Николай Самохин. Том 2. Повести. Избранные произведения в 2-х томах

– Я тоже… воздержусь, – буркнул я, покосившись на Кузьму.

– Эт-то как же так? – спросил Пашкин. – Эт-то что же такое? А ну-ка – в угол! Немедленно.

– Под кустик! – застонал от восторга Яшкин.

– Ребята! Ребята! – испугался я. – Вы чего!..

– Под кустик! – рыкнул Гришкин.

– Под кустик! Под кустик! – стали скандировать они втроем.

Мы с женой, улыбаясь дрожащими губами, встали под кустик.

– А ты выходи, – сказал Пашкин Кузьме. – Ты свое отбыл.

Кузьма вышел.

– Братцы! – взмолился я. – Что же вы делаете!

– А когда в углу – тогда не разговаривают, – поддел меня Кузьма.

– Что, съел? – спросил Яшкин. – Ты, Кузьма, папку не слушай, – сказал он. – Папка у тебя вахлак. Очкарики, вообще, все вахлаки.

Пашкин, между тем, разлил по третьей.

– Ну, будем здоровы! – сказал он и обернулся к Кузьме. – А ты чего же сидишь-скучаешь? Тоже мне – мужик! Ну-ка, давай за папу с мамой – выручай их!

– Я не пью еще, – ответил Кузьма.

– Ничего, научишься, – сказал Гришкин. – Это дело такое. – Он вдруг оживился. – Вот у меня племянник – чуть разве побольше Кузьмы, – а пьет. Сядут с отцом, вжахнут поллитра – и песняка.

– Ранняя профессионализация? – живо откликнулся Яшкин. – Бывает. У меня, у соседей – девчонка. Представляете, девчонка…

И потек милый интеллигентный разговор. Возвращались мы вечером, в переполненной электричке. Кузьма спал на коленях у матери.

– Ну вот и вся проблема отцов и детей, – нравоучительно сказал Пашкин. – А то, понимаешь, ребенка оставить им не с кем… Эх вы, эгоисты! Да для него этот день – знаете какой! Он его, может, на всю жизнь запомнит…

НА СПОР

Зима в нынешнем году, надо сказать, просто уникальная. С одной стороны, морозы жмут – то под сорок, то за сорок; с другой стороны, снегу навалило выше всяких допустимых пределов. По горло засыпало. Я думаю, если весь снег, нападавший за последние десять лет, вместе сгрести – и то столько не наберется.

Тут к соседям родственник из села приехал погостить, так прямо фантастические вещи рассказывает. Зайцы, говорит, в деревню бегут. Не могут в лесу держаться – тонут. А в деревне все же маленько утоптано. Вот они и бегут. Ну, а за ними, естественное дело, волки. Жуткая обстановка. До ветру боишься выскочить. Недавно, говорит, один заяц в избу залетел. Видать, его волки вдоль по улице шуганули, он, как от них лупил, так стекло оконное мордой вышиб и на стол свалился.

Может быть, конечно, родственник насчет зайца приврал – уж очень неправдоподобно все это выглядит. Хотя, чем черт не шутит. В городе вон тоже в связи с заносами такие иногда казусы происходят, что расскажи постороннему человеку – не поверит.

Например, у нас тут в одной квартире, у Сереги Званцева, под старый Новый год собралась небольшая компания. Сам Серега с женой, дальний родич его пришел – дядя Гена, тоже с половиной, и еще Серегин сменщик Дубов. Собрались они в таком почти что домашнем кругу и решили вторично отметить праздник.

Дяди-Генина супруга, уже досыта хлебнувшая семейной жизни, в том числе подобных вечеринок, сразу достала вязанье и ушла с ним в дальний угол – дескать, горите вы синим огнем.

Мужчины, конечно, окопались за столом. И Серегина Лелька с ними. Ну, эта, во-первых, как хозяйка, а, во-вторых, она всего второй месяц с Серегой жила, буквально от рукава его не отлипала, а ей пока все интересно было, даже малосодержательные мужские разговоры.

А разговор, действительно, завязался какойто довольно пустой. Не знаю уж, с чего он начался, но только Дубов с дядей Геной стали наперебой вспоминать разные отчаянные случаи из своей жизни: кто в молодости сколько раз двухпудовую гирю выжимал, кто с парашютной вышки прыгал, кто быка за рога удерживал и так далее.

Лелька рот раскрыла и глаз с них не сводит. Дубов же с дядей Геной, польщенные вниманием молодой и прекрасной особы, еще больше распаляются.

А Серега парень тоже заводной. Послушал он их, послушал и говорит:

– Это все семечки. Хотите – я сейчас с третьего этажа прыгну?

– Ну и что? – спрашивает дядь Гена. – Прыгнешь – и что? Башку расшибешь.

Более гуманный Дубов говорит:

– Почему башку? Я сам со второго этажа выскакивал. Из полногабаритного дома. Прыгнуть можно – с башкой ничего не случится. А ноги он переломает. Запросто.

– С третьего? – говорит дядь Гена – И только ноги? Ых ты, какой ловкий! Это бы все так прыгали, если только ноги!

В общем, заспорили. Притащили лист бумаги, карандаш – давай высчитывать: сколько будет в трех этажах панельного дома и как прыгать надо – если пролезть между прутьями балкона да повиснуть на руках, а потом отпуститься…

– Да ни на чем я веситься не буду, – посмеивается Серега. – Я прямо с перил махну.

Дядя Гена бросил карандаш и вспылил:

– Ну, прыгай, обормот, прыгай! Расшибешь башку, тебе говорят! Сто рублей кладу, что наверняка расшибешь!

– Заметано! – говорит Серега. – А вы все – свидетели. Значит, если не расшибу, с тебя, дядя, сотня. – И поворачивается к Дубову – что тот скажет.

Дубов побледнел, но стоит на своем:

– Ты, Сергей, должон сломать ноги. Ну… если хочешь доказать… полста рублей.

– Пойдет! – говорит Серега – За каждую. Держи пять. – И стаскивает через голову галстук.

Тут Лелька поняла наконец, что они уже не шутят, а всерьез, и повисла на Сереге – не пущу!

ДядиГенина супруга из угла кричит:

– Брось ты его, Лелечка, не держи! Пусть они все, паразиты, повыскакивают – туда им дорога!

Серега с трудом затащил жену в кухню и говорит ей шепотом:

– Ну, чо психуешь? Там же сугроб, под балконом, метра три. Нырну в него – и двести рублей в кармане. Люди из самолета выпадают в снег…

– Пусть выпадают! – ревет Лелька – А ты не смей!

Кое-как он ее от себя отцепил, выбежал из кухни и придавил дверь.

– А ну, мужики! – кричит. – Подержите маленько! А то все у нас накроется!