Николай Самохин. Том 2. Повести. Избранные произведения в 2-х томах

«Не может быть», – сказал себе Степан Петрович и оглянулся – нет ли где сторожа или собаки.

Потом тронул за рукав экскурсовода, кашлянул и вкрадчиво спросил:

– Я извиняюсь, конечно… Это что… те самые, которые … этого самого?

– Те самые, – ответил экскурсовод, – можно так есть, можно халву делать.

Степан Петрович вернулся и еще раз обошел югланс региа. «Ай-ай-ай!—думал он, пятясь от ствола по спирали. – Это если на базар да килограммами… Два деревца – и вот тебе дорога в оба конца самолетом».

На шестом витке Степан Петрович чувствительно стукнулся обо что-то затылком. Он повернулся и вздрогнул. Непосредственно перед его носом торчали из земли бамбуковые удилища – по два пятьдесят штука.

«Господи боже мой! – затосковал Степан Петрович. – Всевозможные блага! Под ногами валяются!»

… Экскурсию он догнал в конце аллеи. Спутники его кружком стояли возле какого-то дерева, а экскурсовод интригующе говорил:

– Пожалуйста, товарищи, можете потрогать. Степан Петрович протиснулся в середину. На дереве торчали настоящие полуторарублевые мочалки в доброкачественной зеленой упаковке.

И тут Степан Петрович не выдержал. Он приотстал от экскурсии, торопясь и нервничая, отломил четыре мочалки, завернул их в газету и, не оглядываясь, побежал к выходу из дендрария.

ТОЛЬКО ПРАВДА

Сразу за Туапсе открылось море, и все прилипли к окнам.

– Мда, – общительно сказал толстый дядька из соседнего икупе. – Рай! Не то что у нас в Сибири…

– А что у нас в Сибири? – ревниво приподняла брови Милка.

– Известно что, – сказал дядька. – Холод, глушь, тайга дремучая.

Пассажиры залюбопытствовали, окружили сибиряка кольцом.

– Мда, – продолжал дядька, легко овладевая вниманием. – Пойдешь к приятелю рюмочку выпить – держись за веревку. А то унесет к едрене-фене – милиция не разыщет.

– И милиция тоже есть? – изумилась одна из слушательниц.

– Да это я так, – махнул рукой дядька – К слову. Какая там милиция. Закон – тайга, медведь – прокурор.

Милка выскочила в тамбур и плюнула.

– Так рождаются дурацкие басни! – сердито сказал я.

Мы тут же поклялись всем рассказывать про Сибирь только правду. И уличать бессовестных вралей.

В первый же день на пляже я решительно прервал сивоусого колхозника, нахваливавшего свою Полтавщину, и громко спросил:

– А вы слышали о том, что в Сибири вызревает виноград?

Колхозник, хитро прищурившись, сказал, что про «це» он «не чув». Но зато он «чув» про бананы, которые у нас вырастают здоровенными, «як та ковбаса».

Все кругом засмеялись и моментально утратили к нам интерес. Мы обиделись и подсели к другой компании. Здесь респектабельного вида мужчина, которого все называли профессором, рассказывал чтото интересное про Аргентину. Импресарио профессора – загорелый молодой человек в усиках, организовывал слушателей. Нам он запросто махнул рукой и спросил:

– Вы откуда?

– Сибиряки, – с достоинством ответили мы.

– Ну так грейтесь, – великодушно разрешил молодой человек. – Двадцать семь в тени.

– Подумаешь! – с вызовом сказала Милка. – А у нас тридцать три.

– Мороза? – уточнил импресарио.

– Жары! – сказал я.

Молодой человек вежливо не поверил.

– У нас – заводы, – сникли мы.

– Институты…

– Миллионный город..

– На каждом углу газ-вода… Честное слово.

Профессор глянул на нас с досадой. Загорелый молодой человек приложил палец к губам. И все отвернулись.Я помолчал немного и осторожно кашлянул:

– Конечно, случаются иногда… похолодания.

– Градусов до сорока пяти, – пискнула Милка.

– Запуржит, заметелит, – зловеще сказал я. – Тайга – закон…

– Вечная мерзлота, – осмелела Милка. – На двадцать пять метров в глубину.

Компания зашевелилась. Профессор отставил жаркие страны и сказал:

– Ну-ну… Любопытно.

Молодой человек махнул какойто парочке и спросил:

– Вы откуда?

– Из Майкопа, – ответили те.

– Садитесь, – сказал наш импресарио. – Послушайте, что люди говорят.

… На следующий день мы появились на пляже независимые и многозначительные, как индейцы. Профессор на прежнем месте врал про свою Аргентину.

– Это что! – нахально сказал я, оттирая его плечом. – Вот у нас в Сибири – глушь, дикость!