый раз уговаривал её оставить включенным хотя бы бра с тусклой лампочкой. Ещё она любила негромкую музыку, но на этот раз впопыхах он сунул в музыкальный центр какой-то диск, даже не посмотрев на название.

Приглушённые блюзовые мелодии не мешали им заниматься друг другом, но вдруг громко ухнул контрабас – и в комнату, ритмично покачиваясь, вплыл пёстрый караван звуков. Джазовые композиции в мгновенье ока заполнили всё пространство. Пронзительный, тоскующий саксофон, рокот бас-гитары, озорной смешок трещоток, знойный ритм барабанов – всё это будоражило душу.

– Странно, – сказала Настя. – Слышишь, как бьют барабаны? Будто шаманские бубны – дико, необузданно. Других инструментов не слышно. Они словно испугались, притихли. Остался только этот ритм – завораживающий, странный, волшебный.

– На джаз не похоже, – откликнулся Андрей. – Наверное, я перепутал диски. Впрочем, не помню, чтобы у меня нечто подобное было. Наверное, кто-то из друзей оставил.

– А мне нравится такая музыка, – Настя легонько постукивала костяшками пальцев в ритм мелодии. – Знаешь, это похоже на ветер, который всё время меняет направление: как бы ты ни отворачивался от него, он дует тебе в лицо, и увернуться невозможно – остаётся одно: идти напролом. А ветер срывает с домов крыши, гнёт к земле деревья, поднимает тучи песка и пыли, и при этом он – не просто стихия, он – это то, что скрывалось в тебе самом: темное и светлое, дикое и возвышенное, отчаяние и радость, жар и холод, – нечто такое, чего ты и сам о себе не знал. Это ритм твоей жизни!

Андрея поразило лицо Насти, которое наполовину закрыла тень от бра: оно словно разделилось на две части как маска древнегреческого театра – одна половина лучезарно улыбалась, другая была печальна. Когда девушка поворачивала голову, тут же происходила метаморфоза: тень и свет менялись местами, и то, что было радостным, покрывалось вуалью унынья. Смех и слёзы, горе и радость, отвага и страх, надежда и отчаяние смешивались, переплетались, менялись местами – и нельзя было с уверенностью сказать, что тень – это тень, а свет – именно свет, а не отражение луча солнца, допустим, от чёрной лаковой поверхности.

Он вдруг подумал, что всегда воспринимал Настю прямо, без всяких полутонов, да она и сама была вполне определённа: если весела – значит, улыбалась, пела и шутила; если грустила – это было сразу видно. Может, всё слишком просто? А на самом-то деле её истинное лицо – вот эта маска, в которой нечаянно смешались тьма и свет, возвышенное и низкое, трагедия и комедия.

– Богатая фантазия! – воскликнул Андрей.

– Что? – не поняла Настя.

А он и сам не понял, к кому больше относилось это его восклицание – к нему самому или к ней, но всё-таки сказал:

– Богатая, говорю, фантазия у тебя. Тебе бы стихи писать.

– А я, может, и пишу их, – Настя опустила глаза. – Почти все девушки пытаются что-то сочинять. Знаешь, они иногда даже сочиняют своих любимых: встретится какой-нибудь парень, ничего особенного, парень как парень, а девушка такого себе о нём насочиняет, что даже и поверит: это тот принц, который и сам не знает о своём высоком происхождении.

Барабаны били всё громче и громче. Их настойчивый, частый ритм проникал в мозг: подобно колотушке, он, казалось, выбивал мысли и ощущения, настойчиво подчиняя себе сознание. Лёгкий холодок пробежал быстрой ящеркой от грудины к низу живота и ухватил цепкими лапками кожу. Андрей почувствовал, как в неё вонзается что-то вроде колючих и острых льдинок: они проникали в каждую клеточку, и быстрый, внезапный озноб сотряс всё тело – он дёрнулся, с удивлением обнаружив, что не в силах противиться жёсткой беспредельности завораживающего ритма.

– Что с тобой? – удивилась Настя. – Ты побледнел…

Но он не слышал её вопроса. Он лишь видел, как беззвучно открываются и закрываются губы Насти.

– Тебе плохо? – спросила она.

Из её полуоткрытых губ вдруг показался острый кончик языка. Настя раскрыла рот шире, и язык, извиваясь, вытянулся и раздвоился – стал похож на змеиный, только побольше. Он напряжённо дрожал, с него капала серая пенящаяся жидкость, и там, куда попадали капельки, мгновенно возникали бугорки: они раздувались, пучились, шипели и, вдруг осветившись изнутри багровым светом, лопались – белесая, дурно пахнущая жидкость с шипением разбрызгивалась во все стороны. Одна капелька попала на брюки Андрея и прожгла их насквозь.

– Не смотри на меня, – нахмурилась Настя. – Тебе незачем знать, кто я на самом деле.

– Кто же ты? – Андрей понял, что спрашивает её не вслух, а мысленно: говорить он не мог – язык распух и будто онемел.

– Женщина – это всегда тайна, – усмехнулась Настя. – Как бы ты хорошо её не знал, всё равно многое в женщине так и останется тебе неведомым.

– Банально, – подумал он. – Вам так хочется думать.

– Считай как хочешь, – откликнулась она. – Но предостерегаю тебя: не смотри на меня. Ты увидишь не то, что хочешь видеть. А то, что человек не хочет видеть, ему лучше вообще не знать. Так проще, милый. И, знаешь ли, спокойнее…

Она не произносила слова – лишь шипела, но Андрей каким-то образом понимал всё, что говорила Настя. С её лицом происходило нечто странное: оно вытягивалось, нос превратился в подобие хоботка, уши заострились, а глаза прикрыли тяжёлые веки: на них тускло сверкали мелкие, как у плотвы, чешуйки. Впрочем, чешуя покрывала всё тело Насти, которая уже не походила на женщину – она напоминала, скорее, ужасную помесь динозавра и птеродактиля: длинное мощное туловище на коротких лапах, сверкающая чешуя, на спине – ощетинившийся гребень, за плечами вздымались тёмные перепончатые крылья.

– Ты не Настя, – хотел сказать Андрей, но язык его не слушался. Он потряс головой, стараясь привести себя в порядок.

– А разве я утверждаю, что я Настя? – рыкнуло чудовище и расхохоталось. – Но я и не Ниохта, которой ты уже успел полюбоваться.

Чудовище приблизилось к Андрею, пристально взглянуло ему в глаза и положило перепончатую лапу на плечо:

– Успокойся, милый. Разве тебе неприятно быть со мной? Прислушайся к своим ощущениям: тебе тепло, по телу разливается сладостная истома, пульс учащается – это твоё сердце радуется тому, что оно не одиноко. Тебе хорошо, не правда ли?

Странно, но Андрей, еще несколько мгновений назад с отвращением взиравший на невесть откуда взявшегося монстра, почувствовал умиротворение и покой. Ему нравилось это мягкое, ласковое прикосновение. Смрадное дыхание чудовища, от которого его чуть не вывернуло наизнанку, сменилось лёгким цветочным благоуханием.

– Закрой глаза, – шепнул монстр. – Тебе не стоит видеть то, что ты сейчас видишь. Доверься мне. Я – то, что ты всегда хотел. А что ты хотел – этого ты и сам пока не знаешь, милый. Закрой глаза, всё будет хорошо…

Андрей послушно смежил веки. В затылке стоял ровный тупой гул – барабанная палочка монотонно стучала по одному месту: тук-тук-тук-тук, с ума сойти можно. Но ласковые касания успокоили его, и он, отвечая им, обнял теплое податливое тело. Андрея уже не смущало, что эта приятная плоть всё-таки принадлежала довольно непривлекательному существу: увидишь такое во сне – и то испугаешься, а тут – вот оно, настоящее, страхолюдина ещё та, дикий ужас, и к тому же обнимает своими перепончатыми лапами, и слышно, как дышит, будто кот мурлычет, но только громче, – и это убаюкивает, снимает напряжение, и кажется: смрадное дыхание сменяется лёгким дуновением весёлого ветерка, который наполнен густым ароматом белых лилий, и от этого хочется ещё крепче зажмуриться и забыть обо всём на свете. В голове стало тихо и ясно – как после бури, и не было слышно барабанов, ритм которых несколько минут назад больно отдавался в висках.

– Всё хорошо? – услышал он голос Насти и открыл глаза.

Настя обнимала его, успокаивающе похлопывая на спине. Никакого чуда-юда и в помине не было.

– Это ты? – невольно вырвалось у него.

– Господи, как ты меня напугал! – Настя отпустила его. – У тебя что-то вроде обморока было. Наверное, ты ещё не совсем поправился. Может, это не простуда, а что-то другое. Зря ты к врачу не хочешь сходить. Ох, как ты меня перепугал!

Он молчал. А что ему было говорить в ответ? То, что ему примерещилась какая-то чудь? Так девушку недолго и перепугать. Ещё подумает, что он на всю голову больной. А кому охота поддерживать отношения с психом, а?

– Побледнел, молчишь, на вопросы не отвечаешь: словно твоё тело тут, а сам ты где-то там, – говорила Настя. – Ой, я уже не знала, что и делать. Хотела скорую вызывать…

– Всё в порядке, – ответил он. – Наверное, мы с тобой в постели переусердствовали. А ведь утром у меня температура была…

– Дурашка, – шепнула Настя и приобняла его за плечи. – Мог бы мне об этом сразу сказать, чего стеснялся-то? Если хочешь знать, то я тебя люблю и без секса… Ой, ну вот! Глупость какую-то опять сказала, – она смутилась и опустила глаза. – Мне просто нравится быть с тобою рядом, видеть тебя, слышать…

Андрей привлёк её к себе и крепко поцеловал. Настя, шутливо отбиваясь, засмеялась и, когда он оторвался от её губ, спросила с невинной улыбкой:

– Ты зачем мне рот закрываешь?

– А чтоб глупостей поменьше говорила…

– Я глупая, а ты – умён, – Настя начала цитировать любимую ею Марину Цветаеву, – живой, а я – остолбенелая…

Про крик женщин всех времён Андрею дослушать не удалось, потому что вдруг зазвонил телефон.

– Да? – сказал Андрей.

– Мне нужно с вами срочно увидеться, – ответил в трубке женский голос.