Замок Солнца

Лив говорит, что это – любовь, но я говорю, что это – вина.

Что выберет человек? Что выберет каждый, оказавшись в нашей ситуации? Я считаю, что и целого мира недостаточно для искупления таких страданий. Подобное может коснуться любого…

Но что, если такое коснется ребенка? Что, если этот ребенок будет навек запечатан и скован? Что, если он даже не сможет почувствовать, что рядом с ним кто-то есть и этот кто-то его поддерживает? В таком случае такой мир просто недостоин существования – мир, где нет милосердия и справедливости.

И ведь дело не только в этом… Пусть лучше всё уйдет, сгинет, провалится в Ад! Но только… ты только…

Надо отвлечься, иначе это разорвет меня на части… И как только Лив с этим справляется?

Она, кстати, уже заканчивает предварительную калибровку. По моим подсчетам, через несколько месяцев – возможно, уже к началу 2021 – всё будет готово. Это место идеально подходит для нас и нашей цели.

И теперь единственное, о чём я прошу: чтобы у меня хватило сил и смелости завершить начатое…»

Немного постояв, осмысливая прочитанное, я аккуратно сложил части бумаги в целый лист и прочитал его еще раз. При повторном прочтении я заметил на втором обрывке записи следы от капель, слегка размывших текст. Сравнив их со следами, оставшимися на первом обрывке после чьих-то пенных слюней, я пришел к выводу, что консистенция этих жидкостей была разной.

«Вода? Слезы? Что это? – невольно заинтересовался я, проникаясь настроем второй части записи. – И где тот, кто написал это? Кто принес напиток? Кто оставил меня здесь? Кто завязал бантик на поясном шнурке штанов?..»

Я попытался крикнуть – и не смог. Что-то внутри меня упорно не желало нарушать покой и целостность этого места.

«Кто это сделал?! Хоть кто-нибудь есть тут?! – безмолвно вскинул я руки, чувствуя, как в глазах собирается влага, а чувство сосущей пустоты и тоски в груди вытесняет остатки новорожденной светлой печали. – Где все?! Что оставило те следы?!»

Солнечный мир преданно и покорно внимал моему бессловесному крику.

Я посмотрел в комнату и, переждав желто-зеленую слепоту, вызванную более приглушенными тонами, увидел, что отпечатки чьих-то лап уже почти высохли. Значит, в комнате что-то действительно было прямо перед моим пробуждением…

Оторвавшись от трудоемкого изучения убранства комнаты извне, я, болезненно морщась, попытался охватить взором всё здание целиком. Им оказалось огромное темно-коричневое строение, казавшееся почти желтым из-за упиравшихся в него лучей Солнца; разогретое тело строения щедро украшали зевы бойниц и витки башен. Всё это покоилось на поднимавшемся из пенного моря скальном выступе. Высота была внушительной. Неторопливые барашки волн, что медленно огибали темные от влаги обломки скалы, были едва видны. Я дернулся от возникшего головокружения.

«Надо попытаться пойти по следам», – наконец сообразил я.

Вернувшись в комнату, я понял, что данное стремление было напрасно в своей недалекой наивности: отпечатки лап окончательно высохли, оставив после себя лишь едва заметные розоватые пятна.

«Это ничего не значит, отсюда все равно только один выход», – трезво рассудил я, размеренно направляясь в сторону лежака, с которого совсем недавно поднялся.

Подойдя к лежаку, я внимательно перечитал запись еще раз, после чего бережно и трепетно положил ее под подушку. Я должен найти ответы… Осторожно ступая босыми ступнями между осколками и разбросанными вещами, я двинулся в сторону сыро поблескивавшего прохода.

Спуск вниз был достаточно темным, чтобы вынудить меня упереться бледными руками в его скользкие стены. Еще он был достаточно пугающим, чтобы добавить к уже имевшемуся дискомфорту свежее чувство, обдающее горячей испариной, – боязнь темноты.

«В ней же никогда ничего не было, – озадачился я, замирая в последних отголосках света. – Просто люди сами себе суеверно придумывают страхи, которые бы лукаво покоились в этом черном кружевном подоле… Суеверие… Это вера в приметы? Это основа страха темноты? Действительно ли ее я страшусь?»

Начав робкое движение вниз, я удивленно понял, что боялся не саму темноту и не ее мрачного содержимого. К моему недоумению, истоком моего страха оказались гладкие и покатые ступени, стоптанные до состояния ребристой горки, спуск по которой внушал лишь одну мысль: «Не упасть и не покатиться невесть куда».

«Любопытно, я действительно так много понимаю или это просто кем-то или чем-то вкладывается в меня? Столько вопросов… – сокрушенно качнул я головой. – Но в чём же заключается этот самый страх темноты?»

В моих размышлениях возникла пауза, и она едва не ввергла меня в состояние стягивающего смятения. Наконец я сообразил, что страх темноты заключается в том, что я чего-то не вижу… придумывая себе различные неестественные и нереальные вариации этого самого чего-то. Внезапно мне показалось, что темный проход, по которому я спускался, просто проглотил меня. Я ощутил себя ослепленной тьмой жертвой, что сейчас медленно перемещалась по пищеводу некой коварной и дремучей утробы.

Гнетущие витки паники тут же попытались свить вокруг меня липкое и удушающее гнездо.

«А ведь море было немного сферическим, – неожиданно спохватился я. – Но что это доказывает? Что я на Земле?.. Что я на родном берегу человечества?.. – Я испуганно замер: – А вдруг уже нет? Вдруг это совершенно иной мир, чуждая мне планета, в то время как на той, о которой я так странно помню, уже всё давным-давно закончилось, как и было указано в разорванной записи?..»

Возникшее замешательство принялось неторопливо разбухать во мне.

«Нет! Такого просто не может быть! Это… это… Такого же не может быть?..» – глупо спросил я себя, продолжив движение во мраке.

Тоска, появившаяся на лоджии, усилилась, став похожей на ненасытную дыру, которой я не знал, что бросить или скормить, чтобы она успокоилась.

«Но исследования или путешествия такого рода еще не должны быть доступны людям! – заупрямился я, удрученно пытаясь хоть что-либо об этом вспомнить. – Неужели я просто убеждаю себя в этом?..»

Это продолжало терзать меня ледяными клыками сомнений, пока я неуклюже спускался вниз.

Вдруг поверхность спуска под моей правой пяткой изменилась и таковой под ней и осталась.

«Прилипло что-то, – подумал я, опасно балансируя на одной ноге. – Какая холодная, – ужаснулся я, случайно коснувшись рукой собственной ступни. – Что это?»

Прислонившись спиной к стене, я на ощупь изучил свою находку. Ею оказался лист бумаги – целый.

«Такое бывает? Или это элементарное везение? – удивился я. – Похоже, это еще одна запись».

Оставалось лишь выйти на свет и уже при нём рассмотреть то, что я нашел. Вот только возвращаться обратно мне не хотелось: подьем дался бы мне намного тяжелее, нежели скомканный спуск. Так что я продолжил осторожно перебирать ногами стертые ступени, а руками – измерять расстояние между стенами. Через какое-то время я заметил впереди желтые лучи искусственного света, лившиеся из углового коридорчика, к которому привел спуск в темноте.

«Электрический свет!» – обрадовался я, предвкушая встречу с теми, кто мог его зажечь.

Однако тут мой энтузиазм несколько поутих, просев под пониманием того, что наличие света могло быть следствием работы какой-нибудь автоматической системы. Я тихо постоял в каменном рукаве, привыкая к освещению и осторожно вслушиваясь в доносившиеся звуки ветра и моря, к которым примешивалось некое непонятное бурление. Бережно сжав свою находку, я вышел.

Комната была небольшой. В четырех ее углах находились источники того самого странного побулькивания – огромные трубы, проходившие сквозь пол и потолок. На каждой трубе было по немалому прозрачному иллюминатору, за каждым из которых бежала не менее прозрачная зеленая жидкость. Наполнявшие ее потоки пузырьки одинаково торопливо струились куда-то вниз.

Люминесцентное свечение от неизвестного раствора заливало ряды задумчиво стоявших шкафов и пустых полок, пересекаясь лишь с двумя источниками света – старой потолочной лампой, висевшей над зеленым прямоугольным столом, и разбросанными по каменному полу корпускулами, струившимися из еще одного прохода в комнате.

«Надо же! Слова становятся всё более изящными! – воодушевился я, невольно загордившись словом "люминесцентное" и озадачившись смыслом слова "корпускулы". – Корпускулы – они же фотоны?.. Это что еще такое?.. Я что, физик? – Я на секунду задумался. – Нет, это базовое знание, которое получают в школе. А вдруг я в нее до сих пор хожу? – обеспокоился я, пожалев, что не рассмотрел в том осколке зеркала хотя бы свой цвет волос. – Сколько же мне лет?»

Я недоверчиво перевел взгляд на свои руки и с сожалением понял, что они могли принадлежать как взрослой человеческой особи, так и ее подростку-акселерату. Ничего не добившись этим действием, я несмело подошел к одной из труб.

«А могу ли я быть тем самым ученым, оставившим ту запись? – ошарашенно предположил я. – Да, вполне. Могу быть и кем угодно, и чем угодно… Но я ведь даже не знаю, что такое корпускулярно-волновой дуализм! – с сомнением подумал я, вспомнив нечто, связанное с фотонами и корпускулами. – Или же я этого просто не помню…»

Во мне словно не хватало шестеренки, которая бы запустила механизм ответов. Да уж, копаться в такой памяти было сродни уборке заплесневелого шкафа, стыдливо прикрывавшего пустые места на полках вот такими затейливыми этикетками. Хотя, если честно, наличие именно этих знаний не казалось мне жизненно необходимым.

Повинуясь жгучему желанию рассмотреть, как или куда бежала светившаяся жидкость в трубе, я поискал взглядом выключатель лампы: я хотел выключить свет, чтобы мое вертикально растянутое отражение на иллюминаторе не мешало мне. Тут я недоуменно почувствовал, что упускал из виду что-то важное – то, о чём я совсем недавно думал.

Не найдя выключатель, я вгляделся через иллюминатор в стремительно бежавший вниз изумрудный поток, вихрившийся струйками зеркальных пузырьков, и предположил, что перемещаемая за гипотетически толстым стеклом субстанция была менее плотной, нежели обычная вода. Вывод был интересен – но было любопытно и то, каким именно образом я пришел к нему.

«Может, потому, что я не увидел там маслянистых завихрений? – пожал я плечами, отвечая на свой незаданный вопрос. – С чего я, кстати, вообще взял, что это правильно и этот признак действительно дает общее представление о плотности?»

Я осторожно постучал по одутловатому иллюминатору. Бульканье тотчас усилилось, словно я случайно сдвинул ютившийся в чреве трубы воздушный мешок, что сейчас же сорвался и понесся в глубь малахитовых недр. На мгновение мне показалось, что я стоял перед зеленый аквариумом, нелепо разыскивая в нём отголоски того, кто я есть.

«А если зеленая не жидкость, а позволяющее за ней наблюдать стекло? – задумался я, чувствуя, что был близок к какой-то невзначай утраченной мысли. – Стекло… Отражение! Точно! Здесь же есть мое отражение!»

Начав жадно себя разглядывать, я удрученно понял, что это было абсолютно бесполезно: всё было растянуто и размыто. Так странно… Неожиданно для себя самого я прислонился к трубе, слушая ее теплое и дремотное урчание.

«Похоже, в этом месте работает какая-то циркулирующая система. Возможно, даже рециркулирующая… О чём я вообще думаю?» – досадливо удивился я, невольно пополнив закрома своей памяти еще одними бессмысленными этикетками.