Наша прекрасная страшная жизнь. Рассказы

И возвернулась моя стройотрядовская студенческая юность.

К слову, навыков столярно-малярно-сантехнических я никогда не терял, свою берлогу содержал в пристойном виде. И нынче хотел-намеревался перед деревней провернуть у себя очередную реставрацию. Но пришлось вот повозиться вначале этажом ниже.

Полина Яковлевна трудилась на благо отечества и собственного кармана на дому – в комнате беспрерывно скрипел и попискивал компьютер, стучали мягко клавиши, – поэтому я работал, особенно в первые дни, под строгим хозяйским доглядом. Совал в мои ремонтные дела свой нос, пачкал его алебастром и неугомонный Принтер. Ко мне он привязался с первой же минуты всей своей собачьей душой. Даже исходивший от меня терпкий для пёсьего носа Фирсиковый аромат Принтера не коробил. Впрочем, он ко всему сущему на земле относился, так сказать, с распростёртыми объятиями. Правда, пока я не ляпнул лишнего, рокового для бедного пса словечка, Полина Яковлевна чересчур уж не порицала антисобачье поведение Принтера. Когда в минуты отдыха-перерыва я присаживался на прикрытый газетой табурет и большой щен клал тяжёлую голову ко мне на заляпанные колени, умильным взглядом выпрашивая ласку, Полина Яковлевна вполушутку-вполусерьёз ворчала:

– Ишь, сторожевая собака называется! Как же ты, подлый изменник, охранять меня будешь – а? Ну, дармоед! А ещё «Чаппи» да сырой печёнкой его кормлю…

Я оказывался как бы между двух огней. С одной стороны, мне нравился беззлобный пёс, и я был полностью на его стороне. С другой – я с всё большим вниманием и особым интересом поглядывал на хозяйку квартиры. Она ходила дома в неизменном розовом халате, который как-то невзначайно приоткрывал моему холостяцкому жадному взору то аппетитные коленки, то не менее соблазнительную ложбинку в вырезе – там поблёскивал-вспыхивал массивный золотой крестик на цепочке. Да-а, о Полине Яковлевне нельзя было сказать даже в состоянии алкогольного цинизма: мол, дамочка эта уже основательно помята жизнью и потёрта мужиками. Стройна, свежа, прельстительна! Полина Яковлевна влекла меня к себе с каждым днём всё магнитнее, всё жарче. «Эге, – думал я, замывая жёлтые круги на потолке и прислушиваясь к собственному сердцу, – неужто?..»

Однажды, уже под конец ремонтной эпопеи, хозяйка пригласила меня на чай – вечером, после смены. Я отмылся дома, тщательно побрился, приоделся, нацепил даже галстук, прыснул на платочек одеколона. Фирс, наблюдая мои жениховские сборы, смотрел тигром и неодобрительно мявкал. Я, подчёркнуто игнорируя его, прихватил коробку ассорти и отправился вниз.

Полина Яковлевна, на моё удивление, красовалась всё в том же домашнем интимно-розовом неглиже. В комнате на придвинутом к софе журнальном столике теснились пиалы, блюдца с салатами, сыром, колбасой-салями, печеньем и конфетами, ваза с яблоками, господин Коньяк. Ого! Под столиком лежал Принтер и бил хвостом по ковру. Он обожал конфеты. Хозяйка предложила мне раскупоривать «Белый аист», а сама принялась грациозно разливать чай в пиалы. И вот тут в подвздохе у меня тревожно ёкнуло и сладко защекотало.

Она нагнулась слишком неосмотрительно над столиком, половинки халата сверху разбежались вовсе, и холёные полноватые груди Полины Яковлевны с ярко-пунцовыми сосками открылись взору моему полностью и до конца. Полина Яковлевна тут же спохватилась, зашторилась, а я вынужден был покраснеть и потупиться.

Потом, когда мы пили чай вперемежку со сладко-жгучим «Аистом», руки наши пару раз совсем случайно соприкоснулись. Выяснилось: температура у обоих одинаково повышенная. Полина Яковлевна, откинув прядку с влажного лба, пролепетала томно:

– Не посмотреть ли нам видик? У меня неплохой выбор: есть «Империя чувств», «Эммануэль», «Калигула»…

Ничего себе! Видеть мне подобного не приходилось, но слыхать – слыхивал. Между прочим, в квартире Полины Яковлевны, насколько я заметил, книг не водилось ни единой. На книжных стеллажах блестели яркой чешуёй видеокассеты. Красный угол в комнате занимал лупастый «Панасоник».

– Гм… – замялся я.

Было ясно: после фильма, а скорей всего во время демонстрации его мы с Полиной Яковлевной  законтачим,  станем близкими людьми. А я ещё не знал, не уверен был – надо ли?

– Разве что – «Эммануэль», – пробормотал я, смутно припоминая, что это, судя по слухам, наиболее мягкий фильмец из предложенных. Обрадованная хозяйка резко вскочила. Задремавший в ногах у нас Принтер вспрянул, рванулся и поддел на мощные лопатки ажурный столик со всеми его тремя ножками и тарелочно-пиальным грузом. Грохот, звон, крик.

– Поросёнок! – взвизгнула Полина Яковлевна, замахиваясь на незадачливого пса. – А ещё – чистокровная овчарка! Глупый, как дворняга паршивая. Обормот!

И вот тут, на беду Принтера, встрял я. Стряхивая с парадно-выходных брюк остатки оливье, я великодушно выступил на защиту лопоухого пса, – он приниженно распластался на ковре и смотрел печально-виновато маслеными глазами…

Ещё в самый первый день я чуть было не подвёл злосчастное животное. Когда нервозность чуть улеглась, когда хозяйка поняла уже до конца: катастрофу с потопом не отменишь и остаётся надеяться, что виновник, то бишь я, полностью загладит, замажет и забелит свою вину, тогда и появилась возможность расслабить разговор, пошутить. Я погладил собаченцию  хозяйки по незлобивой башке:

– Вот какой барбосик! Помогать мне будешь, барбос?

– Хе, «барбос»! – фыркнула задетая Полина Яковлевна. – Да если этот пёс знал бы человеческий язык, он бы ни с вами, ни со мной разговаривать не стал. У него знаете, какая родословная – аристократ! Восточно-европейская овчарка чистейших кровей…

У меня хватило тогда такта не разубеждать хозяйку в обратном. Я лишь с лёгкой иронией поинтересовался:

– И сколько же в наши дни стоит голубокровный принц-овчар?

Оказывается, доверчивая женщина выложила за фальшивого «принца» сто тысяч рубликов. Да и то торговалась: фальшивособачники требовали полторы сотни штук. Щенки, выходит, по цене сейчас переплёвывают мой месячный оклад…

И вот на сей раз, вздумав оправдать как-нибудь неповинного барбоса, я разоблачил его подлинную сущность.

– Зря вы, Полина Яковлевна, так на него. Он не виноват, потому что он – не овчарка. Понимаете? Вы держите его не за того и требуете невозможного.

– Как то есть не овчарка? – поджала губы Полина Яковлевна. – У меня и бумага есть, с печатью – там вся родословная…

– Господи, да при чём тут печать? – раздражился я (терпеть не могу глупости, особенно – женской). – Вы только поглядите внимательнее на уши, на хвост, на окрас. Где вы видели у овчарок такие очёсы? А разве вы не замечаете, что формат у вашего Принтера сильно укорочен – индекс наверняка намного меньше сотни. А подвес шеи? Да любая овчарка с таким подвесом от стыда сгорела бы! А уж подуздоватость так и бросается в глаза… Короче, если с таким экстерьером собаку считать восточно-европейской овчаркой, то у меня в доме живёт тогда император персидских котов и кошек.

Признаться, я остался доволен своей защитительной речью, не подозревая её прокурорской сути. Полина Яковлевна, подавленная моей кинологической эрудицией, молча смотрела на добродушно стучащего хвостом Принтера. Взгляд её затревожил пса.

Он вдруг вскочил с пола и заскулил.

4

Порнушку в тот вечер мы с Полиной Яковлевной так и не посмотрели. Настроение у неё упало, да и я в заляпанных майонезом брюках чувствовал себя не в своей салатной тарелке.

А на следующий день я навёл в квартире соседки последний малярный марафет и по уши погрузился в собственные ремонтные заботы: переклеивал обои, красил полы, белил потолки, расширял книжные полки. В один из вечеров, оттащив полные вёдра к мусорным контейнерам, я, неспешно глотая большими порциями вечерний августовский дух, брёл к подъезду. Наша домовая собачья свора уже хозяйничала вовсю – пёсики, псы и псищи оккупировали весь двор. И вдруг я увидел Принтера. Он был один. Где же Полина свет Яковлевна? Я огляделся – нигде не видать. Странно. Я подошёл к собаке, сиротливо сидевшей на газоне под ивой, поставил вёдра.

– Принтер, Принтер! Привет, пёс!

Услыхав свою импортно-компьютерную кличку, Принтер взвизгнул, бросился ко мне, ударил грязными лапами в грудь. Хорошо, что я так и вышел – в спецовке.

– Принтер, глупый ты пёс! А где же твоя хозяйка?

Собака, стоя на задних лапах, ныряла и ныряла мокрым носом под мои ладони, взвизгивала и прискуливала под ласками. Ну, конечно, этот взрослый щен потерялся. И где же его роскошный ошейник с серебряными бляхами?

– Ну, пойдём, пойдём, я тебя найду. Может, хозяйка твоя наградит меня чем-нибудь… интересненьким.

При потаённой мысли об этом «интересненьком» сердце моё томительно шевельнулось. Да и – чего скрывать! – не только сердце.

Лицо Полины Яковлевны при виде меня вспыхнуло, порозовело. Это – приятно, чёрт побери! Но тут же, увидав родного пса, она мгновенно вывернула улыбку в странную гримасу.

– Вот, – бодро возвестил я, – доставил вашу пропажу. Вознаграждение гарантируется?

– Спасибо, – без особого энтузиазма промямлила Полина Яковлевна. – Да вы проходите, проходите, чай будем пить.

– Увы, – выставил я аргументом грязные вёдра, – сейчас не могу: хочу сегодня покончить с ремонтом.

– Что ж… А может, – завтра? Приходите завтра вечером. Мы ж фильм так и не посмотрели…

Полина Яковлевна, придерживая розовые створки халата на груди так, словно готова была вот-вот их распахнуть, длинно, из-под накрашенных ресниц, глянула в меня.

– С удовольствием! – искренне воскликнул я.

Мне желалось поглядеть  с Полиной Яковлевной томительную бесстыдную фильмушечку. Очень желалось.

– Ну, заходи, дармоед, – прираспахнула дверь перед кротко сидящим псом хозяйка.

Тот, взвизгнув, бросился домой.

– Как же это он у вас потерялся?

– Да что с него взять, – махнула рукой Полина Яковлевна. – Дворняга она и есть дворняга. Совсем бы пропал!

Вот так да…