В Сардинии
– Бегите, бегите! да поможет вам святой Фернандо… Может быть, есть еще время спасти мою честь!
Фернандо побежал к гардеробной, ведущей на балкон, но вдруг Инезилья сильно схватила его за руку и остановила.
– Поздно, уже поздно… Дверь не заперта… я слышу, ее отворили… может быть, брат… может быть, сам дедушка… О святая Мария! Я слышу шаги… Спрячьтесь, спрячьтесь, ради бога! Скорее!
– Куда?.. укажите… Я готов на всё… я готов провалиться под пол, только бы избавить вас от такого отчаяния!
– Вот сюда; скорее, скорее…
Донья Инезилья отворила шкаф, который так искусно был вделан в стену, что его решительно нельзя было заметить. Фернандо быстро бросился туда; она плотно захлопнула дверь шкафа, повернула ключ и в изнеможении кинулась в кресло… В кабинет вошел дон Сорильо; с ним был еще кто-то, по-видимому мужчина, в серой куртке простонародного покроя, сверх которой накинут был богатый плащ, совершенно противоречащий грубости остального наряда.
– Сестра, – сказал дон Сорильо, – прости меня. Я привел к тебе гостью, которой ты должна дать приют до завтра.
Инезилья с изумлением посмотрела на странный наряд особы, которую брат ее называл «гостьею».
– Не удивляйся наряду Линоры, лучше удивляйся ее мужеству… Она спасла мне жизнь, сестра. Сегодня целый день в этом костюме она провела около нашего дома, надеясь встретить меня. Наконец вечером ей удалось пройти в мои комнаты не замеченною никем. Ей только достало сил сказать мне несколько слов, ужасных, роковых слов, и она упала без чувств. Так истомили ее волнения дня, опасения за мою жизнь… Целый вечер пролежала она без памяти в моей комнате… Я беспрестанно дрожал, опасаясь посещения дедушки… Наконец она опомнилась… Я закутал ее в плащ и хотел отвезти домой, но дом ее далеко, теперь так поздно и она до того слаба, что едва ли выдержит далекий путь… Ей нужно отдохнуть, сестра, нужно успокоиться. Я не мог оставить ее у себя. Ты знаешь, дедушка часто ходит ко мне неожиданно. Когда ему видятся дурные сны, он просыпается, вскакивает, бежит ко мне и в рассказах проводит остаток ночи. И это бывает почти беспрестанно… Мог ли я оставить у себя Линору? Приюти ее, сестра, полюби ее, она спасла твоего брата!
Грудь доньи Инезильи разрывалась на части от внутренней бури, но она должна была согласиться на просьбу брата и казаться спокойною. Она протянула руку новопришедшей и пригласила ее сесть.
– Вы так бледны, расстроены; вам нужно отдохнуть, – ласково сказала она.
– Да, мне холодно… я нездорова, – отвечала переодетая женщина, закутываясь в свой плащ, который, видимо, не был принадлежностию ее обыкновенного наряда.
– Ты хорошо знаешь ее? – шепнула Инезилья своему брату, с беспокойством посматривая на дверь шкафа.
– Как самого себя, – отвечал громко брат, – она ангел доброты. Я тебе расскажу нашу повесть. Она не длинна, но трогательна. Из нее ты узнаешь, как много сделала для меня твоя ночная гостья…
– После, после; у меня болит голова… мне нужно лечь… Я и так уверена в добрых качествах твоей подруги… Одно лицо ее может быть самым верным ручательством за ее душу.
– Хорошо, так я расскажу завтра… А теперь прощай, сестра, дай мне твою чудесную ручку… клянусь, сестра, такой нет ни у одной здешней красавицы, кроме тебя.
Инезилья подала ему руку, которая сильно дрожала; брат несколько раз поцеловал ее и продолжал смеясь:
– 1›от бы чудная парочка были мы, если б хоть на один вершок паше родство было подальше теперешнего… Уж мы бы, разумеется, друг другу понравились, и дедушка не противоречил бы. Твой род не превышал бы моего, а мой твоего даже на четверть предка. А теперь дедушка не может выбрать во всем Сардинском королевстве тебе мужа, а мне жены – беда и только! А тогда бы как хорошо было… Не правда ли?
И он опять поцеловал руку сестры.
– Да, – отвечала она, хватаясь за голову.
– Но я беспокою тебя, я разболтался. Что делать… Мне только и отвесть душу, что у тебя. А с дедушкой, слушая его обыкновенные рассказы, я сам становлюсь похожим на того знаменитого предка, который тридцать раз, по обязанности верноподданного, прослушал поэму своего короля, не зевнув ни однажды, и после сам божился, что не помнит из нее ни одного стиха…
Инезилья облокотилась локтями на стол, обеими руками подперла свою голову и закрыла лицо.
– Ты спать хочешь, сестра? Прощай. Завтра я приду и, прежде чем ты проснешься, уведу от тебя твою гостью… До свидания!
Сорильо ушел. Инезилья схватила за руку переодетую девушку, несколько мгновений колебалась и потом сказала решительно:
– Я могу положиться на вашу скромность? Должна вам сказать… клянитесь, клянитесь, что вы сохраните в тайне то, что здесь увидите… Здесь есть мужчина… Божусь вам, он здесь случайно… Клянитесь, клянитесь…
Линора, встревоженная беспокойным голосом своей хозяйки, отвечала утвердительно, плохо понимая, в чем дело. Инезилья подскочила к шкафу и быстро отперла дверь.
– Идите, Фернандо! скорее, скорее! Пока есть время! – закричала она; но Фернандо не трогался с места. – Идите же! оставьте меня! – повторила она. – Спасите мою честь, мою бедную честь!
Но Фернандо был по-прежнему неподвижен…
– Что ж вы стоите! – закричала она, схватив его за руку; рука была холодна и безжизненна…
– О богородица Карнеская! О святая Мария! Он не шевелится… он мертв, он задохся! – воскликнула она отчаянно, приложив руку к его груди.
Линора вскочила и, подбежав к шкафу, сделала тот же опыт. Фернандо не дышал.
– Да, да! – закричала она, разделяя отчаяние своей хозяйки. – Он мертв, он задохся…
– Что нам делать, что нам делать! – восклицала Инезилья, ломая руки. – О пресвятая дева! Мужчина… мертвый… у меня… честь моя, честь моя… Что нам делать…
– Что делать! – повторяла Линора. – Куда нам спрягать труп…
В это время в гардеробной послышался шорох.
– Кто-то идет… Мы пропали, мы погибли! – воскликнула Инезилья. – Или, может быть… Ханэта, Ханэта!
Она схватила свечу и выбежала в гардеробную; Линора за ней. По решетке балкона как призрак тянулась фигура человека, высокая, бледная, в огромной соломенной шляпе с букетом.
– Фиорелло! – с ужасом воскликнула Линора и упала без чувств на пол. В то же время восклицание невольного ужаса вылетело из груди испуганной ее хозяйки, свеча выпала из рук ее и погасла. Суеверный страх оковал душу испанки: она упала на колена и шепотом читала молитву… Высокий мужчина между тем отпер дверь балкона и с восклицанием: «Ханэта, Ханэта!» – вбежал в гардеробную.
Фиорелло целый день пробегал по туринским улицам с кинжалом, отыскивая следы человека, погубившего его честное имя. Прошел день, прошел вечер – он всё еще искал его. Случайно наткнулся он на дом Нуньез де лос Варрадоса, увидел веревочную лестницу, брошенную с балкона, и, приняв ее за знак согласия своей любовницы, с радостию бросился вверх и очутился подле доньи Инезильи.
– Вор! вор! – закричала она, вскакивая и вырывая свою руку, которую он хотел взять.
– Что с тобой, Ханэта? – сказал он, всё еще не узнавая, с кем имеет дело, потому что в комнате, освещаемой только луною, было довольно темно.
– Я не Ханэта, я внука гранда Нуньез де Варрадоса, – сказала гордо испанка. – Что тебе здесь надо? Ты пришел воровать… тебя схватят… ты будешь казнен…
– Vuestra grandezza! (ваше грандство) помилуйте… я не вор, я не за тем пришел. – Испуганный рыбак упал на колена.
– Нет пощады, нет пощады! Судьба не щадит меня… Ты задушил дона Фернанда! Ты задушил его! – воскликнула Инезилья, озаренная внезапной мыслиго.
– Что?
Ханэта, с намерением удалившаяся из комнат госпожи своей, в то время возвратилась в гардеробную, думая, что уже пора прекратить беседу любовников.
– Фиорелло! – воскликнула она укорительно. – Ты здесь… Я тебе не подавала знака!
– Ханэта, – отвечал он мрачно, – меня называют вором, меня обвиняют в каком-то убийстве. Я невинен, Ханэта. Ты знаешь, зачем я пришел.
Ханэта бросилась к ногам своей госпожи.
– Простите его, простите меня! Он не вор… Я назначила ему свидание… Благословите наш брак, госпожа моя!
– Ханэта, – сказала Инезилья грозно, – ты предала меня… Твой любовник… если я захочу, он будет схвачен как вор и…
– Простите, пощадите, vuestra grandezza!
– Я всё прощу… я устрою ваш брак… Я осыплю вас золотом… только… он должен сделать мне услугу…
– Приказывайте!
– Клянитесь мне, клянитесь, что никто не узнает того, что я вам скажу, того, что вы должны теперь сделать…
– Я перекушу язык мой в ту минуту, когда мысль изменить вашей тайне заглянет в мою душу, – твердо сказал рыбак.
– Клянемся, клянемся! – подхватила камеристка. – Приказывайте!
Инезилья медлила. Силы ее истощались; дрожь пробегала по всему телу. Наконец она собрала последнее мужество и произнесла отрывисто:
– Здесь есть труп… или, может быть… всё равно, он не должен быть в моих комнатах… вы меня понимаете…
Она быстро оставила гардеробную. Как тень, слабая, умирающая, добралась по стене средней комнаты до своей спальни, заперла дверь, упала на колена и стала молиться…
Фиорелло и Ханэта долго стояли в недоумении.
– Ты должен спасти ее для меня, для нашего счастия! Ты должен спасти ее, Фиорелло! – сказала наконец камеристка.
– Где же труп? – спросил рыбак.
– Вот он! – отвечала она, указывая на женщину, переодетую в мужское платье, которая неподвижно лежала на полу и, при падении запутавшись в свой длинный плащ, была совершенно недоступна для взора.
– Я брошу его в реку! – сказал рыбак, взваливая на плечи бесчувственную девушку. – Я брошу его в реку, и, клянусь, никто вовек не будет знать, куда он делся и того, что здесь было…
– Да помогут тебе все святые исполнить клятву твою! – отвечала Ханэта. – От нее зависит наше счастие!
– Дай задаток, Ханэта, дай задаток!
Фиорелло нагнулся. Ханэта поцеловала его, и они простились.
IV. Кинжал
Фиорелло шел с своей ношей к реке, рассуждая следующим образом:
– Ханэта меня любит, госпожа ее обещала дать нам денег… Но я не женюсь, покуда не убью проклятого хитреца, который погубил мою сестру; до тех пор я не могу быть спокоен и счастлив; соседи не пойдут ко мне на свадьбу. «Где твоя сестра, Фиорелло, где твоя сестра? – спросят они. – Умыл ли ты честь свою в крови ее обольстителя?» О святой Фабризио! помоги мне найти его! Кто он? И куда вдруг пропала сестра моя? Может быть, она кинулась в воду… Да, она была так огорчена. Бедная, бедная девушка! Я слишком напугал ее… Но зачем она переоделась в мое платье? Не пошла ли она предостерегать своего любовника? Всё против меня, родная сестра против моей чести! Нет, я не откажусь от мщения, хоть бы весь свет против меня! Зачем я люблю сестру мою? Зачем я не могу вырвать у нее тайны кинжалом? Грех, родная кровь ничем не смывается… Я люблю мою сестру, видит небо, как я люблю ее! И я отомщу за нее! Брошу скорей моего идальго… вот река… Брошу и побегу домой… не пришла ли сестра… Мне хочется ее увидеть… мне хочется обнять ее… – Фиорелло вошел в гондолу, которая была причалена у берега; но, желая подальше от края реки бросить свою ношу в воду, вдруг ему показалось, что труп пошевелился.
– Ты ждав, идальго (дворянин), ты жив! – воскликнул он.
Крик ужаса вылетел из груди девушки, и она опять погрузилась в беспамятство.
– Ты жив! Слава всем святым, что ты вовремя пошевелился, идальго! Ты не можешь идти, идальго? Хочешь ли, я принесу тебя к себе, ты отдохнешь у меня. А, идальго? Ты не можешь говорить, идальго?
И рыбак молча понес свою ношу домой. Подходя к своему предместью, он заметил, что труп снова пошевелился. Фиорелло пошел во весь шаг. Наконец он внес труп в комнату и, положив его осторожно на постель, достал огня. Девушка открыла глаза и робко осматривалась кругом. Фиорелло подошел к пей.
– Брат!
– Сестра!
Оба восклицания вылетели в одно время. Но не одинаковое действие произвели они над рыбаком и его сестрою. Линора вздрогнула всем телом от ужасной мысли, которая мгновенно озарила ее рассудок. Фиорелло злобно захохотал и вскричал с диким восторгом:
– Теперь я знаю, кто он. Мне не нужна твоя тайна… Я знаю, знаю!
Рыбак продолжал хохотать от радости. Линора снова впала в бесчувственность.
* * *Было очень рано! Ханэта только что проснулась. Сорильо вошел в гардеробную и спросил:
– Сестра спит?
– Да.
– А она?
– Кто она?
– Та девушка, которую я вчера оставил у твоей госпожи.
– Я не видала никакой девушки.
– Ты, видно, ничего не знаешь, Ханэта. Она должна быть вместе с сестрой.
– Не знаю. Я не была у моей госпожи: она заперла дверь своей спальни.
– Может быть, она там? – спросил Сорильо, указывая на дверь соседней комнаты.
– Не знаю. Я не была и там. Я боялась войти. Ночью тут слышался какой-то шорох… Я целый час творила молитву…
– Ну, верно, она там. Сорильо вошел в кабинет.
– Линора! Линора! – прошептал он, увидя в кресле человеческую фигуру, закутанную плащом: тихо подкрался он к креслу, нагнулся и готов был поцеловать неизвестную фигуру, но вдруг отскочил. Усы и эспаньолка остановили пламенное покушение дона Сорильо. Неизвестная фигура открыла глаза, зевнула и поднялась на ноги. Сорильо отскочил еще далее.
– Фернандо!
– Сорильо!
Фернандо не вовсе задохся в шкафе, а только лишился чувств от недостатка воздуха. Когда дверь шкафа была отворена, он понемногу начал приходить в себя и наконец опамятовался. Обессиленный душным заключением, он с большим трудом вышел из шкафа, упал в кресло и заснул. Так объяснил он своему другу причину их странной встречи; в заключение он прибавил:
– Сестра твоя невинна. Она не хотела меня видеть… Я против воли ее прокрался сюда… Если ты видишь в моем поступке оскорбление ее чести, то должен иметь дело со мной.
– Она тебя любит? – спросил Сорильо, взяв его за руку.
– Да.
– Я знал! что же она сказала тебе, Фернандо?
– Она сказала, что мы соединимся – там! – Фернандо указал на небо.
– Бедная страдалица! Она всё еще надеется на свою твердость!
– Уговори ее, Сорильо, обвенчаться со мною тайно…
– А дедушка?
– Он благословит нас, когда уже всё будет кончено.
– Скорей проклянет. Ты не знаешь его характера… Он ужасен, Фернандо… Я испытываю на себе, как он ужасен!
Сорильо подал руку своему другу, и они отправились в комнаты молодого гранда.
– Где же она? – спросил Сорильо, проходя гардеробную.
– Я не понимаю, о ком вы говорите, – отвечала Ханэта.
«Странно!» – подумал Сорильо.
– Дон Фернандо! – воскликнула камеристка, увидя его товарища. – Теперь я просто ничего тут не понимаю!
* * *Гранд Нуньез де лос Варрадос проснулся и позвал слугу. Лопес вошел бледный, испуганный. Смущение его не укрылось от старого гранда.
– Что с тобой, Лопес? – спросил он, вставая с постели.
– Ничего, vuestra grandezza, ничего.
– Руки твои дрожат, ты потупил глаза… ты что-нибудь скрываешь от меня, Лопес! Говори, что ты скрываешь от меня?
Старый слуга медлил. Гранд вспыхнул.
– Ты дурной слуга, Лопес; у тебя есть тайны от господина! Говори!
Лопес силился что-то сказать, но не мог…
– Разве что-нибудь дурное случилось? А! Так, Лопес, так?
– Успокойтесь! – прошептал слуга. – Ничего не случилось, ничего…
– Ничего, Лопес? Так ли делают верные слуги? Ты предаешь меня! Ты меня обманываешь!
– Я сорок лет служу вам, vuestra grandezza. Я никогда не лгал…
– А теперь? теперь ты собираешься лгать… Я вижу, Лопес, ты собираешься лгать!
– Нам угрожает опасность, – проговорил слуга, запинаясь на каждой, слове.
– Опасность! Говори же, Лопес, говори – какая? Ты боишься испугать меня. Не бойся! Ты знаешь, что я не робок. Ты всегда был со мной, ты видел, как я переносил самые чувствительные потери! У меня железное хладнокровие, Лопес, железное. Говори, я твердо выслушаю самую ужасную весть!
И между тем старый гранд дрожал от волнения, ожидая со страхом и нетерпением ответа своего верного слуги.
– Vuestra grandezza! – отвечал наконец слуга, собравшись с духом. – В гербе вашем, который прибит на дверях вашего дома, – воткнут кинжал!
– Кинжал! – повторил с ужасом гранд. – Кто хочет мстить мне? За что?
– Мой приятель, сосед Пио, сказывал мне, что кинжал воткнут сегодня рано, очень рано каким-то высоким мужчиной, в простом платье.
– Кто же он? Чего он от меня хочет? Я не обижал никого, никого.
Между тем слуга вышел и через минуту возвратился с кинжалом.
– Фиорелло! – вскричал гранд, прочитав надпись, вырезанную на кинжале. – Кто такой этот Фиорелло? Я не знаю никакого Фиорелло. Кто из нас имел с ним дело?.. Кто мог нанесть ему обиду, за которую он жаждет крови!
Дверь отворилась; вошел дон Сорильо.
– А, Сорильо, Сорильо! – закричал старый гранд, вздрогнув от нечаянного соображения. – Ты знаешь Фиорелло, Сорильо?
Молодой гранд побледнел.
– Что за странный вопрос? – сказал он, стараясь преодолеть свое смущение.
– Ты знаешь его, Сорильо! ты его знаешь! Что ты сделал ему?
– Я не понимаю вас, дедушка.
– Ты лжешь, Сорильо! Ты хочешь обмануть меня! Ложь – орудие низких рабов. Стыдно лгать потомку Варрадосов! Ты знаешь Фиорелло. Что ты ему сделал? За что он хочет мстить тебе, за что он хочет отнять у меня наследника моего имени?
– Но он не знает меня, дедушка.
– Не знает! Смотри, Сорильо, смотри! – перебил старик, показывая внуку кинжал. – Он знает того, кому хотел напомнить о себе этим кинжалом! Он был в гербе нашем вестником мести, Сорильо!
– Мне изменили! – прошептал про себя молодой гранд.
– Признайся же, Сорильо, признайся! Ты знал Фиорелло? Ты обидел его?
– Дедушка, – отвечал внук, – я не знаю Фиорелло, но я точно нанес ему обиду, за которую он вправе искать моей смерти…
Морщинистое лицо старого гранда сделалось ужасно. Он едва не упал; слуга подскочил и подвинул ему кресло.
– Что ж ты думаешь делать? – спросил старик слабым голосом.
– Драться! – отвечал молодой гранд решительно. Старый гранд вскочил.
– Драться! – воскликнул он. – Потомок Варрадосов будет драться с плебеем! И плебей убьет его, как равного себе; плебей прервет род Варрадосов; плебей одним ударом кинжала кончит древнейшую в мире фамилию! Нет, скорей он кончит жизнь в тюрьме, на плахе! Я увижусь с министром… я поеду к королю…
– Где честь Варрадосов? Где любовь к правде, которою они знамениты? – возразил молодой гранд, устремив на деда укорительный взгляд.
– Ты прав, Сорильо, я забылся… Он невинен… Но что же делать? Он убьет тебя, Сорильо; он подстережет и убьет тебя!
– Нельзя ли помириться с ним, vuestra granclezza; дайте ему денег, – почтительно заметил, слуга.
– В самом деле! – воскликнул старый гранд с радостью. – Если ты обидел его, Сорильо, заплати ему, заплати, сколько он хочет!
– Дедушка, – отвечал Сорильо, – обида не такого рода, чтоб ее можно было загладить золотом; он не такой человек, чтоб согласился за золото носить вечное пятно на своей чести.
– Ты оскорбил честь его, Сорильо, – печально сказал старик, – я от тебя не ждал такого поступка. Он вправе убить тебя, и он, верно, не пропустит случая… Тебе нельзя показаться на улице. Каждая минута твоего отсутствия будет для меня пыткою. Что же нам делать? Говори, чем можно загладить вину твою?
– Я погубил сестру его, дедушка…
– Ты обольстил невинную девушку! Сорильо, Сорильо! Поступок твой недостоин честного человека!
– Простите, я люблю ее. Я должен жениться на ней, чтоб загладить свое преступление, смирить справедливый гнев брата…
Старый гранд с бешенством топнул ногою.
– Жениться! Понимаешь ли ты, негодяй, что значит жениться наследнику имени Варрадосов! Этот великий шаг предки твои совершали торжественно, с разрешения королей, которые сами присутствовали на их брачных пиршествах. Он прибавлял новый блеск к венцу их; он был эпохой; об нем говорили во всей стране. Пятьдесят лет прошло, но я еще и теперь с гордостью припоминаю день моей свадьбы… Весь город толпился у нашего дома; сама королева убирала к венцу невесту мою, первейшие лица в государстве провожали нас к брачному алтарю; сам король держал венец над головою будущей супруги гранда Нуньеза де Варрадоса! И когда мы вышли из храма, меня, как какого-нибудь императора, народ приветствовал радостными криками и поздравлял и громко желал счастья и долгоденствия нашему роду! А ты с своей безродной невестой, ты должен закоулками города пробраться во храм, чтоб не встретить человеческого образа, ты должен спрятать лицо свое от народа, чтоб не возбудить его презрительных взглядов и толков оскорбительного недоумения! О Сорильо, Сорильо! И ты – единственная отрасль нашего дома! И на тебе лежит святая обязанность поддержать знаменитый род Варрадосов!
Старый гранд, обессиленный своей энергической выходкой, в изнеможении упал в кресло и зарыдал. Сорильо, тронутый его отчаянием, бросился в его объятия и произнес со слезами:
– Дедушка! простите меня! Что мне делать? Приказывайте! Я буду вам послушен во всем!
V. Под открытым небом
Прошло около месяца. Линора угасала, терзаемая разлукой и опасениями за жизнь своего любовника. Сердце рыбака ожесточилось еще более при виде мучений несчастной сестры. Он не переставал искать случая встретиться с виновником ее погибели и почти не жил дома, подстерегая его на улице. Но напрасны были его старания: дон Сорильо неотлучно был со своим старым дедом, который не переставал с ужасом думать о грозном мстителе и ни на минуту не отпускал от себя своего внука. Три недели прожил Сорильо, почти не показываясь на улицу; тяжело и больно было ему; неизвестность о судьбе Линоры мучила его душу. Несколько раз он пробовал уйти из дому, но старый гранд стерег его на каждом шагу. Наконец время начало охлаждать тревожные опасения, и все в доме стали смотреть хладнокровнее на роковой кинжал с надписью «Фиорелло». Сорильо осторожно вышел из комнаты заснувшего деда и был уже на дороге к жилищу рыбака.
– Не умирай, Линора, не умирай! погоди еще только один день… и ты будешь отомщена! ты умрешь с радостной вестью о его погибели, – отчаянно говорил рыбак сестре, которая видимо боролась со смертию.
– Брат, ты сокращаешь последние минуты мои! – прошептала она слабым голосом. – Откажись от своей мести, брат!
– Ты не знаешь, сестра, ты не знаешь, как приятно пролить кровь врага… Я принесу тебе его крови… Ты сама порадуешься тогда!
– Я люблю его, брат! я хочу, чтоб он был счастлив… Мне дурно, душно… прости, брат, я чувствую, что последний час мой близок, прости!
Она закрыла глаза и застонала. Фиорелло упал к ней на грудь.
– Ты умираешь, сестра! ты умираешь! погоди, погоди один день, один час!
Фиорелло, как помешанный, выбежал вон.
– Прости его! – прошептала сестра, но он уже не слышал ее слов; он уже был на улице…
Между бедным предместьем и главным городом была небольшая площадь, запущенная и неопрятная. Кой-где груды мусора или мелкого щебня; кой-где крутые возвышения или довольно глубокие овраги, наполненные нечистотою, разнообразною до бесконечности; кой-где малорослые деревья, бесплодные и некрасивые; в стороне начатое строение и подле него груды принадлежностей; сверху всего луна, пышная, величественная, нежно-бледная, как молодая супруга на другой день после брака.
Здесь встретился Фиорелло с заклятым врагом своим. Оба в одну минуту остановились; оба молча обнажили кинжалы. Фиорелло кинулся к дону Сорильо.
– Постой! – сказал молодой гранд, отталкивая его. – Прежде скажи, чего ты от меня хочешь?
– Крови вашей, идальго, крови!
– Знаю и не боюсь. У меня также есть кинжал. Я также умею владеть им. Одного из нас ждет смерть, другого – закон, столь же строгий и неумолимый. Не лучше ли нам кончить без крови? говори, чего ты хочешь?
– Ничего, кроме вашей крови, идальго! вы вельможа, у вас есть тысяча друзей и льстецов; в ваших руках несметные сокровища; ваше происхождение открывает вам путь к первейшим степеням в государстве… Я бедный рыбак, у которого была одна отрада, одно утешение – честь; одно сокровище – сестра… Вы – гранд, богач, наследник древнейшей фамилии, любимец короля, позавидовали счастью безвестного рыбака: вы убили бедную девушку, которая могла бы быть счастлива по-своему, если б не встретила вас; вы к титулу гранда, богача, наследника древнейшей фамилии прибавили титул подлеца, – да, подлеца, идальго!
– Замолчи, бездельник! – прервал вспыхнувший Сорильо. – Теперь не время укорять, не время оправдываться. Скажи, что сделалось с нею?
– Она умирает. Она, может быть, умерла теперь… Я обещал ей принести крови твоей, идальго!
– Умирает! – с ужасом повторил гранд. – Фиорелло, я не могу теперь с тобой драться. Пойдем к ней, пойдем. Клянусь тебе, через час мы опять будем здесь…
