Неведомая Африка

Стоит отметить, что данное свидетельство намного серьезнее, чем какие-либо из уже обнаруженных во внутренних районах Кении, Танзании или Уганды, и это потому, что оно включает сведения о прибрежной торговле. Данный род деятельности, в ходе которого в Южную Африку поставляли китайский фарфор и другие товары стран Индийского океана, кажется, не продвинулся дальше на север. Если же ему все-таки удалось это сделать, следы торговли еще предстоит там обнаружить. Но тут, на юге, свидетельства более серьезны, так же как и здания этого южного железного века более впечатляющи, более развиты с технической стороны и свидетельствуют о большем социальном единстве, чем каменные руины Восточной Африки.

Между развитой торговлей и этими обширными руинами существует нечто большее, чем просто случайные связи. «Торговые отношения с Индией, – замечает Кейтон-Томпсон, – определенно были прочными, и я полагаю, что торговля явилась одним из основных стимулов, приведших к развитию местной культуры Зимбабве». Воины и торговцы из глубинки, как называл их Барбоса, должно быть, достигли могущества в их железный век не только потому, что умели применять железо, но и потому, что имели множество торговых связей с внешним миром. Таким образом, они процветали и развивались под воздействием того же стимула, который давала побережью океанская торговля или старому Судану – торговля в Сахаре.

Можно задаться вопросом о причинах того, почему все это произошло именно здесь, в южных районах Центральной Африки, а не на севере, расположенном географически ближе к Индии и Аравийскому полуострову. Ответ будет полным, когда археологи и историки как следует изучат эту проблему. Но, скорее всего, он будет основываться на одном большом различии между двумя регионами: медь и золото имелись в изобилии на юге и почти отсутствовали на севере. А как вновь и вновь подтверждают ранние записи, эти металлы были именно тем, что по достоинству оценили первые чужеземные торговцы в Африке. В поисках их они почти всегда были вынуждены продвигаться далеко в глубь континента. Тем самым пришельцы оказывали на более южные районы влияние, стимулировавшее рост и развитие, отсутствовавшие или гораздо менее выраженные на севере. Эта цивилизация железного века Южной Африки была прежде всего горнодобывающей цивилизацией, и конечно же направление ее развития было тесно связано с судьбами прибрежной торговли.

Вопрос о том, насколько тщательно многочисленные горные рудники этой древней земли контролировались строителями и правителями крепостей, дворцов и каменных селений, остается открытым. Взаимоотношения между рудниками и зданиями являются центральной неразгаданной загадкой железного века Родезии и могут содержать в себе ключ к подробной хронологии периода с шестого по шестнадцатое столетие. Тут существует много сложностей. В 1929 году Вагнер показал, что границы древних горных разработок – по добыче золота, меди, олова или железа – гораздо более обширны, чем известные границы древних руин, и получается, что Большой Зимбабве сам по себе не был связан с горнодобывающими работами, хотя там было обнаружено много свидетельств о плавке металла.

Несмотря на все сказанное, старые шахты, тысячами тянущиеся по южному внутреннему району от границы бывшего Бельгийского Конго (современный Катангский медный пояс) к Наталю (в ЮАР) и Бечуаналенду (Ботсвана), сыграли решающее значение в развитии и процветании культуры Зимбабве. Грохот ее железных кирок и жар ее угольных печей являлись таким же важным фоном средневековой Родезии, каким были железные дороги для Европы позапрошлого столетия. К восемнадцатому веку, если ненамного раньше, медные полоски и болванки Н-образной формы являлись признанной местной валютой, эти племена и народы вращались в границах своего времени и пространства, живя уже в эпоху металлов.

Кто они были? Точная хронология еще не дается исследователям, но между авторитетными учеными существует согласие не только относительно последовательности событий, но и по поводу того, какого типа народы в них были включены.

Средневековая Родезия

По мысли Кейтон-Томпсон, фундаменты Зимбабве «принадлежат к периоду между девятым и тринадцатым веками и, возможно, к чуть более позднему времени, когда… как показывает наличие фарфора, в этих местах буквально кишела жизнь». Но первое здание, по ее мнению, на столетие или два старше самой ранней даты. Зачатки культуры Зимбабве, таким образом, относятся к тому же времени, когда Эль-Масуди, сообщавший о прибрежных государствах зинджей, описывал «страну Софалу, где в изобилии встречается золото и другие чудеса».

Серия радиоуглеродных тестов подтвердила истинность этого высказывания и дополнила его некоторыми новыми фактами. В контролях, проведенных в 1952 году в Чикаго и повторенных в 1954 году в Лондоне, использовались два кусочка дренажной древесины, обнаруженной в основании одной из стен «Эллиптического здания». В ходе опытов выяснилось, что эти фрагменты относятся ко времени между 591 (плюс-минус сто двадцать лет) и 702 годом н. э. (плюс-минус девяносто два года). Эта датировка не столь точна и надежна, как может показаться. Частично из-за того, что временные рамки обескураживающе широки – от пятого века до конца восьмого, а отчасти и потому, что в тестах использовалась древесина африканского сандалового дерева, известного своей долговечностью. Строители могли использовать ее намного позднее срока жизни дерева или употребить при возведении каменных стен уже после того, как кто-то другой использовал его для сооружения других, не сохранившихся построек…

Таким образом, раскопки в Зимбабве продолжились. В 1958 году Саммерс и Робинсон исследовали основания «Акрополя» и «Эллиптического здания», надеясь по возможности выяснить, относятся ли «пепельный слой» или «культурный слой», как известно, залегавшие под этими постройками, к другому поселению. Кейтон-Томпсон оставила этот вопрос открытым, хотя и склонялась к версии, что «культурный слой» был создан самими строителями, возможно, в восьмом или в девятом веке, когда они возводили первые строения. Но работы, проведенные в 1958 году, показали, что скорее всего там существовало более раннее поселение, и позже тому было получено подтверждение.

Отсюда справедливо утверждение, что те или иные народы каменного века жили на месте Большого Зимбабве в шестом или седьмом веках, а возможно, и в более раннее время. Из работы Кларка по водопадам Каламбо нам известно, что железный век начался на этом южном плато в начале первого тысячелетия. Участок Каламбо мог быть не единственным ранним поселением железного века: хотя рядом с самим Зимбабве не обнаружено следов добычи и выплавки железа, процессы роста и миграции, начавшиеся под влиянием технологии обработки железа, практически наверняка вынудили людей осваивать все новые места.

Есть еще одно предположение, говорящее о том, что самое раннее докаменное строительство в Зимбабве осуществляли готтентоты или другой южноафриканский народ, уже умевший использовать металлы.

О перемещениях народов по южной части Центральной Африки в Средние века и более позднее время мало что известно. Как эти скудные исторические познания сочетаются с археологическими находками? Пока что не особо хорошо. Но большинство видных исследователей сейчас пытаются выделить три основных периода в истории Зимбабве: домономотапский, мономотапский (первый шона) и шангамирский (второй шона).

Первый из них подошел к концу в двенадцатом веке, но когда он начался – пока точно неизвестно. Обычно в качестве самого раннего срока указывается четырнадцатое столетие. Саммерс назвал этот период временем людей А1 родезийского железного века, которые научились использовать и обрабатывать железо, – это умение, как и они сами, скорее всего, пришло с севера. Они селились там, где позднее начали строить дома из камня.

Возможно, эти народы были первыми говорящими на языках банту жителями Родезийского плато. Современный народ сото называет своих предков батонга, и есть некоторые основания полагать, что они и были той нахлынувшей на юг ранней волной великого переселения народов, которые вместе с железом и прочими вещами дали рождение предшественникам современного местного населения большей части материковой Африки. Когда они появились, к какому именно расовому типу принадлежали, насколько напоминали поселенцев Каламбо раннего железного века, вытеснили ли они, к примеру, людей, создавших «культурный слой» в Зимбабве или образовали его сами, – все эти вопросы остаются без ответов, и найти их в принципе невозможно.

Но приток людей, в основном с севера или северо-запада, продолжался столетиями. Примерно в двенадцатом веке люди племени шона, великие первопроходцы большей части Африки южнее Сахары, отправились из Замбези на юг и заняли Зимбабве. Археологам они известны под названием людей B1 родезийского железного века, и их владычество над Зимбабве, очевидно, продлилось до 1450 года. Затем они во главе с вождем титула Мванамутапа (Мономотапа) объединили большую часть Южной Родезии и значительную территорию Мозамбика. За этим последовали феодальные войны. Южные правители отправились прочь, основав свою собственную империю, возглавляемую человеком, титулованным Шангамире или Мамбо. Эти правители строили впечатляющие крепости и каменные поселения в Налетали, Дхло-Дхло, Регине, Кхами и других местах. Еще южнее, за Лимпопо, другие ветви того же народа – розви и венда – заняли Мапунгубве и соседнюю местность.

Вскоре после 1500 года эти южные вожди перестроили сооружения в Большом Зимбабве, предположительно, увеличив их, и этот облик в основном сохранился до наших дней. В 1834 году завоеватели нгуни пришли с юга на север и разрушили это государство, потревожив спокойствие южной цивилизации почти так же, как северные кочевники, разрушившие когда-то более древнюю и не столь развитую технически культуру «азанийцев» в Восточной Африке.

Краткая история завоеваний может ввести в заблуждение кого угодно, если понимать ее слишком буквально. То, что известно о прошлых сообществах – а Мапунгубве пролил на это достаточно света, – показывает, что не существовало этакой механической последовательности народов, полностью сменявших друг друга. Было нечто большее, чем смена одной мощной правящей группировки другой. Каждый вождь и его воины завоевывали, побеждали, оставались жить на захваченных землях и, без сомнения, беря в жены женщин из местного населения, быстро сливались с побежденным народом.

Несмотря на то что правление осуществлялось различными чужаками, в поселениях на южном плато Родезии и соседних с ней стран, вероятно, непрерывно шли социальные процессы. Возможно, если употреблять археологические термины, племена ярко выраженного ненегроидного типа постепенно сменились людьми-негроидами. С точки зрения социологии эти медленно развивавшиеся народы родезийского железного века прошли через устойчивый процесс роста, физическое воплощение которого выражалось, по нашей оценке, в развитии архитектуры. Если взглянуть с экономической точки зрения, их прогресс был связан с устойчивым развитием торговых связей с побережьем в основном через торговлю металлами и слоновой костью, а также закупками изделий из хлопка и предметов роскоши. Эти народы не только не оставались, по выражению некоторых ученых, «неразвитыми и не пребывали в первобытной дикости», покуда «пышные исторические картины проносились мимо», напротив, они активно и успешно прогрессировали.

В таком состоянии находилось изучение данной проблемы, когда люди наконец забрались на холм Мапунгубве.

Золотые погребения Мапунгубве

Находки, сделанные в Мапунгубве, имеют важное значение по двум причинам. Во первых, они богаты скелетным материалом, золотыми и прочими предметами, а во-вторых, поскольку компания «Древние руины лимитед» не разграбила этот участок, почти ничего не было тронуто, и появилась возможность определить, где что находится.

Мапунгубве – небольшое отвесное со всех сторон плато из песчаника – всего лишь один из многих подобных холмов, возвышающихся в охристо-голубом уединении трансваальских пустошей. Он расположен чуть южнее Лимпопо, разделяющей современные Южную Африку и Зимбабве, рядом с бродом через эту неторопливую реку, которым можно пользоваться десять месяцев в году. Севернее, менее чем в трехстах километрах к северо-востоку, над широким горизонтом вельда высятся руины Большого Зимбабве.

Даже сейчас эта страна остается дикой и редконаселенной. Когда около полувека тому назад были извлечены на свет потрясающие находки, большая часть ее территории была едва изучена. Там расхаживали слоны и львы, и многие фермерские хозяйства использовались лишь несколько недель в году для охоты. У белого населения не отмеченной на карте страны, состоящего, по преимуществу, из буров, издавна ходили предания о «священном холме», где, по слухам, неизвестные предшественники народа венда зарыли свои сокровища. Говорили даже, что один из белых людей, более семидесяти лет назад перенявший обычаи и привычки местных жителей, нашел священный холм и забрался на него.

В 1932 году фермер-исследователь по имени ван Граан тоже решил найти его и подняться, если получится. Он знал, что сделать это будет непросто, так как местные жители всегда считали Мапунгубве запретным местом. «Для них он был «местом страха», даже после того как белые открыли его, – писал Фуше, – африканцы старались не указывать на него, и даже когда с ними говорили о холме, они старались стоять к нему спиной. Взойти на него означало верную смерть. Он был посвящен их великим предкам, зарывшим там сокровища».

Ван Граан вместе с сыном и еще тремя людьми в конце концов нашли африканца, выдавшего им столь долго хранимый секрет. Он указал холм – около тридцати метров в высоту и трехсот метров в длину – и тайную тропу наверх в узкой расщелине в скале, скрытой за деревьями. Открыватели прорубили в колючем кустарнике дорогу, и, добравшись до тропы, увидели, что исчезнувшие жители Мапунгубве проделали в расщелине небольшие дыры одну напротив другой, словно созданные для перекладин лестницы. Карабкаясь изо всех сил, они взобрались по ним на вершину холма, и обнаружили там невысокую груду камней, где большие глыбы покоились на маленьких, словно ожидая, что их обрушат на незваных гостей, явившихся этим путем.

На плоской и довольно небольшой вершине холма были разбросаны глиняные черепки. Копнув рыхлую песчаную почву, исследователи обнаружили бусы и кусочки железа и меди. Но им, как и всей исторической науке, повезло. Лишь несколькими неделями раньше ливень местами смыл верхний слой почвы. В одном из обнажившихся мест старший ван Граан увидел нечто желтое и блестящее. Он поднял это и понял, что держит в руках золото.

Фуше рассказал о том, что случилось дальше. «Начался волнующий поиск. Вскоре члены экспедиции стали находить золотые бусины, браслеты и тонкие пластинки. На следующий день – первый день 1933 года – команда продолжила изыскания, раскапывая рыхлую почву ножами. Находили большие куски листового золота, некоторым из которых была придана определенная форма. Среди них были остатки небольших носорогов из тонкого листового золота, прикрепленного золотыми гвоздиками к деревянной или другой основе, уже исчезнувшей. К фигуркам были таким же образом приделаны уши и хвосты из цельного золота, сделанные с большим изяществом. Вскоре члены экспедиции наткнулись на тщательно закопанный скелет, но при соприкосновении с воздухом череп и большинство костей обратились в пыль».

Соблазненные всем этим – а также двумя с лишним килограммами золота, найденного в захоронении в виде утвари, бусин и украшений, – открыватели сперва решили сохранить его и никому ничего не говорить. «Это, – по словам Фуше, – был самый драматический миг в истории Мапунгубве». К счастью, у ван Граанов возникли затруднения, и юный ван Граан, учившийся в Претории у Фуше, вскоре решил рассказать о находках своему старому наставнику и послал ему некоторые из них.

В свою очередь, Фуше отослал образцы Пирсону, заместителю директора Королевского монетного двора в Претории. Тот определил, что они сделаны из золота высокой пробы. Более того, они оказались первыми коваными золотыми предметами, когда-либо найденными в Южной Африке, и их археологическое значение и для самой Южной Африки, и для проблемы исследований в Зимбабве в целом было очень велико. На место сразу же прибыл профессор ван Рит Лове, произведший предварительный осмотр участка. Также был объявлен розыск трех спутников ван Гранов. Он оказался успешным: все золотые и прочие предметы, унесенные ими, удалось вернуть.

Тем временем ван Рит Лове заявил, что на вершине холма может быть не менее нескольких десятков тонн грунта, «большая часть которого имела вид специально принесенной наверх из окрестных районов земли». Это явно был участок чрезвычайной важности, причем практически нетронутый. Правительство страны действовало с похвальной быстротой и вскоре приобрело у отсутствовавшего владельца «ферму» Грифсвальд, на территории которой и находился Мапунгубве. Ответственность за проведение исследований в Мапунгубве была возложена на университет Претории, и раскопки были объявлены делом национального значения.

Археологам сопутствовала та редкая и удивительная удача, которая порой бывает столь необходимой. Находка скелета стала лишь началом целой серии открытий. Работая в одиночку в 1934 году, один из исследователей, ван Тондер, открыл обширный участок захоронений. Он смог дать научную оценку золотым и другим металлическим предметам, так же как и фрагментам двадцати трех скелетов. Это было первое более-менее сохранившееся аутентичное «царское захоронение», относящееся ко времени, предшествующему появлению в Африке европейцев. Рядом с одним из скелетов было найдено еще два килограмма золота в различных формах, а ноги третьего скелета оказались «покрыты сотней браслетов из закрученной в спираль проволоки». Так же было обнаружено несколько предметов искусно сделанной золотой утвари и около двенадцати тысяч золотых бусин».

Результаты работ на этом участке – и еще в двадцати местах поселений на южном берегу Лимпопо западнее и восточнее Мапунгубе – составили внушительный том, изданный в 1937 году. После этого вплоть до 1955 года проблема Мапунгубве – области невиданного прогресса чернокожих людей в стране, которой правили белые, была окутана странной тишиной. А сделать оставалось довольно много. Подводя итог собственным изысканиям и трудам коллег, Фуше сказал, что «к июню 1935 года было исследовано около двух тысяч тонн культурных отходов, но на вершине и вокруг холма, вероятно, оставалось сто тысяч тонн «мусора», к которым даже не при трагивались». Далее он пишет: «Можно сделать, по край ней мере, одно заключение; исследования в Мапунгубве должны продолжаться! Изучением этой проблемы должны заняться с десяток экспертов, каждый со своей стороны, чтобы избавиться от неточностей и установить подлинную историю расцвета и упадка империи Мономотапы».

На самом деле за изучение проблемы взялся один эксперт, а не десяток, но этот исследователь, Г.А. Гарднер, продолжал упорно работать в Мапунгубве практически до 1941 года, добившись интересных результатов. Последние ждали своей публикации еще пятнадцать лет, пока не стали широко известны. В 1955 году в «Южноафриканском археологическом бюллетене» была выпущена краткая статья Гарднера. В комментариях к ней он писал: «Почти невозможно дать тут больше, чем краткий обзор наших находок и сделанных на их основе выводов, хотя подробности должны последовать во втором томе «Мапунгубве» – если он когда-нибудь будет напечатан». Это, в конце концов, станет возможным в ближайшем будущем, когда выяснится, что Мапунгубве – незаменимая составляющая в процессе понимания всех превратностей цивилизации железного века. Здесь, на отдаленной вершине холма, уединившись или же отступив под натиском врага, будучи победителями или побежденными, властителями южной границы древней государственной системы Мономотапы или же вождями-первопроходцами из другой страны со своей собственной историей, средневековые правители жили и были погребены с благоговением и пышностью…

Их точные связи с культурой Зимбабве еще предстоит выявить. Но они, несомненно, существовали. Керамика того типа, который находили в Мапунгубве, встречается во многих местах к северу за долинами, и некоторые изделия напоминают те, что существовали в древнем Зимбабве. Количество золота, погребенного с царскими останками в Мапунгубве, совпадает с тем, что было найдено в «золотых захоронениях», которые археологи и иже с ними разграбили для компании «Древние руины лимитед» в Дхло-Дхло на северо-западе.

Единственное, что можно сказать наверняка: жители Мапунгубве создали сложную культуру железного века, которая, по сути, не отличалась от сходных этапов в развитии цивилизаций в других местах земного шара. Защищенные сильной системой укрепленных копей с востока и запада, рекой с одной стороны и хребтами Зоутпансберга с другой, эти властители Мапунгубве в своем уединенном величии бросили смелый вызов потомкам.

В древнем Трансваале

Кем именно были люди, жившие в Мапунгубве и в соседних с ним местах? Пытаясь ответить на этот вопрос, Фуше и его коллеги столкнулись со многими проблемами. Прежде считалось, что все народы южного плато, занимавшиеся горными работами и каменным строительством, говорили на языках банту и по происхождению и внешности напоминали своих современных потомков – шона и сото. Материальные свидетельства в виде керамики и металлических предметов, найденные в Мапунгубве, казалось бы, подтверждали это.

Но вот в Мапунгубве стали учащаться находки скелетного материала, и антропологи с удивлением отметили, что, согласно данным исследований, возникло противоречие между особенностями скелетов и подобным упрощенным взглядом на проблему. Появилась возможность исследовать одиннадцать из двадцати четырех скелетов, найденных на вершине Мапунгубве. Они принадлежали людям, которым «крайне недоставало негроидных черт» и которые относились, по словам Галловея, «к однородному населению Боскоп-Буша (т. е. готтентотскому или почти готтентотскому), родственному физически постбоскопским жителям прибрежных пещер» Южной Африки. Они обладали некоторыми негроидными чертами, но в намного меньшей степени, чем скелеты говорящих на банту жителей современных Республики Зимбабве и ЮАР.

Как согласовать эти противоречащие друг другу суждения? Все выглядит так, будто из могил вытащили скелеты Вильгельма Завоевателя и его норманнов и обнаружили, что найденные кости принадлежат людям саксонского типа.

Противоречие это еще не разрешили. Все версии выглядят просто невероятными. Предположить, что «царские захоронения» Мапунгубве относились к типу банту, значило бы признать, что за несколько сотен лет физический тип изменился почти до неузнаваемости, чего произойти не могло. Более того, скелеты в «царских захоронениях» лежали в согнутом положении, чего, как известно, никогда не было в традициях людей, говорящих на языках банту. Но принять другую точку зрения и предположить, что эти захоронения содержали останки людей готтентотского типа, было бы ничуть не лучше. Это означало бы, что готтентоты пользовались благами обработки металлов намного раньше (и на гораздо более высоком уровне), чем было на самом деле.

В дальнейшем точность результатов исследований скелетного материала была поставлена под сомнение. С определенностью можно заявить лишь то, что установлено абсолютное африканское происхождение всех находок, сделанных в Мапунгубве, хотя многие прямые связи с культурой Зимбабве можно считать лишь возможными, если не совсем маловероятными. Говоря кратко, картина такова: люди каменного века жили на холме Мапунгубве в период «незадолго» до изобретения земеледелия, но, конечно, намного раньше общего временного отрезка, обсуждаемого здесь. За ними последовали другие. На соседнем участке, названном К2, Гарднер обнаружил селение скотоводов каменного века, бывших готтентотами или кем-то похожим, которые, возможно, начинали использовать медь, но не железо (этот пункт не совсем ясен: готтентоты плавили медь, используя технологию выплавки железа, которой они, наряду с народом К2, предположительно, научились у своих северных соседей). Множество скелетного материала, обнаруженного там, позволило Галловею установить, что люди К2 относились к «донегроидному» типу. Они хоронили скот, используя те же обряды, что и при погребении человеческих тел. В ходе недавнего радиоуглеродного анализа был определен возраст древесного угля шестого по счету «животного захоронения». Гарднер считал их следами древнего хамитского культа и напоминающих животные захоронения неолитической культуры Древнего Египта. Этот возраст равен примерно тысяче лет. Таким образом, поселение в К2 должно датироваться примерно 900 годом н. э. или, возможно, более ранним временем.

Готтентотов каменного века, которые вели пастушескую жизнь, завоевали народы севера, знакомые как с земледелием, так и с железом. Эти новые люди, смешавшись посредством перекрестных браков с народом К2, для большей безопасности переместили свое поселение на вершину Мапунгубве. Там впервые были сделаны находки, свидетельствующие о народе, выращивавшем растительную пищу. В скале были проделаны отверстия для измельчения мяса и зерна, построены площадки, на которых стояли хижины, в некоторых местах они были укреплены каменной насыпью. Люди приносили с соседних земель почву.

Кто были эти пришельцы и когда они пришли? Существует общее мнение, что они были мигрировавшими остатками народа, построившего и населявшего Зимбабве и подобные ему места, – сото, шона, венда, то есть всеми этими говорящими на банту народами, чьи потомки так многочисленны сегодня (включая, конечно, басуто в Басутоленде, машона в Зимбабве и бавенда в Трансваале. (Приставка «ба» имеет значение множественного числа: мунту – человек, банту – люди; мувенда – один венда, бавенда – много венда.) Последними из них были бавенда, которых в восемнадцатом веке сменило другое, готтентотское население, а оно в конце концов рассеялось под натиском матабеле, двигавшихся на север в 1825 году.

По мнению Гарднера, последние завоеватели-готтентоты овладели определенной частью культурного наследия венда. Они отняли у них превосходные золотые украшения, позднее найденные Фуше и его коллегами, и по-своему использовали их в погребальных обрядах. Таким образом, получилось, что скелеты относятся к готтентотскому типу, как и сам порядок захоронения, а вот золото принадлежит… банту.

Несмотря на множество усилий, вложенных в разработку этой версии, она не получила широкой поддержки. Эту загадку стоит оставить неразгаданной до более полноценного изучения этого участка или до будущих открытий на берегах Лимпопо между Мапунгубве и побережьем океана.

Некоторые ученые утверждают, основываясь на местных преданиях, что первые народы, говорящие на языках банту и переселявшиеся на юг, не пересекали Лимпопо до позднего Средневековья и сделали это не раньше двенадцатого века. Они положили здесь начало железному веку. Затем на юг пришли сото, пересекая реку в тех местах, где сейчас находится Трансвааль в середине пятнадцатого столетия или около того, и чуть позже там появились шона. Потом началось господство розви и венда над культурой Зимбабве, и эти народы, в свою очередь, отправили своих посланцев на юг.

Подобным образом могли происходить и позднейшие переселения. Есть какие-то неувязки в версии, согласно которой культура железного века не достигала Лимпопо до двенадцатого столетия, тогда как известно, что в нескольких сотнях километров к северу, за равниной, не представлявшей никаких сложностей для путешественников, она была хорошо развита, по крайней мере, шестью или семью веками раньше. Более того, существуют свидетельства и о береговых поселениях. Всего лишь шестьсот километров речного пути отделяли Мапунгубве от устья Лимпопо, впадающей в море, и благодаря Идриси, который делал свои записи в 1154 году, мы знаем, что в его время недалеко от устья Лимпопо существовали береговые поселения и там не только обрабатывали железо, но и поставляли его оттуда в больших количествах. Эти береговые поселения, несомненно, имели связи с землями в центре материка.

Племена Южной Африки, описываемые европейцами девятнадцатого века, начали появляться там, судя по существующим фактам, тремя или четырьмя веками раньше. Но другие африканские народы, негроидные и не негроидные, предшествовавшие им, сыграли важную роль в росте и развитии ранней культуры. Решающие технологические открытия – изобретение земледелия и начало обработки железа – в первом тысячелетии медленно двигались к югу. Те, кто принес их, возможно, были прямыми предками современного населения банту или принадлежали к смешанной группе, но с годами банту стали преобладать. Это они женились на женщинах из встречавшихся им народов, смешивались с ними, оставались там жить и изменялись. Это они породили людей, создавших Зимбабве с его башнями. И это они хоронили своих вождей и героев на холме Мапунгубве.

Ниеркерк и Иньянга: крепости и террасы