Кладбище под кроватью

– Когда обед?

– Как я и…

– Когда собираются чертовы люди?! – прорычал Ким, выкладывая купюры на стойку.

– Сейчас самое время. Прошу в обеденный зал, господин Отцевич.

Ким вполголоса разразился проклятиями и зашагал к обеденному залу. Оттуда доносились разговоры и перестук столовых приборов, а еще вкусно пахло чем-то кисло-пряным.

Однако дьявольская иллюзия развеялась, стоило Киму нырнуть под синюю занавеску, отделявшую зал от вестибюля. Помещение пустовало. Накрыт был лишь один столик. Сами шумы необъяснимым образом сместились в вестибюль. Народ расходился: скрипели парадные двери, кто-то поднимался по лестнице, обсуждая неудачный морковный салат.

Кима объял первобытный ужас. Холодный пот в одно мгновение покрыл всё тело. Детектив словно очутился в ожившем ночном кошмаре. Он знал, что если выглянет в вестибюль, то никого не увидит. Более того, так он окончательно уверится в том, что попал в гостиницу, битком забитую циничными привидениями.

Поэтому Ким нетвердыми шагами направился к своему месту. Сел. Рядом неестественно быстро возникла Фюрстенберг. Она подкатила тележку с обедом и первым делом поставила перед детективом графинчик водки. Затем сняла крышку с супника, и глубокую тарелку заполнили царские щи.

– Я так понимаю, вы отказались с кем-либо беседовать, господин Отцевич?

– Милые люди, но очень занятые, – просипел Ким. С оторопью осознал, что всеми силами готов поддерживать обман, лишь бы не сойти с ума. – Посоветовали дойти пешком до машины.

– Мудрый совет.

Встретив глазами второе блюдо, пшенную кашу с индейкой, Ким выпил. Еда и выпивка точно были настоящими. Достав револьвер, детектив свесил руку с ним между ног, готовый пальнуть при необходимости – хоть в крыс, хоть в Фюрстенберг, хоть себе в толстую ляжку.

Небо затянула хмарь, и зал затопил дымчатый свет, и без того добавляя тоски сверх меры. Фюрстенберг удалилась, и Ким в полнейшей тишине пообедал. Когда ложка или вилка чересчур громко ударяли по тарелке, он вздрагивал. Водка прочистила его мысли, и теперь он точно знал, что должен сделать.

Оставив после себя пустые тарелки с испачканными салфетками и наполовину пустой графин, Ким вышел в вестибюль, держа руку с револьвером в кармане плаща. Администраторша с сатанинским безразличием заполняла очередные формуляры скрипучим карандашом.

– Я, пожалуй, прогуляюсь, госпожа Фюрстенберг.

– Не промочите ноги, господин Отцевич.

Ким скривился, будто у него разболелся зуб, и отправился наружу. В лицо ударил серенький сентябрь, наполненный черными листьями и дымкой над болотистой местностью. Живот уродливой декоративной собаки по-прежнему пучило чем-то огромным.

В какой-то момент детектив засомневался в выборе направления. Наконец двинулся на север, рассчитывая добраться до Муезерского. Его мало заботила судьба машины. Приличное расстояние от «Синих холмов» – вот в чём он нуждался. Там созвонится со Смоловым и попросит, чтобы его сменили. На худой конец наймет кого-нибудь, чтобы его вывезли из этой туманной глухомани.

Но жизнь его чаяний была короче мышиного хвостика.

Примерно через час, когда прокля?тую домину с собакой у входа пожрал туман, дорога закончилась. Впереди, в молочной дымке, простирались рытвины, наполненные водой. Сентябрьское солнце, нависшее над жутковатым пейзажем, светило не ярче фонарика.

Ким рассмеялся, отметив, что смех хорошенько поперчили истерикой. Всплеснул руками и зашагал обратно. Ноги уже болели от ходьбы, а рот то и дело разевался.

Вскоре показалась гостиница с мерзкой собакой. Детектив чуть ли не бегом, насколько позволяла собственная туша, проскочил «Синие холмы» и ступил на восточную дорогу, по которой пару дней назад прикатил на «Победе».

Пятьдесят километров до Медвежьегорска? Ерунда. Как-нибудь дойдет.

Ким волосками на загривке ощущал, как псина из черных листьев таращится ему в спину. Тварь отпускала его, потому что знала, что он вернется.

Так и случилось.

На сей раз дорога оборвалась болотистой хлябью в двухстах метрах от гостиницы. Туман, пахший сырой землей, клубился у самого носа.

Ким какое-то время просто моргал, пытаясь сообразить, болото ли пожрало дорогу или самой дороги никогда не существовало. Его повело вперед, и он сделал шаг. Холодная влага тут же проникла под брючину и полезла вверх, явно намереваясь застудить детективу промежность.

Он с воплем выдернул ногу. Ботинок, к счастью, никуда не делся. Похоже, это чертово место не покинуть. Пришло странное облегчение. Приговор объявлен, а значит, можно выкурить последнюю сигаретку. Эй, псина у входа, ты не куришь?

Вернувшись к зловещему синеватому зданию, детектив ощутил болезненное желание проведать могилу в розарии. Там обнаружил, что дно ямы зачем-то выстлали розами, словно кому-то подготовили черную, тошнотворную постель из колючек и горелых лепестков.

Ким рванул к парадному входу, едва сумев подавить желание пальнуть собаке-демону в живот из револьвера. Как знать, вдруг оттуда вывалилось бы колесо машины, а?

Вестибюль встретил детектива гробовой тишиной. Гостиница больше не изображала видимость жизни. Вероятно, даже чудовища устают. Ким двинулся к стойке администратора. Хлюпающий ботинок действовал на нервы.

– Всё-таки вы промочили ноги, господин Отцевич, – заметила Фюрстенберг, взглянув на него поверх очков.

– Что это за место? – выдохнул Ким. – Куда делась дорога? Кто вы, чёрт возьми?! – проорал он.

Фюрстенберг никак не отреагировала на вопль и так же хладнокровно восприняла револьвер, взявший в прицел переносицу ее модных очков.

– Что с вами станет, если вы сделаете выстрел, но ничего не случится, господин Отцевич?

Ким внезапно осознал, что меньше всего хочет подтверждения, что перед ним находится не женщина, а какое-то существо, заведующее гостиницей с чересчур тихими постояльцами. Настолько тихими, что даже слышно, как по ночам под кроватью стучат маленькие лопатки и поют тоненькие голоса. Револьвер затрясся, отражая полубезумное состояние владельца, и опустился.

Администраторша выдала уголками губ ледяную улыбку.

– Это гостиница «Синие холмы», а я ее администратор. Дорога в порядке. Полагаю, вы просто заплутали в тумане. Так бывает, когда человек плохо спит. Вы ведь плохо спите, господин Отцевич?

Ким вытаращился на Фюрстенберг и увидел в линзах ее очков собственное отражение. На него смотрел затравленный, тяжело дышавший толстяк, чесавший револьвером складки на подбородке.

– Я хочу убраться отсюда к чертовой матери, госпожа Фюрстенберг.

– Только не с такими мешками под глазами. Вы и сами это понимаете, господин Отцевич. В обеденном зале вас дожидается ужин. Покушайте, придите в себя и выспитесь.

Оставляя мокрые следы на паркете вестибюля, Ким с удивительным покорством направился в обеденный зал. Взыграло любопытство: что за ужин, когда снаружи даже не начало темнеть? Его столик и правда был накрыт. Более того, детектива уже дожидалось угощение. На огромном блюде лежали разделенные на секции сыры, а также охлажденные мясо и рыба. На тележке близ столика застыли разнообразные бутылки.

– Предлагаете мне напиться? – Ким хохотнул.

– Это поможет вам смириться с бессонницей, господин Отцевич, – отозвалась Фюрстенберг со своего места за стойкой.

Ким не стал спорить – слишком устал. Он тяжело плюхнулся на стул и подцепил вилкой наугад кусочек рыбы. Семга. С наслаждением прожевал. Взял с тележки первую попавшуюся бутылку. Опять водка. Удачно, что и говорить. Выпил из горлышка. Снова отправил вилку за добычей.

Накачиваясь выпивкой, Ким посмеивался, а иногда и похохатывал. Хоть гостиница и оказалась паршивым местечком, еда здесь была отменной. Через пятьдесят минут детектив с улыбкой идиота принял страшную истину. Гостиницу живым ему уже не покинуть. Можно, конечно, попытаться пристрелить эту грымзу. А еще можно… пристрелить себя!

Смех полез наружу толстой масляной пастой, будто Ким и сам превратился в какое-то местное чудовище. Едва не опрокинув столик, он поднялся. Его порядком развезло. Посмеиваясь, выбрел в вестибюль. Глаза слипались от выпитого.

Фюрстенберг, выглядывавшая из-за стойки администратора половинкой плотоядной стрекозы, что-то писала своим скрипучим карандашом. Сотворив на лице недовольный прищур, Ким поплыл в ее сторону. Замер, качнув пузом. А потом с грохотом шарахнул ладонью по стойке.

– Вы хоть понимаете, что под этот чертов скрип совершенно невозможно уснуть?! – проревел он грубым, мясистым голосом.

Администратор перевела на него широко раскрытые глаза. Стрекоза-модница выглядела смущенной. Карандаш быстро перешел в горизонтальное положение.