АльteRNatива

– А сегодня я пойду погуляю, хорошо? – спросил я у родителей.

– Только приехал, уже гулять! – возмутилась мать.

– Пусть идёт, – сказал отец. – Лето всё-таки. Только не допоздна. Завтра рано вставать.

Я кивнул и снял трубку телефона в прихожей. Крутанув по очереди диск на шести знакомых цифрах, я стал слушать длинные гудки.

– Да, – прохрипел прокуренный голос.

– Алло, здрасте, а Олега можно?

– Олег к бабушке уехал.

– Извините.

Понятно, Толстый не выйдет. Я положил трубку, снял снова и накрутил номер Красного. Ответил его дед.

– Да, я слушаю.

– Здравствуйте, Илья Владимирович, а Витя дома?

– Дома. Куда уже собрались? Шляться?

– Да так, ненадолго прогуляться, воздухом подышать.

– Воздухом значит. У меня тут кое-что пропало перед вашим отъездом. Смотрите у меня: поймаю – всем седло набью!

Послышался приглушённый голос Красного, я уже еле сдерживал смех.

– Да на, на! Возьми! – проскрежетал дед, передавая трубку внуку.

– Здорово, Смык.

– Прогуляться нет желания? – спросил я.

– Пошли.

– Тогда через двадцать минут на Прищепке.

– Хорошо.

Я наскоро оделся и перед выходом зашёл на кухню.

– Пап, дашь десять рублей на лимонад?

Не отрываясь от газеты, отец сказал:

– Принеси кошелёк из зала, на телевизоре лежит.

Я сходил в родительскую комнату и принёс растрёпанное портмоне. Он сложил газету и вытащил зелёную купюру. Протягивая мне деньги, он снова напомнил:

– Смотри, чтоб к ужину был.

– Я понял, пап.

С Толстым и Красным мы жили в соседних дворах, и этих своих друзей я знал ещё до школы, в отличие от Делюги, Чудо-твари и Самсона.

Прищепкой мы называли место, где в былые времена хозяйки сушили стираное постельное бельё. Это были две перекладины, установленные напротив друг друга, между которыми раньше были натянуты верёвки. Сейчас, правда, там уже никто бельё не сушил, потому что в девяностые его стали воровать. Зачем кому-то могли понадобиться старые простыни, я не понимал. Разве что, для тренировки воровского навыка? Хрен их знает, но теперь эти перекладины использовали лишь для того, чтобы выбивать от пыль из ковров.

Я пришёл на место и облокотился на горячее железо. Красного ещё не было, впрочем, Прищепка находилась ближе к моему дому, так что ему идти было дольше. Но вообще меня бесит, когда опаздывают.

Из-за домов послышался колокольный звон. Я тут же посмотрел в сторону Бога, вложив в свой взгляд покорность и извинения за всё, что вольно, или невольно делал не так.

– Костя! Вернулся уже? – раздался позади меня старческий голос.

Это была баба Маша, самопровозглашённый инспектор нашего двора. Она целыми днями просиживала на лавочке в окружении свиты из таких же бабок. Ей всегда надо было знать все события, происходящие на, вверенной ей, самой себе, территории контроля.

Я ответил с досадой:

– Здрасте, баб Маш, да, несколько часов назад приехали.

Инспектор двора, шаркая, подошла ближе и, лицемерно улыбаясь, продолжила допрос с пристрастием:

– И как там, в пионерлагере нынче, а?

– Да нормально, в общем…

– В наше время мы ездили в Черновор, тогда партия выдавала путёвки каждое лето всем пионерам, вот как было! А ваш-то лагерь где?

– Да здесь, в нашей области, недалеко, – сказал я, проклиная про себя Красного за опознание.

– Это где ж, за Колючкино что ли?

– Ээ, нет, где село Дырово, – сказал я.

– Дырово? Как же, знаю-знаю: Святообгаженский район, конечно. Ох, помню там в молодости колхоз самый лучший был, – вздохнула баба Маша.

– Извините, баб Маш, мне надо идти, я договорился тут с одним…

Но старуха меня будто не слышала и принялась обстоятельно делиться ностальгическими воспоминаниями про Святообгаженский колхоз.

Я не мог себе позволить вот так молча ускользнуть – всё-таки соседи. Мать всегда говорит, что с соседями ссориться нельзя, а если уйти вот так, не дослушав старческую бредятину, дворовый инспектор оскорбится и затаит обиду.

– Баб Маш… – сказал я чуть более настойчиво.

– А?

– Извините, баб Маш, но я с другом договорился встретиться, надо идти.